Письма - Антон Макаренко

Считаю, что было бы очень хорошо, если бы Вы послали Вашу книжку с коротким письмом Максиму Горькому (Italia. Sorrento, Napoli, Massimimo Gorki). Я бы и сам послал, но ему удобнее будет получить от автора. Он очень интересуется нашей жизнью, и беспризорными.

Значит, Вы живете основательно в Москве? Или случайно там оказались? Напишите подробнее, как Вы живете, буду Вам очень благодарен.

Что касается впечатления, произведенного на ребят, еще ничего не могу сказать - Вашу книжку захватили воспитатели.

Я страшно много работаю - сплю не больше 4 часов, хочется отдохнуть. Когда вырвусь, не имею понятия. Напишите, долго ли Вы еще будете в Москве. Где собираетесь быть летом?

Крепко жму Вашу руку

Искренне Вас уважающий А. Макаренко.

P.S. Если Горькому не пошлете, сообщите мне, я сам пошлю.

А.

М.

Н. Ф. Остроменцкой

18 апреля 1928

Куряж

Глубокоуважаемая Надежда Феликсовна!

Спасибо, что пишете. Меня совершенно не удивляет действительно дикая система Вашей колонии - у нас дичи такой на каждом шагу горы. Между прочим, и у нас, даже у людей, имеющих ученые физиономии, появляются идейные нарывчики подвести под соцвос так называемую базу, т. е. попросту оплачивать согласие воспитанников воспитываться. В Ахтырке#1 завели даже для этого какую-то марочную систему. Соколянский#2 по этому случаю в восторге.

Я, впрочем, сдаваться не думаю. К сожалению, совершенно не в состоянии бороться за свою работу в литературе: во-первых, не умею писать так, чтобы меня согласились напечатать, во-вторых, просто некогда. У меня две колонии ведь. Кроме горьковской я еще заведую колонией им. Дзержинского#3. Эту коммуну ГПУ поместило в специально построенном доме,

устроило очень богато. В особенности интересны и ценны мастерские. Туда переведены 64 горьковца и 30 человек из коллектора#4. В коммуне большое благополучие, но чересчур много опеки. Из горьковских воспитателей в коммуне работают Татариновы, Ляля Говорецкая, Рива Коган. Был Крикун, но 26 марта повесился. Между прочим, на место этого Крикуна никак не могу найти клубника#5. Пригласил бы Вас, но это во многих отношениях осложнит мою жизнь, а я этого сейчас не хочу. Кроме того, Вам нужно бросить педагогическую деятельность и серьезно заняться литературой - у Вас положительный талант.

Страшно хочу видеть Вас и поговорить. Когда Вы будете проезжать через Харьков? Я бы мог на несколько часов вырваться из колонии и встретиться с Вами в городе. У меня есть "знакомая" гостиница, в которой всегда можно оставить для Вас номер. Если Вы скоро из Москвы не уедете, я уверен, что увижу Вас в Москве, где обязательно буду в мае.

Спасибо, что послали Горькому книгу. Интересно, какое она произведет на него впечатление.

Желаю Вам всего хорошего. Я очень рад, что мы возобновили переписку, а то я уже считал, что вы меня просто возненавидели. Серьезно, не за что: я просто угорелая кошка и часто делаю не то, что мне самому нужно.

Ваш А. Макаренко

ИЗ ПИСЬМА Г. С. Салько (Макаренко)

22 апреля 1928

...Ни один человек не знает, какой это исключительный трюк один день "позаведовать" колонией им. Горького. А тут трюк продолжается 8 лет. Я так привык к тяжелым характерам и случаям, что, вероятно, без них мне уже будет трудно жить, и как раз потому, что я привык, я переживал весь этот трюк даже с каким-то удовольствием... Я отдал 8 лет жизни... гимнастике воли и мозга вообще...

ИЗ ПИСЬМА Г. С. Салько (Макаренко)

27 мая 1928

...Когда в какую-нибудь тяжелую минуту я обращаюсь к акеану нашего чувства, для меня не существует уже ничего тяжелого, ничего страшного, ничего горестного. Так прекрасно высоко тогда стоять на ветру, знаете, когда треплются полы, свистит в ушах и захватывает дыхание. И ничего не нужно, кроме этой прекрасной чистой бури, и даже прекрасно, что кругом только небо и дали. Когда много ветра и неба, тогда просыпается какая-то "верхняя" философия, какая-то особенная ценность человеческой сущности. Это и есть любовь...

Н. Ф. Остроменцкой

7 июля 1928

Дорогая Надежда Феликсовна!

Я не думаю на Вас сердиться. В Москву не поехал потому, что ожидаем Горького, у меня хлопот видимо-невидимо - дышать некогда, - и сейчас пишу между двумя делами.

В письме в редакцию#1 и не думал отрекаться от Вас, я только отказался быть вполне адекватным Вашему все-таки художественному изображению. Ваше право быть художником и даже сделать из меня, так сказать, героя.

Мое право быть более скромным и не претендовать ни на какие лавры. После Вашей статьи меня здесь стали доедать вконец. После речи Н. К. Крупской на комсомольском сьезде#2, в которой она упомянула о Вашей статье я уже не видел другого выхода, как уйти из колонии. Сейчас сдаю колонию, жду только приезда Горького, он у нас будет во второй половине июня#3.

Горький в своем письме пишет, что, когда читал Вашу статью, чуть не заплакал, "от волнения и радости". Вот видите, что Вы наделали с такими великими людьми, как Макаренко и Горький.

Как только приму Горького, поеду в Москву, страшно хочу Вас видеть, напишите, как и где Вас найти. Когда буду выезжать, пошлю Вам телеграмму, чтобы Вы, если можно, меня встретили. Хорошо?

А сейчас простите за такое вихрастое письмо, ей-богу, умираю от работы.

Пишите мне.

Харьков, вокзал, до востребования.

Ваш А. Макаренко

P.S. Что касается "моего полного согласия" с Вашим текстом, то это не совсем так. Когда Вы мне читали Вашу статью, я просил Вас о "побоях" говорить осторожнее, и Вы обещали.

А. М.

ИЗ ПИСЬМА Г. С. Салько (Макаренко)

15 сентября 1928

...Заходит солнце. Оно как раз освещает мой стол немного слева и сзади. Телефон на столе кажется золотым. И золотые окурки в пепельнице. В саду сыгровка оркестра. Какой-то вальс. Кто-то пробежал со смехом мимо окна. А Вы сейчас в купе, и солнце тоже золотит и Ваши кудри, и Вашего соседа, и свежие чехлы на диванах. Мы с Вами освещены сейчас одним вечерним солнцем...

Н. Ф. Остроменцкой

18 сентября 1928

Милая Надежда Феликсовна!

Спасибо, что написали. Если в октябре или ноябре в "Народном учителе" что-нибудь появится, хотя бы даже ругательное, будет очень хорошо, это даст возможность поставить здесь ребром некоторые вопросы.

Вопрос о книге не так легко решается, как кажется Вам. Кое-что я мог бы написать, но беллетристические картинки едва ли у Вас сейчас получатся хорошо. Ведь Вы колонии не видели больше двух лет. За это время много воды утекло, и самый быт колонии здорово изменился. Наконец, картинки эти, очевидно, нужно писать в настоящем времени, а настоящего времени в колонии как раз нет. Там уже новый заведующий и новые люди, 90% ребят тоже новые, и, следовательно, новый быт и обычаи. Колония еще недолго проживет совершенно благополучно, получится так, что Ваши картинки будут говорить о покойнике. Вообще же против сотрудничества с Вами я ничего не имею, только боюсь, что из этого ничего не выйдет: мы слишком далеко живем друг от друга. Для того, чтобы я начал писать, нужно, чтобы меня кто-нибудь толкал здесь рядом, иначе я никогда не найду свободного времени.

Я сейчас уже начинаю забывать о колонии им. Горького, увлечен работой в коммуне им. Дзержинского, здесь получается очень ново и интересно.

Желаю Вам всего хорошего.

А. Макаренко

Мешает мне работать та травля, которая ведется и сейчас против меня и всех горьковцев. Здесь задумали, кажется, вообще лишить меня возможности работать, моих коллег по колонии им. горького просто разгоняют. Это все создает такие условия, когда для писания просто нет свободной души, хочется просто ругаться, ну, а мою ругань никто, конечно, не напечатает.

А. М.

Н. Ф. Остроменцкой

16 октября 1928

Харьков

коммуна им. Ф. Э. Дзержинского

Милая Надежда Феликсовна!

Простите, что не отвечал Вам так долго. Все собирался, но так не собрался. Теперь вообще страшно занят, хотя вся моя работа состоит в заведовании одной небольшой детской коммуной. Дела у меня здесь идут

хорошо, еще никого не бил из ребят, и сам убеждаюсь, что моя система хороша и без побоев. Сейчас у нас хорошее дружеское настроение, напоминающее мне последние месяцы в Полтаве. Но работа здесь, конечно, гораздо более углубленная, и я уверен, что не только товарищам из МОНО, но даже и из психоневрологического института есть чему у нас поучиться.

Так что с этой стороны я даже могу быть Вам благодарен за то, что "выперли" меня из колонии им. Горького. Зато сама колония им. М. Горького в результате обьединенных усилий многих более или менее умных и талантливых людей, в том числе и Наркомпроса, и из Комсомола, и из литературы, сейчас очень быстро идет к гибели. Там, конечно, закрыли командиров и отряды, бросили лозунг: "Довольно вам быть батраками, вам надо учиться" - и все пошло как по маслу. Теперь все сидят и разводят руками и, кажется, собираются запеть на такую выигрышную тему: все Макаренко виноват, все держалось на его личности, он ушел - и все пошло под гору. Все это замечательно симпатично получается. Ведь там "ушли" не только меня, "ушли" большую половину персонала, "ушли" старших ребят, прикрыли систему рабочего коллектива, сделали ставку на школу и лодырей, а теперь вспомнили о личности Макаренко.