Сыворотка правды - Марина Серова

«Отплывать» он начал быстро, и, когда я втаскивала его в пролом, тело уже безжизненно обмякло. Я быстро усадила пленника в специальное — судя по фотографиям в альбоме, не раз им испытанное на других, — кресло, вытащила его руки из рукавов и притянула их ремнями к подлокотникам. Развела пожиже скополаминчику и ввела его в вену. Так подействует чуть позже, но я хоть успею наладить доверительные отношения… В учебке нам показывали видеофильм с типичными ошибками: передозировка, недостаточная доза, невыдерживание режима инъекцирования… В каждом случае возникали свои побочные эффекты, на устранение которых терялось драгоценное время, а главное, при каждой новой инъекции приходилось учитывать растянутое по времени влияние предыдущих. Для меня эти расчеты были высшей математикой: лучше уж сразу все делать по правилам. Но хуже всего было не наладить доверительных отношений: допрос мог превратиться в фарс, ковыряние в травмах детства и закончиться для допрашиваемого «позой плода» с соответствующим уровнем самосознания. Инструкторы рассказывали и о новых препаратах, позволяющих пренебречь доверительностью «пациента» и взять все, что надо, чуть ли не силком. Но таковых в «аптечке» господина Хафиза Абдул Али я не нашла — не тот, видно, у «господина» уровень…

Я еще раз оценила положение кресла — отсюда он мог видеть только глухой угол саманных стен и меня — и настроилась на ожидание.

Хафиз пробуждался медленно. Я проверила зрачки, посчитала пульс — все шло, как и предполагалось. Наконец взгляд стал достаточно осмысленным, чтобы увидеть меня, и недостаточно — чтобы оценить происходящее самостоятельно.

— Вы меня видите, Хафиз? — с участием в голосе спросила я.

— Да… вижу, — он говорил несколько замедленно.

— Вы чувствуете свои ноги? — озабоченно поинтересовалась я.

— Да, чувствую…

Пока все шло нормально: уже на два вопроса Хафиз ответил «да» без сопротивления. Еще несколько таких же гладких ответов — и начнет действовать скополамин.

— Шея болит? — проявляя как можно больше участия, спросила я.

— Да-а-а! — разрыдался Хафиз.

Скополамин начал действовать раньше и сильнее, чем я рассчитывала! «Может быть, из-за удара в шею у него изменилось кровообращение?! — пыталась сообразить я. — Да какая, к черту, разница — допрашивай, и все!»

— Ты хочешь рассказать мне, как болит у тебя шея? — сочувственно поинтересовалась я.

— Да-а, хочу! — совсем расклеился Хафиз и жалобно залепетал что-то на фарси.

Я не мешала, но, когда он начал немного успокаиваться, попросила:

— Хафиз, говори по-русски, хорошо?

— Хорошо, — закивал он. — Хорошо… — Ему явно и остро не хватало общения. — Я зашел и сразу же стало больно — сразу! И сейчас болит…

Он попытался пощупать шею, и я тут же прижала его руку своей — так, чтобы он не почувствовал ремней.

— Не трогай, Хафиз, шея заживет. Я обещаю.

Он сразу повеселел.

— Хафиз, как тебя зовут полностью? — спросила я и нажала на магнитофоне кнопку записи.

— Меня зовут Хафиз Абдул Али, — с гордостью сообщил допрашиваемый.

— Когда ты родился?..

Я задавала и задавала вопросы и, когда почувствовала, что он «в норме» и отвечает четко и ясно, воткнула в вену на руке очередной шприц и стала просто «поддерживать» должный уровень воздействия.

Иногда он «отплывал» дальше, чем нужно, и начинал бормотать что-то невнятное, проваливаясь в сон, и тогда я просто ждала… Мне остро не хватало опыта, тренировки в учебке дали только первичные навыки.

Время от времени я меняла кассеты и, чтобы оценить уровень искренности, касалась личных тем, но Хафиз «работал, как часы». И чем больше он говорил, тем страшнее мне становилось.

Аладдин дал абсолютно точную, но несколько запоздавшую, информацию: в Таджикистан уже переправлены тридцать пять тонн героина. Я спросила, почему так много, — насколько я знала, переправлять такие крупные партии просто опасно, можно и «погореть». На что допрашиваемый с детской непосредственностью рассказал, что «группа Мусы», к которой он принадлежит, хочет перебить рынок у «группы Исмаила», потому что Исмаила сдали, и, если сейчас ничего не сделать, через три-четыре недели все достанется Камышину.

— Кто такой Камышин? — спросила я, чтобы выяснить, в чем смысл этого витиеватого «треугольника».

Мой допрашиваемый побледнел и выгнулся дугой.

Меня прошиб холодный пот. Нам про это рассказывали в учебке.

— Нельзя! — закричал он. — Нельзя! Кто говорит, тот умирает! Нельзя!

— Молчать! — встречно заорала я. — Не надо говорить! Замолчи! — И судорожно начала рыться в медикаментах, стараясь отыскать отложенный мною на всякий случай антидот. Хафиз уже закатил глаза и с силой бился головой о спинку кресла.

Я нашла препарат, прижала колотящуюся голову Хафиза и ввела «отрезвитель» прямо в глазницу.

«Господи! Хоть бы я успела! — причитала я. — Ну, пожалуйста! Что тебе стоит?!»

Хафиз обмяк и жалобно забормотал что-то.

То, что я увидела только что, на сленге внешней разведки называлось «яблочком». «Яблочко», или «запретный плод», формируется при помощи гипнонаркоза на одном из фундаментальных, глубинных слоев подсознания. В быту «яблочко» почти не оказывает на человека воздействия. Но при допросе ситуация кардинально меняется. Стоит просто упомянуть фамилию, особенно если это сочетается с наркотиками или гипнозом, и допрашиваемый, имеющий такое «вшитое яблочко», просто умирает. Сразу — не пытаясь застрелиться, выброситься в окно или прыгнуть с моста. В контрразведке это называется «попасть в яблочко» и означает полный профессиональный провал допрашивающего. Вот на такой запрет в виде фамилии Камышин я и наткнулась.

Я снова прослушала пульс, заглянула в зрачок: Хафиз определенно оживал. Внезапно он открыл глаза и совершенно ясным взором посмотрел на меня.

— Что вы здесь делаете, Юлия Сергеевна?

«Господи, — я внутренне перекрестилась. — Живой! Слава богу…»

— И где…

Он хотел спросить, где находится, но не стал. Чувство собственного превосходства не позволяло ему спрашивать об этом у меня.

Антидот подействовал очень быстро и, может быть, спас Хафизу жизнь. Но не пройдет и трех-четырех минут, и его действие прекратится, и в силу снова вступит моя «сыворотка правды» — скополамин. «Держись, Юлька! — приказала я себе. — „Веди“ его ровно!»

Хафиз подергал руками, огляделся, что-то понял и уставился на меня. Слава богу, он не видел столика со шприцами, расположенного прямо за спинкой его кресла. Всю его «панораму» составляли угол комнаты и я.

— Да, господин Хафиз Абдул Али, вы взяты в плен. Ненадолго. Пока я не получу гарантий своего освобождения.

— Какого освобождения? — раздраженно спросил Хафиз. — И где охрана?

Он не помнил ничего из того, что происходило на протяжении двух часов перед этим. И мне нельзя было оставлять ему время на размышления.

— Мне нужна лошадь, — загнула я прямо перед его лицом палец, — продукты на два дня…

— Отвяжите меня! — угрюмо потребовал он.

— Как только получу гарантии, сразу же отвяжу, — как можно искреннее заверила я. — Но вы должны пообещать, что ваши головорезы меня не убьют. Обещаете?

— Да, обещаю! — раздраженно соврал он. — Только…

— А лошадь дадите?

— Дам! — заорал Хафиз. — Только…

— А продукты на два дня дадите?

— Дам, — с усмешкой подтвердил он.

— Мне нужна теплая одежда. Дадите?

— Дам, — уже совсем спокойно заверил Хафиз.

«Черт! Когда же препарат начнет действовать?!» — бешено металось у меня внутри.

— И мне нужен проводник и…

— Дам я вам проводника… — не дождался конца фразы он.

Это было плохо — позволять доминировать над собой нельзя.

— Проводника, значит, дадите, — загнула я очередной палец.

— Сказал, значит, дам.

— И мне еще нужны мои брюки, — изобретала я на ходу вопросы, на которые он скорее всего ответит «да». — Вернете?

— Да, верну, — сказал он, хотя прекрасно знал, что они сожжены старухой.

— У меня там было четыреста российских рублей, — продолжала я. — Отдадите?

— Отдам, — абсолютно уверенно подтвердил Хафиз.

Я уже не знала, что и спрашивать.

— Мне не будут мешать при уходе?

— Не знаю, — честно признался Хафиз, и я поняла, что он снова «поплыл».

— Вы хотите, чтобы я вас развязала?

— Да-а…

— Вы готовы дать гарантии моего освобождения? — повторила я один из первых вопросов.

— Не-ет… — окончательно вернулся в наркотический транс Хафиз.

Все процессы у него шли определенно быстрее, чем у среднестатистического допрашиваемого. Теперь можно было «поворачивать» в нужную мне сторону. Я повторно задала часть вопросов, на которые он уже ответил, и возобновила нормальный ход наркодопроса.