Другой глобус (СИ) - "kammerherr"

Час был еще слишком ранний, и прежде чем отправиться к монастырю, он мог осуществить свое желание погулять по средневековой Праге. Чехович много раз был в Праге, хорошо знал город и сейчас с азартом игрока смотрел на знакомые места шестисотлетней давности, отмечая отличия. Многие улицы, и даже целые кварталы он не узнавал и пытался мысленно представить карту современного города, чтобы понять, как они выглядят сейчас.

Но все это была просто игра, забава. Главное заключалось в другом. Камни! Вот что было самым интересным для него в средневековье, что составляло его суть.

«Подлинники средневековья» — камни, книги, любые предметы, сохранившиеся с тех времен, вызывали у Чеховича такое же чувство, какое у религиозного фанатика вызывал вид мощей святых.

Камни были «каналом связи», по которому он общался с Карлом Великим, Яном Гусом, Фридрихом Барбароссой, Лоренцо Медичи… И с простыми горожанами, жившими сотни лет назад. Тому, кто умеет и хочет слушать, камни могли рассказать о многом, что видели.

Для кого-то слово «средневековье» является синонимом варварства и дикости. Для Чеховича это было время, в котором сформировались основные понятия современной европейской цивилизации — «город», «право», «нация», «деньги», «университет»…

Еще в старших классах школы он изучал средневековые города по книгам, картам, фотографиям и фильмам. Когда стал доступен интернет и сервис «стрит вьюз», «путешествовать» стало еще интереснее. Так он «побывал» в Эдинбурге, Праге, Брюгге, Генте, Ротенбурге, Сиене, Таллине … Потом погулял в некоторых из них туристом, а когда учился в Гарварде — посещал их уже как ученый. Но теперь у него появлялась фантастическая возможность побывать в этих же городах эпохи средневековья.

Как хорошо, что Прага не пострадала во 2-й мировой войне, как Ковентри или Дрезден, думал Чехович, бродя по безлюдным улочкам еврейского квартала. А то, сейчас пришлось бы ходить мимо тех же соборов и знать, что всем им суждено быть разрушенными, а затем, после восстановления, эти камни превратятся в обычные кирпичи.

Дрезденский Фрауэнкирхе, который союзники в 1945-м превратили в пепелище, восстанавливался только через 50 лет, с помощью тех же англичан. И хотя, при его реконструкции использовались «родные» камни разрушенного собора — те, которые сохранились и оказались пригодными — это все-таки, новодел, который на 90 % состоит из «кирпичей».

Нюрнберг, Кельн, Варшава, Будапешт и многие другие чудесные средневековые города, разрушенные и восстановленные, теперь состояли из «кирпичей» и больше не существовали для Чеховича как средневековые. Другим, в том числе, Праге, в этом отношении повезло больше.

* * *

Часы на здании Ратуши не работали («скоро их заменят на новые, те, которые сейчас знает весь мир», — подумал Эдвард) — впрочем, понятие «время» в эти неторопливые годы сильно отличалось от того, к которому все привыкли сегодня. На поюзанном, местами тронутом ржавчиной, циферблате скорбно склонялась к земле одинокая часовая стрелка — как культя у одноногого инвалида.

Но по тому, как начало припекать солнце, было ясно, что то, что современники Камиллы называли «утро», уже заканчивалось. Пора было начинать поиски ее самой.

Калитка в небольших, арочной формы, воротах была открыта, через нее Чехович вошел в монастырский двор. С деревянной скамьи у стены навстречу ему поднялся привратник — старец с длинной бородой — «мочалкой», лет девяноста. «Как усовершенствовалась с тех пор служба секьюрити» — подумал Эдвард и заговорил первым:

— Здравствуйте, отец, могу я увидеть сестру Камиллу?

Старец несколько секунд продолжал смотреть на него подозрительно («изучает» — подумал Чехович), затем спросил:

— А зачем она тебе?

Ученый — медиевист был готов к такому вопросу и «легенду» заготовил заранее.

— Писание она нам с братом объяснала, еще когда в миру жила. Теперь вот, еще непонятные места нашел, хочу снова к ней обратиться, пусть разъяснит.

— Писание могу и я разъяснить, она при деле сейчас, работает, незачем отвлекать. Говори, что тебе непонятно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет, отец, я к ней хотел — она нас грамоте учила, и по-латыни тоже… Ну, если нельзя — так нельзя, простите…

— Ладно, к девятому часу приходи, я передам ей. Захочет — выйдет, — нехотя сказал привратник, возвращаясь на свою лавочку.

Провокация сработала. «В девятом часу, то есть, в четырнадцать по астрономическому времени, у них служба» — решилл Чехович. — «Значит, надо подойти до нее».

Надо было где-то перекусить. В собственноручно сделанной «котомке» у него было достаточно еды на день. Кроме того, на случай, если придется задержаться, в антикварной лавке в Питере были куплены старинные карманные часы со шпиндельным механизмом, на ходу. Здесь такие появятся только лет через триста, так что, эту диковину можно было бы продать и решить свои материальные проблемы на все время путешествия. Но пока что у Чеховича еще оставалась надежда «закруглиться» за день.

Он нашел подходящий валун на пустынном берегу Влтавы, и устроившись на нем, перекусил бутербродами с ветчиной, запивая их водой из стеклянной «ретро — бутылки», которую тоже пришлось покупать специально для этого — брать с собой пластиковую было все-таки, боязно.

Часы 18-го века, предназначавшиеся для продажи в 15-м, показывали четверть второго — Чехович выставил примерное время на них по песочным часам, замеченным им на стене монастыря во время беседы с привратником. Пора было идти на свидание с автором знаменитой, таинственной рукописи, над расшифровкой которой бьются ученые и любители уже 600 лет!

Так у него не перехватывало дыхание даже в 15 лет, когда он шел на первое свидание.

— Велела подождать, если придешь, сейчас подойдет, — увидев его, сказал старец — привратник, на этот раз даже не поднявшись со своей лавочки.

Монастырский двор был совершенно пуст. Лишь изредка вдалеке мелькали фигурки монахинь, торопливо пробегали — и тут же исчезали из виду, словно кроты, случайно оказавшиеся на солнце и ныряющие обратно под землю.

Очередная черная фигурка, появившись из-за какой-то постройки, не исчезла, а пошла по направлению к Чеховичу. Приближалась не торопясь, неся на себе рясу, как платье от Армани. Высокая, почти на голову выше него, статная, лет пятидесяти, с простым лицом русской крестьянки. Только глаза, мудрые и скорбные, словно принадлежали кому-то другому и оказались на этом лице по ошибке. И тут же Чехович вспомнил, где он видел такой же взгляд — на иконе Спаса Нерукотворного, в Третьяковской галерее. Он вдруг подумал, что со стороны выглядят рядом с Камиллой, как сын рядом с матерью.

— Здравствуй, это ты меня спрашивал?

Голос властный и нетерпеливый, как у «бизнес — леди», совсем не соответствующий внешности.

Чехович едва успел поздороваться — монахиня перебила его:

— Ждала твоего прихода. Но сейчас нет времени говорить, скоро служба.

Она вышла за ворота, на набережную — Чехович пошел за ней — и показала кивком головы вправо.

— Завтра приходи к капелле — вон там, в конце монастырской стены, на углу. Утром, к половине одиннадцатого часа. Не опаздывай! — Развернулась и также не торопясь пошла прочь.

«Нет, — подумал Эдвард, медленно приходя в себя, — не мать и сын, а училка и ученик». Ему даже стало обидно — с ним, известным ученым, на работы которого ссылаются коллеги в Европе, говорили, как с каким-то двоечником. Ему, видимо, еще повезло, что она спешила на службу, а то бы и родителей вызвала!

«К половине одиннадцатого часа — вспомнил он. — примерно к этому времени в монастырях заканчивается главная месса»…

Он медленно пошел по набережной, вдоль стены монастыря, и через двести меиров, в конце ее действительно увидел небольшую капеллу. Завтра здесь он снова встретится с Камиллой и, возможно, узнает тайну ее манускрипта. А пока нужно позаботиться о ночлеге.

Чехович снова направился к центру города, к тому месту, с которого и началась вся эта история, на Староместскую площадь. Был уже полдень, рынок шумел, как стая ворон над падалью, из-за пыли, поднимавшейся от сотен ног, площадь и все, что было на ней, зыбилась, как мираж в пустыне.