Дожить до вчера. Рейд «попаданцев» - Артем Рыбаков

— А сам что? Научись — и будешь скоморошить вместо меня. А слова я тебе надиктую.

— Брось подкалывать, Антон, — строгим тоном заявил бывший милиционер. — Чтоб так, как ты, несколько лет заниматься надо, что, я не понимаю, что ли? Вот война закончится, домой вернусь и в студию запишусь, честное слово!

— Запишись, я что, против?

— Ты как думаешь, немцев скоро побьем? — внезапно спросил Леша.

— А хрен его знает! — честно ответил я первое пришедшее в голову. Пророчествовать и давать наколки на еще несуществующие «Вторые майские праздники» не хотелось. Да и вдруг из-за наших деяний День Победы в будущем будут праздновать 4 февраля? Или 10 сентября?

— Что, даже прикинуть не можешь? Проанализировать там…

— Честно? Нет! Но на скорую победу я бы не рассчитывал… Да ты сам видел, как немцы воевать умеют.

— Но мы же их все равно бьем! — горячо заявил Лешка.

— Бьем, кто же спорит? Но одними диверсиями войну не выиграешь, считай — мы просто помогаем тому солдату, что сейчас в штыковую под Смоленском идет, а вот тому, кто под Кременчугом или Жмеринкой сейчас от фашистских танков отбивается, наши местные подвиги уже не так важны.

— А на других фронтах неужели таких групп нету? — Все-таки иногда я забываю о разнице в восприятии мира «местными» и нами. Для того же Дымова факт встречи с невероятно «крутой» группой диверсантов является достаточным основанием считать, что где-то еще по полям и лесам необъятной бегают такие же. Вроде как танк Т-35 на параде — показали, значит — есть. И на помощь, в случае чего, примчится, ломая по пути толстенные деревья и разваливая по бревнышку избы, как в кинохронике показывают. И объясняй не объясняй, что ни один вменяемый танкист на дерево толщиной в метр в здравом уме машину не направит, — бесполезно. Стереотип такой. У моих современников свои стереотипы — крутые спецназовцы, стреляющие на бегу от бедра, или не менее крутые хакеры, за минуты взламывающие сервера Пентагона… Но в начале века двадцать первого у народа накопилось значительно больше цинизма и критического восприятия, нежели в середине двадцатого… По крайней мере, у тех, кому телевизором и идиотскими статейками в популярных журналах мозги не отсушило. Потому и пришлось ответить максимально тактично:

— Может, и есть где… Мне, сам понимаешь, нарком и его замы не докладывают…

— Ну да… верно… — протянул Лешка. — Слушай, а ты не думал, что после войны делать будешь? В Англию поедешь, да? Или в Америку? — Блин, мне бы твой оптимизм, комсомолец Дымов! Тут о завтрашнем дне с испугом думаешь, а он про после войны… и подлючее подсознание немедленно подкинуло ни разу не оптимистичную процентовку доживших до победы из числа тех, кто принял на себя первый удар немцев. Для моральной стимуляции, наверное… Пришлось напустить на себя загадочный вид и взять паузу секунд эдак на сорок. Молчание было истолковано Дымовым правильно, и развивать тему он не стал. А тут еще и с кручи свистнули, так что я с полным основанием поднялся и повернулся к бывшему милиционеру спиной, давая понять, что разговор пока закончен.

Свистел Казак. Впрочем, не полагаясь на звуковые сигналы, он еще и руками яростно размахивал.

— Тох, сходи, глянь, что там у них стряслось? — негромко попросил Фермер. — Зельц, спину старлею прикрывай! — И заметив, как Лешка потянулся за мундиром, добавил: — А это тебе на хрена? Ствол возьми и топай! Не на строевом смотре, чай…

…Причина переполоха оказалось простая — обед привезли. Рядом с «блицем» стояла телега, рядом прохаживался что-то жующий Тотен, а в сене, заполнявшем деревенское транспортное средство, мои зоркие глаза разглядели несколько чугунков, пару корзин со свежими овощами и даже внушительных размеров бутыль с мутноватым, на взгляд эстета, содержимым. Емкость последней сильно превышала тысячу миллилитров.

— Хо-хо! — продемонстрировал я искреннюю радость обретенным харчам, но развить тему не удалось: кроме Алика рядом с телегой терлись посторонние: мужичок лет пятидесяти и молодая тетка. Так что пришлось перейти на немецкий, использовав наиболее подходящую фразу из туристического разговорника, очень, на мой взгляд, подошедшей к ситуации:

— Das frühstück ist im preis inbergriffen![8]

Тотен чуть не поперхнулся огурцом, но быстро ответил в том же стиле:

— In userem hotel ist schwedisches buffet![9] — Что, в общем-то, немудрено, поскольку обе эти фразы стояли в разговорнике соседними, а само «пособие тупого толмача» было в его мобилке. И как обучающий материал я выучил его наизусть.

Колхозники, сопровождавшие столь ценный груз, непонимающе хлопали глазами, так что соглядатаями лингвистически подкованного бургомистра их можно было не считать. Но лучше перебдеть, и для дополнительной проверки я подошел вплотную к мужичку:

— Wie heißt du? Zeigen Sie mir bitte Banja?[10]

Дедок в ответ только лупал глазами, но вот тетка, похоже, вычленила главное в моем вопросе:

— Баня? Скоро баня, скоро… Часок подождать надо, топят ее пока, — затараторила она, совершая руками иллюстративные движения: так, на слово «баня» она изобразила, что моет что-то, а на «топят» — словно дрова в печку бросала. При этом похожа она была на родных «челночниц», торгующихся на барахолке в какой-нибудь восточной стране.

Тотен подключился к лицедейству и на ломаном русском переспросил, точно ли час ждать. А может — два? Тетка не моргнув глазом согласилась и со второй цифрой, после чего Алик с важным видом перевел для меня диалог на немецкий — слава богу, не весь.

Буркнув «Gut!», я сунулся в телегу, собираясь стащить какую-нибудь вкусняшку, тем более что Тотен так аппетитно хрустел огурцом, но тут же был оттерт неугомонной селянкой, которая, окатив меня очередным валом трескотни, выдрала у меня корзину с овощами, подхватила вторую — с пирогами и понесла все это богатство к дощатому столу, вкопанному в тени здоровенной липы, росшей рядом со зданием школы.

«Вот ведь реактивная мадама! — искренне восхитился я энергии и бесстрашию тетки. — И совсем не боится, что осерчавший такой бесцеремонностью зольдат может и в дыню прикладом зарядить! Впрочем, приклада у меня с собой нет, пистолет в кабуре, и вообще — внутренняя интеллигентность так и прет! Потому и не боится нисколько…» Я заметил, что Алик жестом показал мне, что надо отойти и переговорить. Проводив грустным взглядом старика, несущего к столу исходящий паром чугунок, я поплелся вслед за другом.

— Ну что там, в местном правлении? — спросил я, когда мы уселись на завалинке у крыльца, прямо под вывеской «Загатьинская средняя школа».

— Все довольно неплохо: немцы здесь крайний раз были больше двух недель назад.

— Вот как? Что же, им и продналог не нужен? — удивился я.

— А это уже Акункин подсуетился — местные сами продукты возят. Раз в неделю грузят две подводы…

— И куда везут?

— К шоссе, до Чечевичей. Говорят, километров тридцать в один конец выходит.

— Понятно. А немецкий он откуда знает?

— Учительствовал.

— Здесь? — я показал на вывеску.

— Нет. Городской. Из Минска.

— Ты и это вызнал?

— Спрашиваешь! Чай, не первый день допросами занимаюсь… — усмехнулся Тотен. — Натаскался уже.

— Домой вернемся — в ЭйчАр[11] переходи, претендентов будешь колоть.

— Лишь бы вернуться, Тошка! Лишь бы вернуться! А там я даже на ресепшене сидеть готов! — отшутился Демин.

— Ты за стойкой в немецкой форме сидеть будешь, или в энкавэдэшной?

— Да хоть голым! — Чувствовалось, что Лешу неслабо «плющит» от одной только мысли, что мы можем и не попасть обратно домой, хотя если вспомнить, что из всей нашей шатии-братии он, пожалуй, самым домоседом был, то ничего удивительного.

— Вернемся, брат! Куда мы денемся! — Надеясь, что голос прозвучал не слишком фальшиво, бодро сказал я в ответ. — Лучше давай про «бугра» местного опять!

— Да мутный он, аж жуть! У меня, признаться, сложилось ощущение, что он того… — и Тотен сделал многозначительную паузу.

— Да говори прямо, а то нам, контуженым, мозги напрягать вредно!

— Ну как тебе сказать… — снова замялся друг. — Короче — он немцам не просто так служить пошел!

— Казачок засланный, что ли?

— Как раз наоборот. Сложилось у меня ощущение, что он нам где-то даже рад.

— «Нам» — это кому?

— Ну, что солдаты немецкие в деревне объявились. Намекнул тоненько, что давно уже предлагал гарнизон в деревеньке разместить.

— Ого! Колхозников, что ли, своих боится?

— Здесь совхоз, а не колхоз! — поправил меня педантичный Алик.

— Один фиг! — отмахнулся я. — Лучше про гарнизон продолжай.

— Не скажи, форма собственности разная, — продолжал настаивать собеседник. — Мне хмырь этот документик интересный показал.