Журнал «Вокруг Света» №1 за 2003 год - Вокруг Света

Преосвященный Афанасий долго смотрел за корму, на удаляющийся Нотебург. Потом спустился вниз, развернул тетрадь и написал (переведем запись на современный русский язык): «В начале той великой реки Невы, на острове стоит град Орешек. Строение московских великих государей, ныне же владеют шведы, весь каменный, невелик, но очень крепок: стены имеет высокие – на десять саженей. В нем живет комендант с солдатами, в полной готовности к нападению. В последние годы (лет уже десять) шведы в крепости строят весьма изрядную, большую и высокую каменную башню. Русских путешествующих купцов никогда никого внутрь крепости не пускают, а если причалят к берегу, то, проверив проезжий лист, тотчас приказывают плыть куда кому нужно…».

Да, нелюбезны были шведы с соседями, что и неудивительно: крепость – объект секретный, намерения же русских были всем известны – вернуть «отчины и дедины». Русско-шведское «нелюбье» началось в начале XIII века, когда окончательно забылись соединявшие предков русских князей родственные да и иные связи со Скандинавией, а там у шведов и датчан появилось желание укрепиться в стратегически важном месте – в устье Невы, у Ладоги. Не последнюю роль играло и стремление принести сюда крест – ведь это было время крестовых походов на земли язычников-финнов и неподвластных Римскому папе русских. Опорной точкой шведского движения на восток стал основанный в 1293 году Выборг. Великий же Новгород, на чьи земли и претендовали шведы, строил и укреплял поблизости от шведского рубежа свою крепостную систему обороны: Ладогу с ее Георгиевским собором, а также основанные в разное время крепости: Корелу (XII век), Копорье (1240 год), Орешек (1323 год) и Ям (1384 год). В этой борьбе достаточно долго сохранялось некое равновесие, пока шведы в начале XVII века, воспользовавшись ослаблением России, попавшей в трясину братоубийственной Смуты, не сумели подчинить себе всю Ижорскую землю. И потом, сколько бы русские дипломаты ни вели переговоров со шведскими представителями о компенсации «государевой потерьки», все было бесполезно – шведы смеялись им в лицо. А как-то раз ночью снялись и просто ушли с места переговоров на пограничной речке: «О чем говорить с упрямыми послами из слабосильной страны! Чем они нам страшны? Да ничем!».

Прислушиваясь к плеску невской воды за бортом, Афанасий писал: «Великая река Нева свое хождение имеет быстротечно. От града Орешка тою рекою вниз судового пути 40 верст до града Канца». Только и успел святитель это занести на бумагу, да немного отдохнуть, как служка вежливо постучал в дверь: «Пора, отче, уже виден Канец…» Поднявшись на палубу, Афанасий увидел, что вдоль Невы, сколько хватало глаз, по левую и правую руку – густые, высокие леса.

И хотя сегодня от этих лесов ничего не осталось, не следует думать, что город Петербург основан на сплошных болотах с чахлыми, убогими кустами. Болот, особенно вдоль мелких рек и ручьев, конечно, хватало, но это были настоящие таежные топи с густым, толстым – по колено – пышнозеленым ковром из мхов. Ботаники относят места, на которых обосновался Петербург, к южной подзоне таежной зоны, протянувшейся от Балтики до берегов Тихого океана, с характерными для нее многолетними могучими елями и соснами, с таежным буреломом, болотами и присущей им фауной. А потому можно предположить, что самые первые здания и укрепления Петербурга возводились из леса, который в изобилии рос по берегам Невы. В «Журнале, или Поденной записке» Петра I есть запись о том, как 7 мая 1703 года были взяты на абордаж два шведских судна «Астрильд» и «Гедан», стоявшие на Невском взморье. Лодки с преображенцами прошли светлой ночью незаметно для шведов вдоль правого берега Невы, в тени густого леса, подступавшего к самой кромке воды («… поплыли тихою греблею возле Васильевского острова под стеною онаго леса»). И в других местах вдоль Невы еще долго стояли густые леса.

Уже давно развеяно представление о том, что берега Невы допетербургских времен были совершенно пустынными. На этой полноводной, судоходной реке никогда не замирала жизнь. Спору нет, на Заячьем острове, где Петр I начал возводить крепость, люди не селились – низкий берег здесь часто затопляла Нева. Но уже выше по течению реки, поодаль от ее низких берегов, стояли деревни и мызы, простирались поля, пастбища и огороды. Освоенными и заселенными были южный и восточный берега острова Койвусаари (будущий Петербургский), береговая линия Васильевского (Васильева, Хирвисаари), острова по Малой Неве, а также некоторые места будущей Адмиралтейской стороны.

Но раньше этих селений по среднему течению Невы вдоль берегов (от Нотебурга до Ниена) можно было увидеть еще более многочисленные деревни. Села и мызы были разные: от 1—3 дворов до нескольких десятков. Самые крупные из них – Гудилов-Хоф (ныне Усть-Славянка), Костина (ныне Рыбацкое), Вихтула, или «Виктори» (на месте которой была построена Александро-Невская лавра).

Местное население было пестрым – здесь жили водь, ижора, финны, русские, шведы, немцы. Включив в 1617 году Ингрию в состав королевства, шведы проводили политику вытеснения русского населения с завоеванных территорий (по подсчетам историка С.В. Семенцова, доля русских в общем составе населения Ингрии сократилась с 89,5% – в 1623 до 26,2% – в 1695 году). Уже по условиям Столбовского мира 1617 года русским дворянам, не желавшим становиться подданными шведского короля, предоставлялось всего 2 недели, чтобы покинуть пределы Ингрии. Вскоре после ее завоевания население, исповедовавшее православие, оказалось в тяжелом положении – шведские власти усиленно насаждали лютеранство, весьма суровую религию, не терпевшую конкуренции. Перешедшие в лютеранство православные получали налоговые и прочие льготы. Но многие предпочли перейти границу на русскую сторону и обосноваться на новгородской земле. Впрочем, были и другие русские: беглые крестьяне и холопы из Новгородского, Тверского и других уездов семьями и поодиночке переходили границу и селились «под шведом» – здесь было жить все-таки привольнее.

Ингрия стала подлинным колониальным заморским владением Швеции. Для поселения там короли вербовали немцев и голландцев, обещая им здесь столько земли, сколько те смогли бы освоить. Однако неприветливые, холодные места не особенно манили западных европейцев. Одновременно шведские короли охотно раздавали приневские земли и своим дворянам. Новые помещики строили здесь усадьбы, перевозили крепостных, что и предопределило перевес переселенцев в общей массе населения Ингрии.

К моменту появления в устье Невы русских войск в 1703 году земли, на которых вскоре начал строиться Петербург, были уже разделены между крупными шведскими землевладельцами.

Самые большие владения принадлежали управлявшим этим краем губернаторам. Бернхард С. фон Стеенхузен владел обширными территориями вокруг Ниеншанца, а усадебный дом его «Бьенкергольм-Хоф» стоял на острове Койвусаари (будущий Петербургский остров). Вдоль правого берега безымянной реки (ныне Фонтанка) и у «Малой речки» (ныне Мойка) располагались земли братьев Аккерфельт. Их усадьба стояла примерно в том месте, где теперь располагается Михайловский замок. Часть этого имения (та, что ближе к Неве) в середине XVII века отошла к немцу, моряку Эриху фон Коноу, который построил тут усадьбу Коносхоф (место, где Фонтанка вытекает из Невы). Фон Коноу, по-видимому, хозяин усердный и знающий, разбил в имении хороший сад (в 1704 году стал основой для Летнего сада). А еще ниже по Неве, на берегу, располагался дом Коноу (через нескольких лет на фундаменте этого дома будет построен Летний дворец Петра I).

Вообще, в Ингрии, крае суровом, жили люди независимые, своевольные. Шведский генерал-губернатор Ингрии, Йёран Сперлинг, не раз сталкивался с упрямством местных жителей, не хотевших платить некоторые налоги и дерзко жаловавшихся на его администрацию самому королю. Он писал в Стокгольм: «Народ здесь своенравный, как в сельской местности, так и в городах, и он, конечно, требует некоторого наказания».

Приближался вечер, солнце садилось в воду прямо по курсу ладьи, слепя глаза и не позволяя разглядеть уже приблизившийся Ниен. Хотя город уже угадывался – берега Невы становились все оживленнее, вдоль них и поперек Невы спешили лодки и небольшие парусные суда. Далеко по воде разносился колокольный звон. Он шел как будто с обоих берегов. Чуткое ухо священника отчетливо уловило, что справа, из Ниена, звонили на лютеранской кирке не по-нашему: тяжкий, тугой медный удар, несколько секунд тишины (пока колокол повернется вокруг своей оси), удар, и снова провал тишины. А слева звонили по-русски: непрерывно и мелодично – на большом и двух малых колоколах. Там виднелось ижорское православное село Спасское с деревянной церковью, с ее колокольни как раз и благовестили. В этот вечер никто не знал, что спустя год и церковь, и село канут в безвестность – с началом Северной войны, в 1700-м, шведы разберут церковь и снесут дома, чтобы строить тут земляной кронверк для защиты переправы через Неву. Да не достроят…