Я был Цицероном - Э. Базна

Но сэр Хью громко засмеялся.

— Что вы так испуганно смотрите на меня? — спросил он. — Я только вспомнил, что турецкий национальный праздник является также и днем рождения моего коллеги фон Папена. Ему сейчас шестьдесят четыре года, если мне не изменяет память. Будь это мирное время, я, естественно, поздравил бы его. Но теперь время военное. В этом году ему придется обойтись без английского подарка.

Я еще раз удостоверился, что форма на сэре Хью сидела правильно, и заставил себя улыбнуться. Но вскоре мое настроение изменилось. Самообладание вернулось ко мне.

Впервые после того, как я ушел из немецкого посольства, я почувствовал, что у меня есть силы для достижения намеченной цели.

Мне было искренне жаль сэра Хью. В своей парадной форме он выглядел очень симпатичным. Как только он ушел, я поспешил в его комнату с фотоаппаратом, который был спрятан в пылесосе.

На следующий день после полудня я был свободен, поскольку работал в праздник.

Я встретился с Марой. Мы гуляли по бульвару Ататюрка, глядя на витрины магазинов. Мара не знала, что у меня должен был состояться решающий телефонный разговор.

— Вчера я впервые фотографировал в посольстве, — сказал я ей.

— В посольстве?! — удивленно воскликнула она, словно я сказал ей нечто такое, чему нельзя было поверить.

— Да, в комнате сэра Хью. Я открыл красные ящички, стоявшие на его столе, и сфотографировал две телеграммы. — Звук моего собственного голоса успокаивал мне нервы. — Я сделал копии ключей, — продолжал я. (Их сделал слесарь, который работал со мной много лет назад в транспортном отделе Стамбульского муниципалитета.)

Мару охватил панический ужас, когда она представила, что со мной могло произойти.

— А что, если бы в комнату вошел посол?! Я самодовольно улыбнулся:

— Он был на приеме у Иненю. Я положил телеграммы на подоконник и сфотографировал их.

Часы показывали без пяти минут три. Мы остановились у телефонной будки.

Я был слишком возбужден, чтобы заметить человека, который направлялся к нам.

Это был Маноли Филоти, повар английского посольства. Он был очень любопытен и потому захотел познакомиться с Марой.

— Какой чудесный день! — воскликнул он. — Как поживаете? А почему бы вам пе познакомить нас?

Он начал прихорашиваться и через мгновение залил нас потоком болтовни, стараясь произвести впечатление на Мару. Затем стал рассказывать о любимых блюдах посла и хвалить свою кухню.

Вскоре Мара и Маноли начали обсуждать способы приготовления различных блюд. Мне же в этот момент хотелось послать их обоих к черту.

Было ровно три часа. Я изобразил па лице жалкое подобие улыбки:

— Мне сейчас нужно позвонить по телефону, а ты, — обратился я к Маноли, — расскажи тем временем Маре, как ты готовишь баклаву.

Маноли громко засмеялся и заметил:

— Ха-ха-ха! Звонить другой девушке!

Я скрылся в телефонной будке. На лбу у меня выступили капли пота. Набрав номер немецкого посольства я спросил Мойзиша. Когда он ответил, я произнес условную фразу:

— Говорит Пьер.

Мойзиш вел себя так, будто мы были старыми друзьями.

— Буду рад видеть вас сегодня вечером, — сказал он. Я ответил, что также буду рад встретиться с ним.

Затем он положил трубку. В будке было невыносимо душно. Я рывком открыл дверь и жадно вдохнул свежий воздух.

Итак, немцы приняли мое предложение.

От волнения меня трясло как в лихорадке. Я чувствовал, что это был самый ответственный момент в моей жизни.

Я с презрением посмотрел па Маноли, этого самодовольного кухонного чародея. Ему наверняка и не снилась такая сумма, как двадцать тысяч фунтов стерлингов. Я взял Мару за руку:

— Нам нужно идти.

Маноли улыбнулся — решил, что я ревную.

В тот день, когда я звонил Мойзишу, закончилась Московская конференция союзников. Она продолжалась с восемнадцатого до тридцатого октября.

Министерство иностранных дел Англии по телеграфу своевременно информировало английского посла о решениях, принятых в Москве. На конференции среди других проблем рассматривались следующие вопросы, решение которых привело бы к быстрому окончанию войны:

1) скорое вторжение во Францию; 2) оказание усиленного давления на Турцию с целью вовлечь ее в войну до конца этого года; 3) оказание давления на Швецию с целью создать в этой стране авиационные базы союзной авиации.

Сэр Хью получил инструкции оказать на турецкое правительство максимально возможное давление. Его также информировали о том, что по пути из Москвы мистер Антони Иден остановился в Каире, где он хотел встретиться с Нуманом Менеменджоглу, турецким министром иностранных дел. Встреча намечалась на четвертое ноября.

Я не знал об этих событиях и не имел ни малейшего представления о том, что информация, касающаяся всех этих вопросов, лежала в красных ящиках уже вечером тридцатого октября. Единственное, что я знал, — это что счастье еще не покинуло меня.

Я приготовил костюм для обеда, в котором сэр Хью собирался быть в этот вечер, и, когда он надевал его, я про себя улыбался. Вдруг мне пришла в голову мысль, что в следующий раз, когда сэр Хью пойдет на дипломатический прием в парадной форме, я мог бы переправить пленки. Все, что мне нужно сделать, — это положить пленки ему в карман, из которого господин фон Папен незаметно возьмет их, когда послы пройдут мимо друг друга. Эта абсурдная идея развеселила меня.

Сэр Хью также был в хорошем настроении.

— Вы довольны собою., Хорошо провели время после полудня? — спросил он меня.

— Да, ваше превосходительство, — честно ответил я.

Когда сэр Хью обедал, я пошел в его комнату, открыл ящички, достал из них документы, затем закрыл их и поспешил в свою комнату. Быстро установил фотоаппарат, включил стоваттную лампочку над своей тумбочкой и сфотографировал документы.

Менее чем через три минуты я был уже у двери комнаты сэра Хью с документами под пиджаком. К моему ужасу, дверь была полуоткрыта. Меня словно громом ударило. Из комнаты доносился голос сэра Хью: он говорил по телефону.

Меня охватил панический страх. Я словно прирос к полу. Но через несколько мгновений я взял себя в руки и медленно пошел по коридору. Дверь тем временем тихо закрылась, и торопливые шаги опередили меня. Это был сэр Хью, возвращавшийся в столовую. Он был явно раздражен. Я знал, что он не любил, когда его беспокоили во время обеда.

Я продолжал медленно идти, пока он не исчез.

Затем я решительно пошел в его комнату и осторожно положил документы на место.

Через два часа я вышел из посольства, чтобы встретиться с Мойзишем, но снимков этих документов с собой не взял. Я был суеверен. Эта пленка чуть было не принесла мне несчастья, и я не собирался рисковать своей головой дважды в один вечер.

Территория немецкого посольства с тыльной стороны была огорожена проволочным забором. Я знал, где в нем дыра, и пролез через нее.

Сарай с инвентарем как место для встречи я выбрал не случайно. Он был окружен густым кустарником, защищавшим от любопытных глаз.

Я осторожно осмотрелся. Тишина. Я был один.

Стояла холодная безоблачная ночь. Я ждал в теин сарая. Мойзиш появился на две минуты раньше намеченного времени. Если бы он пришел с кем-нибудь, я бы испугался. Я верил ему так же мало, как и он мне. А вдруг он не принес денег? А что, если на меня нападут и силой отнимут пленки? Станут шантажировать меня и заставят работать бесплатно?

В такой игре, как эта, не может быть никакого доверия.

— Пьер! — тихо позвал он.

Я ждал. На дорожке было тихо.

Мойзиш начал нервно ходить взад и вперед. Я вышел из своего укрытия и сказал:

— Может быть, мы пройдем к вам?

Мое неожиданное появление откуда-то сзади испугало Мойзиша до смерти.

Здание разведки находилось в ста метрах отсюда. Мы шли туда молча. Когда вошли в дом и пошли по коридору, я заметил, что вокруг было темно.

— Окна вашего кабинета выходят на бульвар Ататюрка, — заметил я. — Вы задернули шторы?

— Вы, как я вижу, хорошо осведомлены, — проговорил он.

— Это необходимо.

Еще работая у Енке, я знал, где размещается разведка. Мойзиш тем временем включил свет и закрыл дверь. Мы были одни.

— Покажите пленку.

Мы стояли лицом к лицу — два человека, которые не доверяли один другому.

— Покажите деньги, — ответил я.

Мойзиш на какой-то миг заколебался. Затем решительно подошел к сейфу в углу комнаты и открыл стальную дверцу, стоя ко мне спиной. Потом вдруг резко обернулся и посмотрел мне в глаза. Он явно боялся меня.

Я не мог не улыбнуться. Его боязнь освободила меня от собственного страха.

— Я не вооружен, — тихо проговорил я. — Это не налет со взломом.

Он не ответил. Затем вытащил из сейфа сверток. Содержимое было завернуто в газету «La Republique».