Дорогое аббатство - Терри Биссон

Что сделали и что не сделали. Женщина поднялась на ноги.

— Можно я скажу? — спросила она, ни к кому в частности не обращаясь.

Ли кивнул. Коул пожал плечами. Какая разница. Женщина обошла вокруг костра и заговорила по-английски. Было видно, что она готовила эту речь. Движения ее были размеренны, как в танце, слова продуманны, словно она выносила обвинение в суде.

— Вы убили собственных детей. Разрушили их дома, весь окружающий мир. Вы оставили их плакать и рыдать на обломках этого мира. Они потеряли все, но именно они стали нашими родителями. Их жизнь стала сплошным горем и печалью, мы унаследовали эту печаль.

— Мы унаследовали эту печаль, — подтвердил Элизам.

— Они так и умерли со слезами на глазах, не зная за что. Но они знали, что их рыдания слышим мы, их дети. И мы передаем эту печаль дальше.

— Мы передаем их печаль дальше, — вторил ей Элизам.

— Уууф, — вздохнул Коул. Все это напоминало церковную проповедь. — Вы обращаетесь не по адресу! Разве вы не знаете, кто мы такие? — Он попробовал объяснить, что они с Ли «зеленые», настоящие активисты (каждый в своей области) и пытаются бороться с тем, что происходит вокруг; их послали сюда, чтобы…

Но после нескольких слов (на английском) он замолк. Какая разница? Ведь видно было, что им ничего не удалось сделать. Будущее показало, что их усилия абсолютно ничего не значили. Точно так же в прошлом были хорошие немцы, были честные торговцы-квакеры, отказывавшиеся потакать работорговле, некоторые даже пытались (вежливо) высказываться против, но работорговля все равно процветала.

Если у Коула и были какие-то сомнения относительно «Дорогого Аббатства» (а они были, хотя он никогда не осмеливался высказать их вслух даже самому себе), теперь они окончательно рассеялись. Теперь, когда он увидел, какой мир оставят они своим потомкам. Неужели для предотвращения подобного не оправданы любые средства, любые усилия?

— Позалуйста, продолзайте, — промолвил Ли.

Рут (так звали женщину) ходила вокруг костра с маской в руке, а Коул и Ли не отрываясь смотрели на огонь. И Элизам в маске тоже.

— Мы видели, как вымирают животные, — продолжала женщина. — Один за другим, потом целыми стадами, потом снова поодиночке. Даже те, что жили в зоопарках. Теперь от крупных млекопитающих остались одни воспоминания. О слонах, китах, носорогах, моржах.

— Одни воспоминания, — повторил Элизам.

— Одни воспоминания, — сказал Ли. Он был все еще в своей жуткой куртке-сафари, но положил тонкую куртку-грелку на колени, как плед.

— Мир природы был разрушен, опустошен, — продолжала Рут, — исторические, культурные ценности человечества тоже. Города были сожжены, музеи разорены. Библиотеки погибли под натиском морей и океанов. Из-за глобального потепления погибли не только города, но и память человечества, его наследие. Такие языки, как голландский, сингапурский, полинезийские, исчезли без следа.

Женщина говорила то, о чем всегда хотел сказать сам Коул; ему так хотелось внушить это своим студентам. Но совсем другое дело было слышать все это из чужих уст. Особенно от этой женщины.

Женщина села. Элизам очень осторожно подбросил в огонь еще одну ветку.

— А как насчет глобального потепления? — спросил Коул в надежде сменить тему. — Ведь у вас так холодно!

— Гольфстрим пропал, — приглушенно ответил Элизам из-под маски. — Европа и Новая Англия непригодны для жилья. На Среднем Западе[20] стоит жара. В Техасе жара невыносимая. Умеренные зоны остались только в Азии, по берегам Тихого океана, на севере Южной Америки и кое-где на побережье Калифорнии.

— А как же Африка?

— Африка? — Рут приподняла маску и посмотрела своими пустыми глазницами на Коула. — Африка исчезла, частично затоплена, частично превратилась в прах. Леса сгорели, люди погибли. Четвертый холокост. Сначала было рабство, тогда на континенте почти не осталось молодежи; потом колониализм, который лишил Африку природных богатств. Затем пришел СПИД, и целое поколение детей осталось без родителей…

— Два поколения, — поправил Элизам.

— Ирония заключается в том, что именно в эмигрантских диаспорах и сохранилась Африка. Почти половина африканского населения жила уже в других местах. Вместе с собой они увезли свою культуру и наследие.

— Теперь понимаете, почему мы так были удивлены, что вы африканец? — спросил Элизам. — Мы считали, что в ваше время африканцы были людьми необразованными, лишенными всяческих прав, что они стояли на нижней ступени социальной лестницы…

— Не совсем так, — поправил Ли.

— Без таких крайностей, — добавил Коул. — Но вы сказали «четвертый холокост». Значит, был еще и четвертый?

— Пожары, — пояснил Элизам? — Сначала засуха, а потом пожары.

— А что Китай? — поинтересовался Ли.

— Китай процветает, — ответила женщина. — Там все строят заново. Мы тоже все строим все заново. Мы стараемся изо всех сил, чтобы восстановить то, что разрушили вы, но на это требуется немало времени. А кое-что вообще невозможно. Вы убили всех крупных животных или почти всех.

— Не всех. — Элизам поднялся, чтобы принести дров, которые были аккуратно сложены у одной из стен. — Не всех. Уже было несколько сообщений о том, что в Западной Африке видели слона.

— Недостоверно, — ответила Рут. — Как Лохнесское чудовище или летающие тарелки.

Сообщение о слоне она сравнивала с летающими тарелками. Впервые в жизни Коул понял, что на самом деле значит выражение «сердце ушло в пятки». Неужели людям так будет недоставать животных? Он почувствовал, что его захлестывает такая же волна печали и горя, что и Элизама и Рут. Коул еще никогда не встречал таких бесстрастных людей, лишенных жизни, чувств, радости, смеха. А теперь и он становился таким же.

— Значит, у вас все еще есть телефоны и компьютеры? — по-испански спросил Ли.

— Да, конечно, — ответил Элизам. — Поэтому мы здесь. Знание не так скоро исчезает. Создавать новые компьютеры теперь, правда, сложнее, но зато можно чинить старые. Мы вполне в этом преуспели.

— Мы делаем это с той же легкостью, что и вы, — вставила Рут. — Не так бездумно и беспечно. Ведь все, что сделано вами, не продумано и недоделано. Именно этого не понимали вы и ваши родители. И именно в этом кроются корни того опустошения, которое вы обрушили на наши головы.

Коул отвернулся. Он устал от этой ханжеской самоуверенности. К своему ужасу, он обнаружил, что стоит на стороне беспечных жизнерадостных разрушителей, которых так яростно критиковала женщина. А что в этом странного? Ведь после всего, что произошло (а если осмотреться внимательно, то сразу поймешь, что ни говорить, ни делать больше нечего), он, конечно, тоже был одним из разрушителей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});