Джаз в Аляске - Аркаиц Кано

– Если бы я не позволял себе роскошь время от времени наблюдать за собственными безумными выходками, я бы уже лет сто назад покончил с собой, Русский.

– Само собой разумеется… – Николас театрально взмахнул руками. – Самоубийство как способ избавиться от страха смерти, прыжок с высокого моста – это и есть спасение!

– Майлз Дэвис?

– Нет, Вильям Шекспир.

– Что-то не припомню… Сакс или тенор? С таким-то именем – уж явно не из Иллинойса…

Боб Иерега замечательно помнил тот день, когда познакомился с Майлзом. Бобу тогда еще не исполнилось девятнадцати лет, и работал он в скромном заведении под названием «Lounge Lizard». Майлз был для Боба кумиром, и при первой встрече ему явилось одно из тех видений, которые будут сопровождать его всю жизнь. Одно из тех видений, над которыми он все еще был не властен: вместо Майлза Дэвиса юный трубач ясно увидел перед собой черного леопарда, которым тот был в своей прошлой жизни; эти черты лица не оставляли места для сомнений. Прежде всего его выдавал нос, но были также и губы, и глаза – свирепые и в то же время спокойные, всегда настороже. От этого зрелища Боб лишился чувств. Он также лишился редчайшего шанса – импровизировать в присутствии Майлза Дэвиса, продемонстрировать свою виртуозность в исполнении мелодий, которым Майлз даровал популярность. И вот, когда Боб очухался, он чуть было снова не упал в обморок от избытка чувств: Майлз Дэвис занял его место на подмостках, и теперь он, Майлз Дэвис, собственной персоной, импровизировал на тему «Telephone Box in the Sky»[7] – одной из первых композиций юного Иерега, которую уже крутили на местных радиостанциях. В тот день Боб почувствовал, что может умереть спокойно, что выше забраться просто невозможно.

Каждое утро он почти вплотную приближал свое лицо к зеркалу. Наносил на щеки пену лишь для того, чтобы снова смыть, и такая операция повторялась по нескольку раз – Боб никак не мог решиться. Пульс тоже был не самый подходящий для бритья. И все-таки, сколько бы долгих минут Боб себя ни рассматривал, сколько бы ни исследовал свое лицо, он так и не смог обнаружить ни малейшего намека на то, кем он был в своей прошлой жизни. Кое в чем сомнений не возникало: если принять в расчет его страх перед самолетами, казалось маловероятным, что Боб когда-то был птицей. Или, возможно, именно по этой причине он теперь и боится летать? Наверняка не скажешь.

Боб Иерега поднес чашку к губам, резко наклонил, покончил с остатками чая и снова возвратился в тот полет вне времени, между Майами и Парижем. Незадолго до приземления Боб прочитал странную статью в газете, которую кто-то оставил на соседнем кресле. В статье, подписанной неким Томасом Бернхардом (по-видимому, одним из этих вечно голодающих щелкоперов),[8] шла речь о почтальоне, уволенном с работы за то, что он отказывался доставлять письма, в которых инстинктивно угадывал извещения о смерти и прочие плохие новости. Почтальон сжигал всю подозрительную корреспонденцию в камине у себя дома и был абсолютно убежден, что именно так и должен поступать каждый уважающий себя почтовый работник. В настоящее время бедняга проживал в психиатрической лечебнице, день-деньской носясь по зданию в своем служебном мундире и разнося письма между больными. По утверждению Бернхарда, первое, о чем попросил почтарь, оказавшись в больнице, – это чтобы ему вернули его форменную фуражку, поскольку без нее «он тут с ума сойдет».

Получала ли Клара его письма в последние месяцы? Боб сомневался в этом, перелетая Атлантику, и продолжает сомневаться до сих пор.

Теперь это мало что значило. Почти ничего не значила и та военная хитрость, которую они разработали, чтобы сбежать, не заплатив, из семи парижских пансионов (чемоданы отправляются за окно. И что же такая девушка, как ты, делает за гостиничной стойкой? Как, говоришь, тебя зовут? А мы музыканты. Да, джаз играем. Если ты назовешь свое имя, мы посвятим тебе балладу. Как пишется? Ага, первая буква «Н»…), да и ночи, когда им приходилось спать на ступенях незапертых подъездов; почти ничего не значил факт заклада футляра от трубы, чтобы они могли наконец-то поесть горячего, и запах подмышки, которым в связи с этим пропиталась труба, и что Боб отказывался на ней играть – вплоть до того дня, когда одна девица позволила им переночевать в своей гримерке и мундштук перестал пахнуть подмышкой, приобретя аромат дешевых духов.

Анатоль снисходит до того, чтобы дать шесть полезных рекомендаций, как избавиться от пистолета

(Наброски для гангстерского романа)

1. Без сомнения, самый надежный способ – это пробраться в литейный цех и выкинуть пистолет в котел, где переплавляется медь, олово и всякая жесть, чтобы под воздействием высокой температуры наша пушка в конце концов растворилась среди чайных ложек, столовых ножей и кухонных кастрюлек. Таким образом эволюция револьвера обретает циклическую завершенность.

2. Существует и другой способ избавиться от пистолета – его следует применять только для моделей разборных или малого калибра. Речь идет, собственно, о тех маленьких пистолетиках, которыми, как прежде считалось, пользуются дамы, или же о таких, которые, если понадобится, можно разобрать на части. Должным образом произведя демонтаж, беглец во время своих странствий может оставлять отдельные детали в кроватях тех гостиниц или пансионов, где ему случится ночевать. Но, разумеется, не под подушкой. Вот что я пытаюсь растолковать: если кровать современная, то есть собрана из полых трубок, тогда внутреннего пространства будет достаточно, чтобы спрятать детали подобных моделей. Нужно всего-навсего удалить затычку на одной из трубок этой конструкции и разместить небольшие детали внутри. Если желаете полностью замести следы, необходимо прятать отдельные части пистолета в разных гостиницах и пансионах, географически удаленных друг от друга, что не составит для человека в бегах никакой сложности, ибо его мобильность является неотъемлемым элементом бегства.

3. Если бы в нашем распоряжении оказался какой-нибудь поезд на паровой тяге, в качестве горючего использующий уголь, – всего предпочтительнее товарняк, а в его отсутствие любой поезд дальнего следования, – нам оставалось бы только проскользнуть в локомотив и зашвырнуть револьвер в топку, и в скором времени он обратится в пепел. Если до локомотива добраться не получается, мы всегда имеем возможность спрятать револьвер в тендере: мы захороним оружие в аккуратной нише, отрыв пару метров угля. Описанный метод особенно эффективен в случае, если поезду вскоре предстоит пересекать границу – желательно враждебного государства. Чем далее окажется от нас орудие преступления, тем лучше.

4. Если нам абсолютно незачем торопиться с уничтожением нашего револьвера, но мы полагаем, что когда-нибудь это все же следует предпринять, нет ничего проще, как подтачивать оружие напильником и каждое утро принимать внутрь по ложке полученных металлических опилок. С течением лет останки пистолета постепенно исчезнут в нашем собственном желудке. Этот метод, хотя поначалу и может показаться чересчур экстравагантным, стопроцентно надежен и неоднократно испытан. Совсем недавно на ночном столике одного почившего в бозе старичка из Лиссабона были обнаружены барабан и рукоятка от револьвера, а также ложка, напильник и пробирка с раствором питьевой соды. А еще засвидетельствованы случаи измельчения и поедания целых велосипедов – включая седло и колеса, – хотя на данный момент ничего не известно об использовании уничтоженных таким образом велосипедов в качестве орудия преступления.

5. Упаковать револьвер в оберточную бумагу или картон со всей возможной тщательностью. Перевязав пакет прочным шнурком, мы постараемся раздобыть самый подробный туристический путеводитель по какой-нибудь отдаленной стране, не имеющей дипломатических отношений с тем государством, где было совершено преступление, – а еще лучше, чтобы это была враждебная держава. В указанном путеводителе надлежит выбрать самый неприметный квартал в поселке, начисто отрезанном от цивилизации, – и чтобы по всему было ясно, что там проживают только рабочие и землепашцы, – а затем мы аккуратно перепишем на конверт название избранного квартала и выдумаем какое-нибудь имя для получателя. Адрес получателя напишем большими, округлыми буквами, чтобы они походили на женщин Модильяни. Наклонная и угловатая каллиграфия всегда вызывает больше подозрений. И в любом случае нецелесообразно указывать на конверте имя отправителя.

6. Никогда не следует выкидывать револьвер в реку и даже в море – по крайней мере, не оказавшись на расстоянии шести тысяч миль от берега. Неоднократно случалось, что выброшенный в воду пистолет впоследствии оказывался на плаву. Грязная портовая заводина, заполненная горелой резиной, апельсиновыми корками и банками из-под нива, а посреди всего этого мусора плавает револьвер – красуется на поверхности, вместо того чтобы затонуть.