В середине дождя - Олжас Жанайдаров

— А где сейчас твой брат? — спросил я.

— Все еще здесь. Два года назад женился. Недавно у меня появился племянник. Иногда созваниваемся, встречаемся. В праздники собираемся в Архангельске, у родителей.

— Держишь связь.

— Пытаюсь. Но у него семья.

— Это что-то меняет?

— Меняет. Постой, у тебя же старшая сестра есть?

— Есть.

— Замужем?

— Ага.

— Часто с ней видишься?

— Нет, не очень, — признался я.

— Вот видишь.

Аня посмотрела на свою чашку. Сказала:

— Когда была маленькой, бегала к брату жаловаться на мальчиков, которые меня за косы дергали. Он встречал меня после школы, я показывала ему обидчика, и он проводил с тем разъяснительную беседу. Без рук, конечно. Но больше меня не трогали. Я же хвасталась перед подружками своим защитником.

Она вздохнула.

— Сейчас так не побегаешь. И вообще…

— Что?

— Да так.

Она смущенно улыбнулась.

— Тебе вообще интересно, что я рассказываю?

— Очень. Правда.

Мимо нашего столика прошла несколько парней в бело-голубых шарфиках на шеях. Один из них на весь зал крикнул: «Зенит» — чемпион!" Его возглас в кофейне встретили одобрительным гулом. Аня объяснила:

— Сегодня "Зенит" играет. С "Динамо", по-моему. Но в Москве.

— Болеешь?

Аня кивнула. Взяла с блюдца вишенку и отправила себе в рот.

— Слежу понемногу. Живя в Питере, невозможно не увлечься футболом. Прошедший матч "Зенита" обсуждают и дети, и старушки-пенсионерки. А что творится в городе, когда "Зенит" играет домашний матч — настоящая футбольная лихорадка.

— На стадионе была? — спросил я.

— Ага. Раза три за сезон сходить удается.

Я посмотрел в окно. Там текла жизнь — беззаботная и легкая. Я ощущал необыкновенный уют. Тепло где-то внутри.

Аня ела вишенку. У нее были красивые тонкие пальцы. Я разглядел ее колечко — неброское, но изящное. По ободу надпись — "Спаси и сохрани".

В кофейне вновь зазвучала знакомая композиция. Очень знакомая. Но название я вспомнить не мог. Подсказала Аня:

— Это песня "Don`t speak" группы No doubt. — Потом, помолчав, добавила. — Знаешь, у меня с ней связаны приятные воспоминания. Под эту песню я танцевала свой первый танец с мальчиком. На школьной дискотеке, в восьмом классе.

Мы уже допили кофе и доели торт. Но уходить пока не собирались. Время для нас будто остановилось.

— Я тогда жутко стеснялась, — рассказывала Аня. — На дискотеках бывала редко, опыта никакого. В общем, оправдывала звание закоренелой ботанши. Это потом, в классе десятом, я запала на танцы, и мне, например, нравилось…

— …"танцевать перед зеркалом, когда этого никто не видит", — вставил я.

— Да-да, — улыбнулась она. — И благодаря этому достигла немалых успехов. На последнем звонке я с одноклассником перед всей школой танцевала вальс. Это был мой звездный час.

— А я свой первый танец танцевал под песню "Wind of change". Ту самую, группы Scorpions. Это случилось не в школе, а в летнем лагере. Но тоже — страшно стеснялся.

Аня закивала головой:

— О, Scorpions. Еще один памятный мне ансамбль. — И затем тише, с едва заметным смущением. — Под Scorpions я в первый раз поцеловалась. Кстати, с тем же мальчиком, с которым танцевала вальс. Жутко при этом стесняясь.

— А я в первый раз поцеловался под прерывистый гул электродрели. Дело происходило на лестничной площадке.

Аня засмеялась.

— Что ж, это по-своему романтично, — сказала она.

— Ага. Теперь, когда я слышу звук электродрели, я вспоминаю свой первый поцелуй.

— Хорошо, что не наоборот.

Мы вместе улыбнулись и замолчали. А затем Аня сказала:

— Интересно… Мы с тобой все больше говорим о прошлом. В письмах получалось точно так же. Кажется, это свойственно нам обоим — предаваться воспоминаниям.

* * *

После того как мы вышли из кафе, Аня предложила пойти в сторону церкви Спаса на Крови. Я не возражал.

— Если у тебя есть какие-либо пожелания, то говори. Мы пойдем туда, куда ты захочешь, — сказала она.

— Я доверяю тебе и твоему вкусу, — сказал я.

Мы неспешно шли по улице, поглядывая на воду канала. После шумного проспекта и кафе здесь было непривычно спокойно и тихо. Ветер еле чувствовался. Солнечные лучи просвечивали строительную пыль, которой был усыпаны закоулки, выходящие к каналу.

— Готовимся к юбилею. Сплошные реконструкции и реставрации, — сказала Аня. — А сейчас мы находимся в "Золотом треугольнике". Так называется территория между Большой Невой, Невским проспектом и Фонтанкой. В ее пределах собраны почти все значимые достопримечательности города.

Аня рассказала мне про площадь Искусств и Михайловский дворец, про Русский музей, Инженерный замок и Летний сад.

— Жаль, что времени у нас немного, — сказала она. — Сводила бы тебя во все эти места.

— Значит, есть повод приехать в этот город еще раз, — сказал я.

Аня улыбнулась и заправила спадавшую на щеку прядь волос за ухо. Ее второй любимый жест.

Мы подошли к церкви Спаса на Крови. Справа тянулась узорная решетка — сквозь нее виднелся Михайловский сад. Мы обошли храм и оказались у моста. Остановились, решая, заходить ли нам в церковь или идти дальше.

— Чем-то похож на наш храм Василия Блаженного, — заметил я.

— Да, это многие отмечают. Я, правда, видела ваш храм только на открытках.

У входа толпилась очередь. Много иностранцев — некоторые из них держали в руках курточки и вытирали пот со лба. Было довольно жарко, а они, видимо, просчитались с погодой. Русских холодов в Питере не было.

Очередь продвигалась медленно — и мы с Аней решили идти дальше, по направлению к Марсовому полю. Иногда мы шли молча. Шли рядом, порой невольно соприкасаясь локтями. Но нас не стесняло ни молчание, ни случайные касания. Переходя Мойку, я взглянул на часы — в первый раз за все время нашей с Аней встречи. Взглянул и тут же забыл о часах вновь.

На Марсовом поле было ярко, светло. Воздух дрожал в солнечном мареве. Рядом с мемориалом, у вечного огня, сгрудились ребята в рваных джинсах. Казалось, они медитируют. Кто-то, с выбритым затылком, угощал корешей портвейном. Личности схожего вида наблюдались по всему полю — то тут, то там.

— Панки, анархисты, — объяснила Аня. — У нас здесь разный народ собирается.

Впереди виднелась Суворовская площадь. Аня показала рукой вправо.

— Вон там, за Лебяжьим каналом — Летний сад, — сказала она. И затем, чуть тише, но с чувством, — "В грозных айсбергах Марсово поле, И Лебяжья лежит в хрусталях… Чья с моею сравняется доля, Если в сердце веселье и страх".

— Это кто? — спросил я.

— Ахматова. Мой любимый поэт. "Не поэтесса!" — как она сама говорила. Вот кто любил свой город по-настоящему.

— У тебя с ней много общего.

— Это слишком лестное для меня сравнение, — Аня поправила прядь волос.

— И ты тоже пишешь стихи. Хотя так ни одного и не показала.

Аня покачала головой.

— Это не стихи… Так, баловство. Графомания.

За памятником Суворову возвышалось большое красивое здание — местная Академия культуры. Мы прошли левее Мраморного дворца и вышли на Миллионную улицу. С открытого солнечного пустыря — в худой тенистый проход. Я понял, что это свойственно атмосфере Питера — когда шум чередуется с оглушающей тишиной.

— Мне в детстве не нравилось мое имя, — сказала Аня. — Оно казалось слишком простым, непритязательным. И каким-то нелитературным. То ли дело Татьяна, Анастасия… Или Маргарита.

— У тебя отличное имя. Оно тебе очень идет.

— Спасибо. После того, как я полюбила поэзию Ахматовой, это имя мне тоже кажется не самим плохим. И хорошо, что — не Марина.

— Почему?

— Меня пугает "цветаевская ярость". Мне по душе "ахматовская кротость".

Аня вновь взглянула на меня — но так, чтобы я не успел перехватить ее взгляд. Шла она, смотря не вперед, а чуть вниз, словно все время о чем-то раздумывая.

— А мне нравится Блок, — сказал я. — Правда, не знаю, что ему свойственно — ярость или кротость?

— Загадочность. Ему свойственна загадочность, — сказала Аня. — Интересно, я так и думала. Насчет тебя и Блока.

Впереди показалась Дворцовая площадь. Мы сделали почти целый круг.

— Ты не устала? — спросил я Аню.

— Я часами могу бродить по городу. А это для меня так, разминка.

Вскоре мы оказались у Эрмитажа. Людей на площади было по-прежнему много. Лишь солнце светило уже не прямо над головой, а сбоку — бреющими лучами слизывая пыль с фасадов зданий. На углу Дворцовой площади мы остановились, чтобы проверить, сколько времени у нас осталось, и решить, куда мы можем пойти. У нас в запасе было три часа.

— Значит, так. Сейчас мы пройдем по набережной к Медному всаднику, обогнем Адмиралтейство и посмотрим Исаакиевский собор. Оттуда выйдем на Малую Морскую улицу, — сказала Аня.