Жаркие горы - Александр Щелоков

— Так точно, — рывком поднявшись, ответил Щурков. Худенький, жилистый, он был ростом меньше других офицеров, но все знали мнение комбата: мал золотник, да дорог.

Генерал встал и вышел из-за стола. Сказал задумчиво:

— Гляжу я на вас, товарищи, и думаю: трудно Бурлаку с вами. Верно? Все ротные — капитаны. Все — зубастые. Управу-то он на вас хоть имеет?

— Он имеет, — густо прогудел Уханов. — Он такой.

— И все же надо облегчить положение комбату. — Генерал молча оглядел аудиторию. — Короче, этот вопрос обсуждался в Москве, и там его решили. Капитану Бурлаку присвоено звание майора.

Все загудели, заулыбались. Бурлак, удивленный неожиданной и приятной для него новостью, растерянно смотрел на генерала. Тот вынул из кармана пару новеньких майорских погон и протянул комбату.

— Владей, Александр Макарович. Поздравляю!

— Тут бы не помешало и другое, — раздался чей-то озорной голос.

Генерал среагировал мгновенно:

— Тут-то как раз и помешало бы. Бурлак! Чтобы ни-ни!

Сразу все стихло. Генерал взял у комбата указку, которую тот так и не оставлял, подошел с ней к ящику с песком.

— До Дарбара, товарищи офицеры, сто двадцать километров. Прогулка для ваших машин на три часа. Верно, товарищ майор?

— Так точно, — ответил Бурлак, еще до конца не относя к себе новое звание.

— А идти вам дано три дня. Восемьдесят километров по «зеленке» — за один день. На остальное — два дня. И главная задача — дожить до Дарбара. Дожить во чтобы то ни стало.

Бурлак усмехнулся:

— А кто воевать будет, товарищ генерал-майор?

— Ты и воюй. Но помни главное — дожить до Дарбара. Других задач не ставлю. При этом советую помнить: сопровождение колонны — дело… — Генерал вдруг замолк. Улыбнулся, тряхнул головой: — Чуть не сказал «почетное». Но об этом замполит скажет. Он у вас новый. Три дня уже есть? Ну, вот и не стану у него хлеб отбивать. Только напомню: дело опасное, сложное, ответственное. Разделить всю ответственность за исход операции мне с вами не дано. Нести большую часть ответа положено единоначальнику. Остальное вам — пропорционально. Зато две другие категории зависят от вашего командирского искусства. Надо напряженно думать и чисто работать, чтобы любой риск свести до минимума. Предстоит подготовить техническое обеспечение операции. Организовать взаимодействие по времени и рубежам. Продумать мелочи. Уменьшить сложность насколько возможно. Это ваше дело, товарищи офицеры. Ваше!

* * *

Они вышли из класса втроем — Санин, Бурлак и Полудолин.

— Чаем напоишь? — спросил генерал и, закинув руку, крепко растер шею. — Жмет что-то сегодня. Одна надежда на твой чайник.

— У меня самовар, — скромно похвастался Бурлак.

— Да ну! — обрадовался генерал. — Говорил ведь кто-то — не поверил. А от самовара уезжать — просто неумно.

— Козюрин! — крикнул Бурлак. — Самовар!

Они расположились в штабе батальона. На стол вместо скатерти набросили чистую, хорошо проглаженную простыню. В глиняных плошках поставили фруктовый сахар, изюм, инжир. Появились из сусеков комбата чайные чашки Дулевского завода — широкие, веселые, расписанные золотыми цветами.

Генерал чаевничал с большим знанием дела. Он с удивительной домашностью прихлебывал чай из чашки, аккуратно брал с блюдца кусочки сахара, надкусывал, клал на место и снова прихлебывал. Лицо его, порозовевшее от удовольствия, вроде бы даже утратило часть той суровости, которая для всех делала его генералом и служила частью привычного вида, как пропыленные погоны с большой звездой.

— Кто заваривал? — спросил генерал, одновременно показывая большим пальцем, опрокинутым вниз, что просит еще налить ему чаю.

— Я, — ответил Бурлак, подвигая чашку к кранику. — Что, плохо?

— Наоборот. Так хорошо, что майора тебе можно было и раньше присвоить.

— Большим начальникам хорошо шутить, — сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину, — им что…

Санин отставил чашку и засмеялся.

— Большой начальник? А ты их видел, больших-то? Какая у меня машина — знаешь? А больших начальников делает большая машина. Представляешь — черпая громадная бандура. Открывается дверца — как ворота.

Садишься, кладешь щеки на плечи. И повезли тебя. По асфальту. Может, забыл, как мы с тобой на Чарикаре в арыке ползали? Или такого не было? Ценю деликатность. Тактичному майору жить легче. А я забыть не могу. При генеральском-то достоинстве носом в тину…

— Не было ничего такого, товарищ генерал, — успокаивающе сказал Бурлак. — Замполит человек новый, невесть что подумать может. Плохо это.

— Я уверен, он человек думающий. Вот ты ему и подкинь материал для размышления. Пусть осмыслит привратности бытия.

— А почему я подкидывать должен? — спросил Бурлак с сомнением.

— Слыхал, что ты реалистично тот случай изображаешь.

— Треплются, — сказал комбат решительно. — Один раз как-то по свежим следам рассказал. Давно было.

— И теперь расскажи. Пусть не стареет история в памяти. Чего стесняться? Был ведь факт, как его отрицать? Все равно ведь когда-нибудь просветишь замполита. Не может быть, что умолчишь. А так при мне хоть выражения выбирать будешь. Короче, рассказывай.

— Я ведь тогда и про песню, — сказал Бурлак, бросая какой-то неизвестный Полудолину козырь.

— Все как есть, — подтвердил генерал. — Только сперва подними руку. И как там это: «Клянусь говорить правду, одну только правду…»

— Было это на чарикарской «зеленке», — сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину. — И сложилась обстановка, что с меня генерал Санин стал снимать стружку. Не грубо, а мастерски. Тоненько. Можно сказать, этак бархатно. Для шлифовки натуры. Стояли мы под раскидистым ореховым деревом. Вдруг как жахнет! Метрах в пятнадцати…

— Будет тебе пугать, — перебил генерал ворчливо. — Я себя убедил, что метрах в восемнадцати было. Теперь ты уже ближе кладешь.

— Виноват, — сказал Бурлак. — Жахнуло, как товарищ генерал говорит, метрах в восемнадцати. Сверху на меня листья ворохом посыпались. Но стою. Меня ведь строгают. С места сойти не имею права. Вдруг гляжу, генерала нет. Не успел сообразить, где он, слышу, вторая мина подвывает. Я как был, так с ходу и нырнул вниз головой. В арык. Сверху — жах! Поднимаю голову: товарищ генерал позицию рядом держит. Вид, я скажу…

— Ты не стесняйся, не стесняйся!

— Нет, товарищ генерал, я про себя. Это не так опасно. А ваш портрет, боюсь, испорчу. Короче, я был хорош. Арык неглубокий. Воды в нем воробью по колено, а грязи — лошади по пузо. Вот и влип в эту жижу по горло. Ползаю, а поверху мины лупят. Был бы один, а то рядом начальство. Можно сказать, товарищ генерал меня отшлифовал до блеска, а я на его глазах снова в грязь.

— Но-но, Бурлак, — строго заметил Санин, — не хами. Излагай только суть событий.

— Так вот, лежим мы, значит, рядом, а генерал вдруг говорит: «Вылезу из этой ямы, отмоюсь, штаны поглажу и сажусь писать в Верховный суд заявление». Я не сразу понял и спрашиваю: «На кого и по какому поводу?» «А на тех наглецов, — это генерал говорит, — которые сочинили песенку «Как хорошо быть генералом». Я их к ответу привлеку». Я говорю: «Уже поздно. Народ ее вовсю распевает». — «Ничего не поздно. Важно справедливость восстановить. Если не засудят, то хоть слова изменить заставят». «Как?» — спрашиваю. «А пусть поют: «Как нелегко быть генералом…»

— Надо же! — смеясь, сказал Санин. — Говорили мне — не верил. Думал, присочиняет Бурлак. А он и в самом деле упомнил, как было. Ну-ну!

Санин помолчал, хитро поглядывая на комбата. Потом обратился к Полудолину:

— Слушай, замполит. Только по-честному. Не возникает ли у тебя мнение, что Бурлак немного завидует своему генералу? Впрочем, разве ты признаешься?

— Отчего же, — сказал Полудолин. — Думаю, в генералы он не прочь.

— Законное желание, Бурлак. Если без шуток — одобряю. И все же не рвись раньше времена. Выигрыш от этого невелик.

— Плохо верю, — сказал Бурлак скептически.

— Не веришь? Тогда покажу по пунктам. Во-первых, выигрыш. Получишь по сравнению с полковником двадцать рублей прибавки. Не больше, можешь поверить. Проигрыш — двухсотпроцентный рост расходов. Сам понимаешь, приходят гости к тебе — это одно. Придут к генералу Бурлаку — другое. Тут расстарайся, а себя покажи. Иначе скажут — генерал-то скряга. Во-вторых, сколько у тебя племянников? Двое? Станешь генералом — появится еще пятеро. Как пить дать. Могут найтись и внебрачные дети. Нет таких? А я разве сказал, что есть? Говорю: могут найтись. Для молодых генералов это типично. Я сам два письма получил. Почти одинаковые: «Не вы ли мой отец?» Правда, аллах миловал. Оба претендента оказались чуть постарше меня. Пойдем дальше. Впрочем, не пойдем. Ты холостой, и тебя это не заинтересует.

— Я женат, — сказал Полудолин. — Так что уж, пожалуйста, удовлетворите любопытство.