Путем взаимной переписки - Владимир Войнович

На октябрьские праздники демобилизовались последние однополчане, кому вышел срок в этом году, теперь Алтынник стал самым старослужащим, вышел, как говорят, на последнюю прямую. Последний год стал он тяготиться службой, надоело, считал дни, а дней оставалось неизвестно сколько, могут отпустить пораньше, а могут и задержать. Работы на аэродроме в последнее время он избегал, все время старался попасть в наряд – дежурным по летной столовой, по штабу или, в худшем случае, по эскадрилье. Так и кантовался он – лишь бы день до вечера, сутки в наряде, сутки свободен и снова в наряд.

О женитьбе своей среди хлопот армейской жизни он иногда забывал, иногда она казалась ему просто кошмарным сном. Но убедиться в том, что это ему не приснилось, было совсем нетрудно, стоило только достать из кармана служебную книжку и открыть на странице Особые отметки. Конечно, можно было протестовать против незаконного заключения брака, но Алтынник не верил, что жалобами можно чего-либо достичь. Как бы не было еще хуже, потому что он трижды, и грубейшим образом, нарушил армейские законы. Во– первых, сутки фактически пробыл в самоволке, а самовольная отлучка свыше двух часов считается дезертирством. Во-вторых, напился пьяный, что тоже запрещено. И, в-третьих, женился без разрешения командира части. Пытался свести штамп вареным яйцом – не получилось, думал залить чернилами – побоялся, что посадят за подделку документов. Оставалось ему ждать, что рано или поздно обман раскроется или что доживет он как-нибудь до демобилизации, а там сменит служебную книжку на чистый паспорт и – прощайте, Людмила Ивановна.

– 16 -

Однажды, вскоре после Нового года, был он в наряде дежурным по эскадрилье. Был понедельник, вегетарианский день (солдаты называют его итальянский) и день политзанятий. После завтрака эскадрилью построили и увели в клуб смотреть тематический кинофильм Защита от ядерного нападения. Двух дневальных после уборки старшина де Голль увел на склад ОВС получать белье для бани. Алтынник еще раз обошел все комнаты казармы, проверил заправку постелей, поправил сложенные треугольником полотенца и вышел в коридор. Дневальный Пидоненко возле входа в казарму сидел верхом на тумбочке и ковырял ее вынутым из ножен кинжалом.

– Пидоненко, – сказал ему Алтынник, – смотри, Ишты-Шмишты должен зайти, попутает, что сидишь, двое суток влепит без разговоров.

– Не бойсь, не влепит, – сказал Пидоненко. – Приказ командира дивизии – техсостав не сажать.

– Это летом, – возразил Алтынник, – когда много полетов. А сейчас полетов нет, кому ты нужен.

Однако настаивать он не стал, да и Пидоненко его не очень-то бы послушал. В авиации офицеров не больно боятся, а о младшем сержанте и говорить нечего.

Алтынник ушел к себе в комнату и, расстегнув верхний крючок шинели, прилег на свою койку на нижнем ярусе, шапку сдвинул на лоб, а ноги в сапогах пристроил на табуретку. В казарме было жарко натоплено, клонило в сон. Но только он закрыл глаза, как в коридоре раздался зычный голос Пидоненко:

– Эскадрилья, встать! Смирно! Дежурный, на выход!

Трахнувшись головой о верхнюю койку, Алтынник вскочил, быстро поправил постель, шапку, застегнул крючок шинели и, опрокинув табуретку, выскочил в коридор.

Пидоненко по-прежнему сидел верхом на тумбочке, болтал ногами, и лицо его выражало полное удовлетворение оттого, что так ловко удалось провести дежурного.

– Дурак и не лечишься, – сказал Алтынник и покрутил у виска пальцем. Он хотел вернуться в казарму, но Пидоненко его окликнул:

– Алтынник!

– Чего? – Алтынник смотрел на него подозрительно, ожидая подвоха.

– Тебе Казик письмо принес.

– Ну давай заливай дальше.

– Не веришь, не надо. – Пидоненко вытащил из-под себя мятый конверт, стал вслух разбирать обратный адрес: – Станция… не пойму… Пивзавод, что ли?

– Дай сюда! – кинулся к нему Алтынник.

Если б он просто сказал равнодушно, Пидоненко бы отдал, А тут ему захотелось подразнить дежурного, он соскочил с тумбочки, отбежал в сторону.

– Нет, нет, ты сперва спляши. Кто это? Алтынник, – прочитал он, – Л.И… Жена, что ли?

– Дай, тебе говорят! – Расставив руки, Алтынник пошел на него.

Началась беготня. Опрокинули тумбочку. В конце концов договорились, что Пидоненко отдаст письмо за четыре (по числу углов на конверте) удара по носу. С красным носом, выступившей слезой и конвертом в руках Алтынник вернулся в свою комнату и у окна дрожащими от волнения руками вскрыл письмо.

Привет со станции Кирзавод!!! Здравствуйте, дорогой и любимый супруг Ваня, с приветом к вам ваша супруга Людмила, добрый день или вечер! Настоящим сообщаю, что мы живы и здоровы, чего и вам желаем в вашей молодой и цветущей жизни, а также в трудностях и лишениях воинской службы. У нас, Ваня, все хорошо. Учитель Орфей Степанович, которого видели вы на нашей свадьбе, в нетверезом виде попал под поезд, в виду чего на похороны приезжала его дочь Валентина из Германской Демократической республики. Она плакала и убивалась. На Октябрьские зарезали кабана, так что теперь живем с салом и мясом, одно только горе, что вы живете не поблизости и ничего нам не пишите вот уже целых три месяца. Мама все спрашивает, когда конец вашей армейской службе, а Вадик мне говорит: мама, можно я дядю Ваню буду называть папа? А вы как думаете, а???!

О себе кончаю.

Погоды у нас стоят холодные, много снега. Старики говорят, что урожай будет обильный. Борис вступил в партию КПСС, потому что перевели его на должность главным бухгалтером и работа очень ответственная. К сему остаюсь с приветом ваша любимая супруга Людмила.

P.S. Ваня, приезжайте скорее, мама на пекла пирогов с грибами, они вас дожидаются.

Не желая откладывать этого дела, Алтынник тут же примостился на тумбочке и составил ответ:

Людмила, во первых строках моего маленького послания разрешите сообщить вам, что наш законный брак считаю я недействительным, потому что вы с вашим братом Борисом (а еще коммунист!) обманули меня по пьяному делу, ввиду чего я считаю брак недействительным и прошу больше меня не беспокоить. С приветом не ваш Иван.

Р.S. А насчет пирогов, кушайте их сами.

Фамилию адресата написал он не Алтынник, а Сырова. Письмо это он отдал Казику Иванову, но попросил при этом отправить его через гражданскую почту доплатным. После этого он затаился и стал ждать возможных неприятностей, И через две недели получил новое письмо. Людмила писала так, как будто ничего не случилось:

Ваня, ваше письмо по лучили, большое спасибо. У нас все по старому. Мама не много болели верхним катаром дыхательных путей, теперь по правились. Соседа нашего Юрку Крынина ударило током, когда он починял телевизор. Наши мужики за копали его в землю, а надо было делать искусственное дыхание рот-в-рот, в результате чего летальный исход неизбежен.

Ваня, я хочу сообщить вам огромную радость, которая переполняет всю мою душу и сердце. У нас будет… ребенок!!! Как вы на это смотрите, а???

Алтынник на это посмотрел так, что в глазах у него потемнело.

В своем ответе он написал:

Людмила, вы эти свои шутки бросьте, потому что мы были с вами только один раз, и то еще не известно. Отчего вы должны были предохраняться, если на себя не надеялись. Тем более что с незнакомым мужчиной, с которым до этого не были лично знакомы, а знакомство было на основании взаимной переписки, куда вы подложили фото, где вы снимались до Революции. А если у вас будет ребенок, то он будет не мой, что может показать судебная экспертиза, вы являетесь медиком по здоровью населения и должны это хорошо себе знать и зарубить на своем носу. А от пирогов ваших меня давно тошнит, к чему и остаюсь не ваш Иван.

Это письмо он тоже отправил доплатным. Несмотря на это, она продолжала регулярно писать, аккуратно отделяя приставки от остальных частей слова и сообщая Алтыннику станционные новости, с кем что случилось. И даже когда Алтынник перестал отвечать на ее письма и перестал их читать и, не читая, вкладывал в конверт и отправлял их назад доплатным, Людмила не отчаялась, не опустила руки, а продолжала писать с завидной настойчивостью. 23 февраля получил Алтынник от нее поздравительную телеграмму, а на 1 мая пришла посылка, которую он получать отказался и не поинтересовался, что в ней находится, но думал, что там пироги с грибами, и, наверное, не ошибся.

– 17 -

Летом полк переехал в лагеря в деревню Граково. В первый месяц в увольнения не пускали, было много работы. Сезон начался с лесных происшествий. Один летчик заблудился в воздухе, израсходовал керосин и сел в чистом поле за сорок километров от аэродрома с убранными шасси. Самолет списали. Другой летчик сломал на посадке переднюю ногу шасси, выворотил пушки, одна из которых пробила керосиновый бак. Когда взломали заклинившийся фонарь кабины, летчик сидел по горло в керосине, хорошо, что еще не загорелся. Для расследования происшествий приезжала высокая комиссия во главе с генералом. Целыми днями генерал в длинных синих трусах лазил с бреднем по местной речке Граковке, а по ночам играл в преферанс со старшими офицерами. Проиграл, говорят, четыре рубля.