На сцене и за кулисами: Воспоминания бывшего актёра - Джером Джером

Вслед за нею появился джентльмен («Гость») в пальто, обшитом мехом, лакированных сапогах, белых гамашах и зеленых лайковых перчатках цвета лаванды. В руках у него была трость с серебряным набалдашником, в левом глазу — монокль, во рту сигара (которую он, конечно, сейчас же и потушил, как только вошел на сцену), а в петлице маленький букетик. После я узнал, что он получал жалованья тридцать шиллингов в неделю. За ним пришли две актрисы (это не значило, что они имели относительно молодого человека какие-нибудь намерения, но просто потому, что время было придти и им). Одна из них худая и бледная, с измученным лицом, что было заметно, несмотря на румяна, как будто бы это была не актриса, а какая-нибудь бедная, работавшая до упаду женщина с большой семьей на плечах и маленькими средствами. Другая красивая и полная, лет сорока или около того. Она была очень «приукрашена» — я говорю и о цвете лица, и о платье. Я не могу описать последнего, потому что никогда не умею рассказать, что надето на женщине. Мне представлялось только, что у нее торчит что-то со всех сторон, оттопыривается спереди, отдувается сзади, поднимается кверху на голове и тащится за ней по полу, так что она казалась вчетверо толще и больше ростом, чем была на самом деле. Так как все были очень рады ее видеть и приветствовали ее, как казалось, с нескрываемой радостью, то я, понятно, заключил из этого, что она должна быть воплощением всевозможных добродетелей. Впрочем, те заключения, которые говорились шепотом и которые удалось мне подслушать, не могли вполне подтвердить моего мнения, так что я совсем не знал, как согласить одно с другим до тех пор, пока не услыхал, что это жена антрепренера. Она была примадонной, и роли, которые она больше всего любила и в которых она жеманилась, это были роли юных героинь, а потом детей, которые умирают рано и прямо идут в рай.

К труппе, кроме этих лиц, принадлежали еще два очень старых актера, один толстяк средних лет, две недурные собою молодые девушки, которые обладали, по-видимому, неистощимым запасом шуток, потому что, разговаривая одна с другою, они прохохотали все утро; и, наконец, сам антрепренер, который пришел после всех и меньше всех других актеров интересовался репетицией. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, хотя я нарочно становился на самые видные места, и я испытывал точно такое же чувство, какое испытывает новичок в школе.

Когда были все в сборе, то расшатанный стол перенесли на авансцену, прозвонил колокольчик и вслед за этим появился в первый раз маленький мальчик, которому были даны «роли» для раздачи их актерам. Вся пьеса была переписана, хотя она была хорошо известна труппе, так как каждому из актеров много раз приходилось играть в ней и прежде. Все роли были истрепаны и грязны, кроме одной, которая отличалась от всех остальных своею чистотою. Когда мальчик дошел до этой последней роли, то он был, по-видимому, в недоумении, так как не знал, кому она принадлежит; и вот он стал посреди сцены и громко выкрикнул написанную на ней фамилию; так как фамилия была моя и роль эта принадлежала мне, то я сразу вышел из мрака неизвестности, которым был покрыт до сих пор, и перешел к противоположной крайности, что было едва ли приятнее.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Репетиция

Я поспешно раскрыл тетрадку, чтобы посмотреть, какая роль мне досталась. Я горел нетерпением приняться за ее изучение. Мне нужно было в одну неделю составить себе понятие о характере действующего лица, выучить слова и мимику, найти подходящие к роли жесты и выражения лица. Поэтому нельзя было терять времени. Я приведу здесь эту роль без всяких сокращений:

Джо Дженкс.

Действие I, явление I.

………………… приходит домой.

Ужасная погода.

………………… если он сделает.

Да. Да!

…………………… отступить.

(Вместе). Это он!

Упасть на землю в конце этой сцены.

Действие IV, явление II.

(Вперед с бунтовщиками).

Хотя я был полон надежд в это время, но никак не мог понять, какой успех могу я иметь в подобной роли. Мне казалось, что с моим талантом мне тут совершенно нечего делать. Такая роль годилась бы для самого заурядного актера. Но если они не хотят, чтобы я выказал свой талант, то от этого пострадают скорее они сами, нежели я. Я не буду ничего говорить, но, со своей стороны, сделаю все, что могу, и сыграю роль, насколько возможно, с чувством. По-настоящему, мне следовало бы гордиться этой ролью, так как я узнал потом, что она была написана антрепренером специально для меня. Это мне сообщил наш комик-буфф, который знал всю пьесу наизусть. Потом он прибавил в раздумье: «Надо сказать, что нашему патрону пришла в голову прекрасная мысль. Я всегда говорил, что первое действие нужно усилить».

Наконец, когда роли были розданы как актерам, так и актрисам, и приехал дирижер оркестра, то репетиция началась по-настоящему. Пьеса была одной из самых обыкновенных старинных мелодрам и оркестр должен был подготовиться, чтобы быть в состоянии аккомпанировать ей. Музыка играла один такт перед словами каждого актера, а другой после того, как он переставал говорить; один такт перед тем, как он садился, а другой перед тем, как вставал; а если ему нужно было пройти через сцену, то она играла чуть ли не маленькую увертюру. Что же касается примадонны, то что бы она ни сказала — говорила ли она, напр., в первом действии, что от снега холодно, или ей представлялось в последнем действии, что она видит свою мать, после чего она умирала — всем ее словам и движениям предшествовал настоящий концерт. Я вполне убежден, что если бы в то время, когда она находилась на сцене, ей захотелось чихнуть, то оркестр сейчас же заиграл бы какую-нибудь веселую мелодию. После того как началась репетиция, я подумал, что это, должно быть, опера, и боялся, как бы не заставили меня пропеть мою роль.

Первая сцена происходила между старым трактирщиком, хозяином такого же старого трактира, как и он сам, несколькими деревенскими сплетниками и злодеем пьесы. Режиссер (который, понятно, исполнял роль злодея) стоял посредине сцены один, так как все остальные актеры отошли в сторону, и, стоя на этом месте, с рукописью в руке, он управлял ходом репетиции.

— Ну теперь, господа, — кричал он, — давайте начнем, Галлет, трактирщик, Биликинг и Дженкс (Дженкс — это был я) на авансцену, направо. Мое место здесь (это он сказал, пройдя подальше и стуча ногою на том месте, на котором ему следовало быть), я буду сидеть за столом. Когда поднимется занавес, мы все должны быть на своих местах. Вы (обращаясь ко мне: очевидно, ему насчет меня даны были инструкции) вы, м-р Л., будете сидеть на самом конце и курить трубку. Подавайте ваши реплики попроворнее и, пожалуйста, говорите громче, а то вас никто не услышит: здесь зала большая. Что вы нам сыграете для увертюры, м-р П. (я назову дирижера оркестра м-ром П.). Что-нибудь старинное английское, прежде чем мы загорланим, а? Спасибо вам, вот это и сыграйте — произведет большой эффект. Ну, так теперь мы начнем. Всю эту сцену, м-р П., pianissimo, до самого конца. Когда мы дойдем до конца, я вам скажу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});