Истинная для Ворона (СИ) - Адьяр Мирослава

9. Ворон

С этой планетой определенно что-то не в порядке. В первый раз я не замечаю этого, не вижу, что вокруг клубится непроницаемый мрак, но стоит мне задержаться в теле ворона подольше, как я чувствую.

О, да! Я все чувствую на собственной шкуре. Успеваю только рассмотреть существ на дороге — а потом мир накрывает зеленоватым тошнотворным куполом, разрезанным алыми лентами, пронизанным черными вспышками. Будто вся планета решает восстать против одного единственного двоедушника, вывернуть его наизнанку и выпотрошить, пробраться под кожу нестерпимым жаром. Ворон бьется в агонии, и я — вместе с ним. Солнце над головой превращается в воспаленный пульсирующий комок, от которого в разные стороны расходится багряная сосудистая сетка.

Этот мир — живой, и он охотится.

Он сожрет меня с потрохами.

Падаю. Бесконечно падаю вниз, врезаюсь в землю на полном ходу и не в силах открыть глаза. Дрожу всем телом, плавлюсь изнутри, рассыпаюсь на части тлеющим пеплом. Прошу воды, а перед глазами расплываются чернильные кляксы и красные пятна, похожие на кровь.

Что-то льется в горло, но я не успеваю глотать и содрогаюсь от кашля.

Секунда, вторая…

Тихий шепот Ши прорезает бесконечный сумрак белоснежной вспышкой, вырывает меня из беспамятства, помогает открыть глаза. Я будто поднимаюсь с глубины, чтобы вдохнуть полной грудью. Даже не понимаю вначале, что девчонка делает, что она там лепечет и чего хочет, а когда мысли сбиваются в плотную кучу и вижу ее лицо в опасной близости от моего — осознание катится по телу горячей волной, но я и пальцем пошевелить не могу. Ворон крошит мне ребра, бесится и вырывается, льнет к девушке, бросается ей под руки, оплетает собой, гладит угольными перьями смуглую кожу.

— Прости…

Ши только поднимает руку и спрашивает, хочу ли я еще.

Что «еще»? О чем она? О себе?

Да! Я хочу ее еще.

Что ты творишь? Ты же собирался ее отпустить!

Я? Собирался? И правда, я же хотел… Сопротивляйся! Ты сам себе хозяин, ты можешь контролировать своего ворона. Ты им повелеваешь, а не он тобой! Вспомни Анну! Ши закончит так же, как она. Ты не стоишь того, чтобы погибнуть за тебя! Хочешь еще одну жизнь загубить? Мало тебе было?

Вольный стрелок должен…

А потом снова ее губы накрывают мои, и мне отчего-то кажется, что есть в этом прикосновении какая-то щемящая нежность.

Совсем свихнулся, двоедушник?! Это все дурман и лихорадка. Планета мысли путает, играет с твоим разумом.

Совершенно себя не контролирую, чувствую, как вода медленно течет в горло, а сам толкаюсь языком девчонке в рот — осторожно, почти робко: спрашиваю разрешения и хочу проверить, как она отреагирует.

Ши резко отстраняется, на ее губах застывает несколько прозрачных капель, а во взгляде стынут серебристые грозовые тучи.

Пошло оно все нахрен!

Хватаю ее рукой за затылок и тяну на себя, прикусываю острый подборок и слизываю воду, скольжу вниз по влажной дорожке на шее. Путаюсь пальцами в тяжелых медных прядях, и меня колотит от каждого прикосновения. Тону, захлебываюсь собственным стоном, когда в нос врывается запах шалфея.

Упираюсь лбом в ее. Горячая, почти раскаленная кожа — будто она приняла часть моего жара, а из девичьей груди вылетает судорожный всхлип.

И он точно не имеет ничего общего с возбуждением.

— Отпусти, — говорит Ши холодно, а я не смею воспротивиться.

Взгляд у девчонки мрачный и злой, он дырявит мне внутренности не хуже пули.

— Нужно убираться отсюда, — хриплю и пытаюсь сгладить ситуацию, но чувствую, что воздух все больше густеет от напряжения, — весь этот мир против меня, чуть на части не разорвал.

— Ты что-нибудь увидел? — Ши держится на расстоянии в два шага и проворно крепит клинок к держателю на поясе. Ее руки ни капли не дрожат и только сейчас до меня доходит, что я был всего в каком-то шаге от смерти.

Она бы убила меня, если бы я позволил себе чуть больше.

Прочистив горло, я, наконец, нахожу в себе силы говорить:

— Шесть человек, двое связаны одной веревкой, движутся в сторону озера. Среди них ребенок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Девчонка заметно напрягается.

— «Ребенок»? Зачем они туда идут?

— Может, какой-нибудь местный ритуал, — поднимаюсь на ноги и стряхиваю с одежды травинки и листья, — я просто не успел рассмотреть подробности.

— Предлагаю вызволить пленников.

— Зачем?

Ши опускает взгляд и о чем-то крепко задумывается.

— Прикинь сам, — она расхаживает из стороны в сторону и, кажется, уже и думать забыла о произошедшем, но напряженная линия спины и мелкая дрожь, бегущая по ее запястьям каждый раз, как наши взгляды сталкиваются, говорят куда больше, — какова вероятность, что за тридцать лет никто не добрался до склада топлива? Если мы освободим пленников, то сможем выпытать у них, есть ли здесь что-то полезное. Враг моего врага…

— Это не делает их друзьями. Они могут не знать всеобщего, оказаться мутантами, напасть сразу же, как только освободятся.

— Не проверим — не узнаем.

— А если зря потратим время?

— Мы в любом случае потратим его зря, если пройдем полсотни миль и не найдем ни хрена, — парирует Ши, — а так мы хотя бы попробуем узнать, есть ли там что-то на самом деле.

— Только я тебя прошу, — подаюсь вперед, но девушка неуловимо отступает, сохраняет дистанцию, — не лезь под руку. И без геройства.

— Следи за собой, двоедушник, — она гордо вскидывает подбородок и расправляет плечи. — И не стой на линии огня.

10. Шиповник

Я не могу на него смотреть. Мне неловко, наверное, впервые в жизни. Дома все было проще и понятнее. Мне не приходилось волноваться рядом с Севером, не нужно было думать о чем-то, кроме работы с его людьми.

Никто не относился ко мне как к женщине, только как к правой руке Главы. Выполняли приказы, слушались; хоть иногда и позволяли себе колкие шутки и насмешки, но быстро затыкались, когда сталкивались со мной лицом к лицу во время тренировочного или реального боя. Пара-тройка переломов укоротит язык кому угодно, а с камкери никто не мог совладать лучше.

И тут в жизнь, что и так потеряла любые намеки на упорядоченность, ураганом врывается двоедушник.

Справедливая Саджа, как же просто все было тогда, вечность назад! Единственной заботой были мерзкие инопланетные твари и их бесконечные попытки вонзить зубы в нашу планету.

Быстрые, смертоносные и безжалостные, они принесли в наш мир болезнь и забирали жизни тысяч воинов из самых разных Домов. Проснувшись утром, ты точно знал, что ждет впереди, чем ты будешь заниматься, как проживешь следующий день, а за ним — еще и еще.

Но сейчас мир изогнулся, искривился, как картинка в калейдоскопе. Все стало чужим и непонятным, а я — ребенок, впервые попавший в дикий лес, сбившийся с тропы без всякой возможности вернуться домой.

Я украдкой смотрю на Геранта и мне кажется, что мужчина вот-вот рассмеется и скажет, что шутки шутит.

«Плевать на чистоту крови» — сказал он.

Но разве не все люди говорят так, чтобы втереться в доверие? Разве может быть не противна сама мысль о прикосновениях к этому изувеченному телу? К чудовищу, рожденному от врага.

Мне страшно, и я отталкиваю непрошенные мысли. Закрываюсь, сворачиваюсь в колючий клубок и ничего не говорю.

Намеренно выбираю молчание и не могу дождаться, когда мы вернемся на корабль и улетим с этой проклятой планеты. Отчего-то в голове сложилась четкая картина, что уж на Заграйте-то жизнь будет простой и понятной. Как дома.

По полочкам разложатся спутанные мысли, по закуткам разбредутся сомнения и неуверенность. Все вернется на круги своя. Я буду служить Буре, как служила его отцу. Герант навсегда исчезнет, потому что вольные стрелки такие и есть — нигде надолго не могут осесть, летят туда, где нужны их услуги. Кочевники, наемники, бесконечные странники. Разве можно думать, что этот человек способен на что-то серьезнее банальной интрижки?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})