Золотой архипелаг - Фридрих Незнанский

— Иван, надо обращаться в полиция. Я знаю наша полицейский…

— Это Егорыч? Старлей Гаманюк, что ли? Я «эта наша полицейский» знаю подольше тебя. И я к нему уже обращался. И что же, по-твоему, эта наша сволочь полицейский мне сказала? Что у нее — фу, черт, у него — дети, а потому он просит по таким вопросам его не беспокоить. И к его начальству идти не посоветовал: говорит, у Акулова все куплены.

— Едид его мазер! — не без русской лихости присвистнул Джоныч. — Но, Иван, я не верю. Полицейский не должен корруп… коррумпироваться. Если полицейский поймается в коррупция, он лишится зарплата, по увольнении он лишится пенсия — он останется голый-босый!

— Это у вас, за рубежом, так. У вашего полицейского зарплата и пенсия такие, что их в самом деле страшно потерять. А наш милиционер — он уже и есть голый-босый. Поэтому терять ему нечего, кроме своих цепей, и он продается при первой же возможности. И так на всех уровнях, сверху донизу.

Англичанин подавленно замолчал.

— Я не затем пришел, Джоныч, чтоб на тебя тоску нагонять. Я предупредить пришел. Если один из этих хищников подгребет под себя колхозные земли, следующий на очереди — ты. Не бойся, но пойми, с кем имеешь дело. Они тебя вынудят продать ферму по заниженной цене…

— Не вынудят, — твердо ответил Джоныч, сжимая рукоятку вил так, словно из нее можно было выстрелить в невидимых вымогателей.

— Ну, может, ты и прав: меня же вот пока не вынудили. Но будь осторожен. Поставь себе на участке охранную сигнализацию, что ли, чтобы завыла в случае чего. Не думаю, что их это напугает, но хоть тебя предупредит. Дети опять-таки… Я понимаю, за детьми не уследишь, мой Прохор тоже озорник — оторви да брось… Но ты постарайся им внушить, чтобы особенно по окрестностям не шатались: только в школу и домой. Может, тут скоро местная война начнется: крестьяне мои тоже не собираются за здорово живешь свои земли отдавать.

— Если начнется, Иван, предупреждай мне. Я буду вместе.

«Почему бы и нет?» — подумал Бойцов. Тощий Джоныч силачом не выглядел и снайперски стрелять, насколько известно, тоже не умел, однако в нем чувствовалось спокойное достоинство человека, уверенного в своем праве отстаивать землю, которая принадлежит ему, на которой он живет и трудится. В колхозниках «Заветов Ильича» это достоинство отсутствовало. Объединившись, они представляли бы собой силу, способную противостоять бандитам, но, разрозненные, были слезливы, суетливы, больше злились не на пришлых захватчиков, а на соседей, с которыми постоянно сводили какие-то застарелые счеты, и завершалось все тем, что, дескать, мы все равно ничего поделать не сможем, нас не спросят, все уже решили без нас… А какими им быть, скажите на милость, если они привыкли, что все действительно решается без них? Если территорию такого гигантского государства, как Советский Союз, разрезали вкривь и вкось, раскромсали по живому, не спрашивая разрешения у населявших его людей, то станут ли церемониться с их крошечными участками?

Так мысленно оправдывал односельчан Бойцов — в то же время сознавая, что он не подвержен этой всеобщей пассивности. Даже идя ко дну, он будет барахтаться, пытаясь выплыть. Джоныч тоже такой. И старший сын Бойцова — жаль, что Артурку не отпустят сейчас из армии хотя бы на побывку, вот кто пригодился бы! Может быть, если дело дойдет до открытого противостояния, им удастся воспламенить народ собственным примером? Это был бы прецедент: обычные люди способны показать бандитам, где раки зимуют!

Согласившись на предложение помощи, Иван Андреевич заспешил домой. С ним громко поздоровался Коля Смит — мальчик, на четыре года старше Проши, такой же светловолосый, как родители. «Здорово, Николаище!» — шутливо откликнулся Бойцов, испытав мгновенный укол вины перед этим симпатичным и очень юным англичанином, не знавшим Англии.

Для детей Смитов родиной-матерью была Россия: неужели она обернется для них родиной-мачехой?

Впрочем, не всегда ли мы чувствуем себя виноватыми перед детьми, вглядываясь в состояние мира, который мы оставляем им в наследство?

МАРГАРИТА ГАНИЧЕВА. ВЗГЛЯД В ЮНОСТЬ

Почему люди, которых мы вычеркнули из своей жизни, не исчезают бесследно? Почему они при этом не исчезают в целом из бытия? Почему мы не гарантированы оттого, что человек, которого мы считали далеким прошлым, вдруг снова становится нам поперек пути? Все эти вопросы полуосознаваемо вращались в голове Маргариты Николаевны Ганичевой, и ни на один она не находила ответа. От человека, который сейчас всячески ей мешал, она один раз уже попыталась избавиться.

Все началось с вечеринки в гостях, куда ее, выпускницу МГУ, пригласил недавний староста группы. Как его звали? Ну вот, уже не помнит: Сева или Сема? В круглых очочках, старательный, нескладный, Сева или Сема принадлежал к тому типу мужчин, на которых не обращают внимания девушки, но с которыми оказываются счастливы женщины, если каким-то невероятным образом соглашаются поддаться на предложение руки и сердца… Вот и в отношении Риты Ганичевой, умницы и хохотушки, у старосты были серьезные матримониальные намерения: все ходил по пятам за нею, все нудил — и наконец добился своего: Рита согласилась пойти в его компании в гости, где должны быть общие знакомые. Там брачные планы Севы или Семы разбились в прах, и он, должно быть, сто раз пожалел о том, что повел предмет своих мечтаний не в кино и не в театр. В театре или кинозале, по крайней мере, темно, а здесь лампы горели достаточно ярко, освещая черноволосого красавца, похожего на Риту… Нет, не буквально похожего — Рита брюнеткой не была — но они подходили друг другу так, как только могут подходить юноша и девушка. Даже разница в росте у них была идеальной: черноволосый был выше настолько, чтобы бережно обнимать партнершу, прижимать ее к своей широкой груди. Это немедленно выявилось в танцах. Первый танец был из вежливости отдан старосте, к которому Рите приходилось наклоняться и который немилосердно наступал ей на ноги. Зато все последующие — ему, ему… Если бы проводился танцевальный конкурс, они завоевали бы первое место как лучшая пара — с такой латиноамериканской страстностью исполняли они произвольные па!

«Подо что же такое мы танцевали? — со слезами, которым ни за что нельзя прорваться наружу, допытывалась у своей памяти Маргарита Николаевна. — Под главный хит группы „Europe“, оставшийся, кажется, у них единственным. Потом еще как будто бы „Depeche Mode“, „I want you now“. А кроме того, всякая чепуховина наподобие „You are in the army now“, и даже „Любэ“ — „Атас, эх, веселей, рабочий класс“… Разве не безразлично нам было, под какую музыку соприкасаться крепкими, упругими, здоровыми телами, жаждущими удовольствий и любви? Молодые были, непритязательные, закончилась горбачевская оттепель, открывались новые капиталистические горизонты… Между прочим, „Атас“ Андрею больше всего понравился — я тогда даже не поняла почему».

Его звали Андреем. В тот вечер его звали только Андреем. Это потом, меньше недели спустя, Рита будет звать его и Андрейкой, и Андрюней, и Дрюнечкой, и даже Дри-Дри, — а его это именетворчество будет смягчать или раздражать, в зависимости от настроения… В тот вечер она успела только услышать, что Андрей — подзабытый и не слишком близкий знакомый хозяина дома: ходил с ним в одну школу, или играл в детстве в одной песочнице, или занимался авиамоделированием в одном кружке при Доме пионеров, или, может, сестра хозяина дома дружила с сестрой Андрея, что-то вроде того. Довольно-таки хлипкая характеристика, но с Риты в тот момент и такой хватало. Не просить же его паспорт показать? С какой стати, когда вот он, лучший паспорт — его лицо с темно-темно-карими, почти черными глазами, его слабо вьющиеся волосы, запах его разгоряченного пота, в котором угадывается что-то такое интимное, почти свое — то, что чувствуешь, когда утром, потягиваясь, зарываешься носом в свою подмышку… Мужчина выбирает женщину и женщина — мужчину по запаху пота. Тогда Маргарита Ганичева еще не читала этой психологической лабуды из популярных женских журнальчиков, а если бы и читала, не подумала бы применить ее в данном конкретном случае. Сексуальных партнеров подбирают по запаху пота — может быть, это верно, но при чем здесь секс, когда ее настигла любовь?

«Помни, что ты — девочка из хорошей семьи», — наставляли Риту мама и папа. Папа умер, когда она училась на третьем курсе, после чего мама усилила контроль. Девочка из хорошей семьи, без сомнения, предпочла бы Севу-Сему, который униженно скрылся в толпе, и Рита по сей день не знает, как он пережил то, что считал с ее стороны предательством, — возможно, в первый раз напился. Но дело в том, что, когда Ритины зеленые глаза встретились с почти черными глазами Андрея, всякое представление о том, что она — девочка из хорошей семьи, тут же испарилось. Пусть она не будет хорошей, пусть она будет плохой девчонкой, но она хочет быть с ним. И будет.