Ночной рейтинг звезды - Екатерина Красавина

— Романтичней некуда! Что это за дом? Зачем он мне?

— Жить.

Ева фыркнула:

— Никогда не была любительницей деревенской жизни.

— Вдруг она тебе понравится?

— И не собираюсь туда ехать. Какая-нибудь тьмутаракань.

— А что нам делать в Москве? На носу лето. Ты как раз хотела поехать отдохнуть. Мне все мозги закапала: поедем, поедем!

— От-дох-нуть. На море! А не в деревне.

— А может, мы там кайф поймаем?

— Сомневаюсь.

— Надо попробовать. Чем ты рискуешь?

— Я, конечно, съезжу к Козловой Т.С. Но на остальные телодвижения не рассчитывай.

— Это почему же?

— Потому.

— Ладно, там посмотрим.

Нотариус Козлова Т.С. была суха и деловита, как и подобает настоящему нотариусу. Она быстро ввела Еву в курс дела. Она, оказывается, стала обладательницей недвижимости в Смоленской области. В деревне Плескавы.

— Завещание было написано два года назад. Прошли положенные полгода после смерти, и вы вступаете в права наследования.

— Спасибо.

— Сейчас мы все оформим официально.

— Хорошо.

Ева была ошарашена случившимся. В семье Евангелина Христофоровна была притчей во языцех. С отрицательным знаком. Ева уже забыла о ней думать. А она, оказывается, о ней помнила, раз отписала дом. В Еве зашевелились запоздалые угрызения совести. Она вспомнила, как несколько раз порывалась узнать у матери телефон и позвонить. Просто так. И каждый раз благая мысль куда-то улетучивалась.

В последние годы никто из родни почти не контактировал с Евангелиной, считая ее свихнувшейся нимфоманкой. Дома у нее никто не бывал. Да и звонили редко. Из шикарной трехкомнатной квартиры в районе Чистых Прудов тетя Ева переехала в однокомнатную на окраине Москвы. Завела двух собак. Поставила итальянскую ванну, которую любила заполнять вином. Однажды она позвонила Еве и предложила ей встретиться на Гоголевском бульваре. Они встретились. Сходили в кафе. В кафе она и подарила Еве серебряный перстень необычайной красоты. Она только что в очередной раз вернулась из Венеции и рассказывала об этом Еве. Это был ее любимый город.

— Ты обязательно должна там побывать, деточка, — у нее был молодой, звонкий голос с легкой хрипотцой. — Это что-то волшебное. Просто чудо! Поедешь? — спросила она Еву, прищуривая глаза, подведенные черным карандашом.

— Постараюсь, — ответила Ева. Она только что поступила в институт, и Венеция казалась ей туманным призраком. Перед ней раскрывались яркие радости наступающей студенческой жизни.

— Ну и хорошо, — сказала Евангелина Христофоровна, потягивая коктейль через соломинку. Несмотря на теплую погоду, она была одета в черную накидку и черную шляпу. И выглядела актрисой, не успевшей переодеться после спектакля.

— Венеция подарит тебе утраченную любовь. Ты обретешь ее вновь. В этом городе.

Тетушка тихо бормотала эти слова про себя. Но Ева ее хорошо слышала.

— Ева! — внезапно Евангелина Христофоровна подалась вперед. — Евочка! Ты назовешь дочку в честь меня?

— Дочку? — растерялась Ева.

— Ну конечно, ты выйдешь замуж и родишь очаровательную девочку.

— Откуда вы знаете? — рассмеялась Ева. — Может, это будет мальчик.

О замужестве она не думала. О дочке — тем более.

— Знаю, — отрезала Евангелина Христофоровна. — Знаю. Все поняла? Евой!

— Поняла. Так и сделаю.

В течение последующих десяти лет Ева не видела Евангелину Христофоровну. И об этом разговоре, естественно, забыла. Все новости она узнавала только от матери. В том числе и о перемещении с Чистых Прудов на задворки столицы. А полгода назад она умерла.

На похороны мать поехала одна. Еву она не взяла.

— Там будет такая пестрая публика, тебе нечего там делать. Всякие молодые люди. Наркоманы, непризнанные гении. Короче, всякий сброд. Еще кто прицепится к тебе, потом не отвяжутся.

Мама думала, что Ева — маленькая девочка, которая не сможет отделаться от настойчивого парня в рекордно короткий срок. Но Ева не захотела спорить с мамой и согласилась с ней.

Ева осталась в материнской квартире в обществе Додика, который хозяйничал на кухне.

После похорон мать вернулась мрачная.

— Боже, как она жила! Какой сброд! Совсем мальчики и семидесятилетняя старуха. Бред какой-то!

— Конечно, бред, — поддакнул Додик. — А что с квартирой? Кому она достанется?

— Откуда я знаю, — пожала плечами мать. — Наверное, какому-нибудь этому… парнишке.

Додик сокрушенно покачал головой:

— Однокомнатная квартира в Москве…

— Я об этом даже и не думаю. Я хочу есть и спать. Ева! Ты останешься у меня?

— Нет. Я поеду к себе.

Все это промелькнуло в голове Евы, когда она покинула нотариальную контору. Приехав домой, она застала Антона за странным занятием. Он застегивал и расстегивал рюкзак.

— Что это? — воскликнула Ева, входя в комнату.

— Рюкзак.

— Я вижу, что рюкзак. Зачем он?

— Мы едем в маленький деревенский домик, где мы будем вдвоем. И никто не сможет нам помешать.

Ева села на диван и задумалась. Может, и вправду махнуть в загадочные Плескавы? Какая разница, где проводить медовый месяц, если Венеция и ванны Клеопатры обломились. Деревня так деревня…

— Знаешь… — Она посмотрела на Антона. — Твоя идиотская идея мне начинает нравиться.

— Ура!

Он подхватил ее на руки и закружил.

— Для начала надо купить карту Смоленской области и разобраться, куда нам ехать.

— Рюкзак у нас уже есть.

— Ты думаешь, этого достаточно? Бери бумагу. Будем составлять список вещей, которые необходимо купить.

Антон схватил со стола блокнот и вырвал оттуда пару листов.

— Диктуй!

Список получился объемным. Прочитав его, Антон засомневался:

— Не много ли?

— В самый раз, — заверила его Ева. — Завтра с утра и рванем в магазины. Накупим и загрузим все в машину.

Антон как-то странно посмотрел на Еву.

— Машина сломалась. Серьезный ремонт. И, судя по всему, это надолго.

— А на чем мы поедем?

— Доберемся своим ходом.

— Придется…

Когда Ева рассказала матери о письме нотариуса, а потом и о визите, мать была сильно удивлена:

— Никогда не слышала ни о каком домике.

— Мам, ты пока никому из наших не говори, хорошо?

— Кого ты имеешь в виду?

— Нашу родню.

— А почему?

— Не так поймут.

— А что тут понимать: Евангелина вспомнила о своей любимой племяннице и оставила домик в деревне.

— Я не единственная племянница. Есть еще Люська. Ты же знаешь, какая она жадина! Поднимет крик: почему ее обошли. Мимо нее ни один рубль не пройдет. Она даже в развалюху вцепится обеими руками.

— Тогда не буду.

— Мы собираемся в ближайшие дни туда поехать и отдохнуть на природе.

— Отличная идея! Кому она пришла в голову?

Ева промолчала. Не признаваться же, что Антону. Слишком много чести!

Глава четвертая

Шеф был не в духе. Артем понял это сразу, как только вошел в просторный и светлый кабинет. На стене висела картина современного модного художника, написанная в стиле абстракционизма. Шеф увлекался современной живописью.

Он кивнул ему и указал на кресло:

— Садитесь.

Кирилл Романович смотрел на него. Взгляд был немигающим, как у змеи. Мухонкин был живой легендой. Он стоял у истоков российского телевидения эпохи демократии. В постперестроечные годы Мухонкин прогремел на всю страну как тележурналист, работавший в суперпопулярной программе «Объектив». Вместе с командой единомышленников и друзей, впоследствии занявших крупные посты, он создал новое ТВ.

Потом он начал карьеру продюсера и добился заметного успеха. Трижды он получал Тэфи как лучший продюсер. На его счету были популярные сериалы, а также рейтинговая программа «Лучшие мелодии о вечном», которую несколько раз крутили под Новый год. В последние годы был гендиректором Первого канала.

Артем сел на стул, чувствуя, как в области живота предательски расплывается холод.

— Я просмотрел вашу последнюю передачу, и у меня возникли вопросы. Вы стали фирмой по оказанию секс-услуг населению?

— Что вы имеете в виду?

Вместо ответа шеф взял в руки пульт огромного плазменного телевизора, занимавшего почти всю стену, и сосредоточенно уставился на экран с таким видом, словно хотел вычислить по нему будущее человечества.

— Вот. Смотрите.

На экране возникли молодые девушки в бикини. Топлесс. Они свободно расхаживали между рядами и давали каждому мужчине по красной гвоздике. Вертели попками и призывно покачивали бедрами.

— У вас что, форменный бордель, в натуре? Или я чего-то не понял?

Фраза «чего-то не понял» была в устах Кирилла Романовича самым страшным ругательством.

— Да нет. Все нормально. Обычный рабочий момент.