Близнецы святого Николая. Повести и рассказы об Италии - Василий Иванович Немирович-Данченко

море? – добивалась Пепа.

– Кто? Воду всегда солят, когда бросают рыбу. Помнишь, бабушка Пеппина варила нам…

– Но кто? Кто солит?

– Боженька… Сверху ему легко.

– А кто сильнее – Боженька или св. Николай?

Бепи задумывался… Верно св. Николай, потому что кому же здесь, например, больше молятся и кого просят?

– Св. Николай всегда может победить Боженьку…

– Отчего каноник говорит, что св. Николай вверху, на небе?

– А то где?

– А его целуют внизу, здесь.

– Он и вверху и внизу…

– Неправда… как же это так и вверху и внизу… Этак, пожалуй, и еще куда – нибудь попадешь.

Бепи отбояривался дипломатически. Так – де говорит старый каноник, а он уже наверное знает это – потому что ему все верят и когда король приезжал, то он целовал руку именно старому канонику, а не кому другому. И потом, кто как не старый каноник опускает свечку вниз к самым мощам св. Николая, чтобы их все видели? Это уже так бывает, что и там и здесь! Девочка в свою очередь задумывалась, сначала недоверчивая и сомневающаяся… Но тотчас же хлопала в ладоши…

– А я знаю… А я знаю как!

– Ну.

– А так. Я вчера у бабушки Петронии в зеркало смотрела и сама в двух местах была…

– Вот видишь. Значит старый каноник правду сказал… Святой там вверху на небе, как в зеркале, а здесь с нами – настоящий, оттого его все и приходят просить сюда. И о чем попросят, если это хорошо и никому от этого дурного не будет – он непременно сделает. Он обо всех заботится… Он добрый… Он, сказывают, больше всего нас, детей, любит…

Случалось, что малюток рыбаки брали с собою, когда погода была тиха и волны Адриатики не раскачивали лодок. Близнецы св. Николая – по общему мнению – одним своим пребыванием на промысле уничтожали всякую иеттатуру. Как ни силен дьявол – а и он ничего не мог сделать против Бепи и Пепы. Они также держась за ручку шли на берег. Там их подымали и усаживали на лавку в ловецкий челн. «Ну теперь – только бы сетей хватило – радовались рыбаки, – а рыбы будет сколько угодно». И дети таращились, следя за тем, как берег отбегает от них, дома на нем, белые и плоскокровельные, уменьшаются, в землю врастают, а далекие рощи напротив надвигаются на Бари. И собор тоже – их собор. Чем более умаляется город – тем выше он, одинокий в своей царственной красоте.

Море кругом, то самое, которое для рыбы посолил Боженька, тихо и сине; синее неба, по которому едва – едва наметились белые сквозные облака. Дети уже знают, что такие, вовсе не облака, а крылья бесчисленных ангелов, которые сверху смотрят и видят все, что здесь делается. И не только видят, но и слышат каждую мысль человека. И если эта мысль дурная – они сейчас же летят и рассказывают об этом Богу. И плачут, и от их слез растут такие белые, нежные благоухающие лилии.

Лодки уплывали далеко – далеко. Берег совсем уходил из глаз. Здесь он ведь плоский, низменный. Кругом голубела только вода спокойная, загадочная… Бепи смотрел, наклонившись с борта, и ему под нею чудились какие – то очертания. Вон камни… И вокруг камней быстро – быстро и юрко скользит что – то длинное, извилистое… А вон чуть не к самой поверхности поднялась зеленая борода подводного дяди, которого так боятся рыбаки. Ему стоит проснуться да крикнуть и вдруг зашумит ураган, бешено разволнуется море и не вступись св. Николай – никому не вернуться к каменным пристаням родного города. Но теперь он – водяной дядя не проснется. Едва – едва пошевеливается его зеленая борода и в ней весело и шаловливо мечутся мелкие рыбки…

Солнце сверху греет… Спится от него и Бепи, тихо сползая на дно лодки, уже не в силах разжать слепившихся век, рядышком с Пепою. Ту смаривало раньше. Только, только зазыблются по воде яркие блики, загорится ими каждая струйка – девочка уж зевает и сонно смыкает глазки. Часто мимо лодок пыхтя, хрипя и разгоняя по сторонам большие, крутые волны, шли черные громадные пароходы. Какие – то люди оттуда кричали рыбакам. Случалось и эти приставали к брошенным им веревочным трапам и продавали морякам рыбу. Проснувшаяся девочка во все глаза смотрела на чужие, незнакомые лица, прислушивалась к непонятной речи.

– Бепи, а Бепи, – толкала она брата.

– Ну?

– Это те самые, которым Боженька смешал языки?

– Какие те самые?

– Неверные…

– Не знаю…

– Должно быть они. Ты знаешь, бабушка Пеппина рассказывала, что они воруют детей.

– Зачем?

– Чтобы те лазили на мачты и сидели там…

И Бепи с Пепой долго смотрели вслед уходившим черным морским чудовищам, от которых долго еще по всему этому морю расстилался белый раздвоенный след, и оставалась грязная полоса дыма вверху. Пепа знала, что это за дым. В каждом таком пароходе, в трюме заключен черт. Его бьют крестом, а он всё время цапается по морю железными лапами. От этого и бегают пароходы так быстро. А дым – это дыхание усталого черта. У него горит в груди и потому вместо воздуха оттуда на весь голубой, осиянный простор и валит дым.

– Плохо быть чертом! – соображает Бепи.

– Еще бы… Особенно когда его поймают, вот так, да под крест…

X

В представлениях близнецов св. Николая целый мир, очевидно, являлся сплошною и радостною идиллией. В самом деле, жизнь с отрицательной стороны еще ни разу их не касалась. Они ели вволю, спали отлично, ничья рука не трогала их, иначе как для ласки, и всякий голос звучал им нежно. Даже старые нищенки Барийской базилики и те улыбались, видя Бепи и Пепу спускавшимися с паперти за ручку. А весь ободранный Симоне, грозившийся костылем на целый мир, бывало усадит их обоих в угол собора и рассказывает чудесные сказки про разные страны и народы, куда его в молодости, как он сам выражался, черт носил. Вместе с ним сироты качались на громадных волнах океана, и каких громадных! Каждая, пожалуй, могла бы доплеснуть пеной до купола собора. С легким парусным кораблем они стремглав летели в зеленые бездны, которые ураган рыл среди этих волн. На дне таких бездн шипела вода и под ней чудились морские уроды, страшные, неотразимые. Одного взмаха их хвоста достаточно было, чтобы от шкуны с матросами остались только щепки.

А одолеешь злой океан – и того хуже… За ним лежит таинственная