Музыка, звучащая в крови - Грег Бир

Я покачал головой и спросил:

– Что у нас сегодня на обед? – Язык меня не слушался. Слова давались с трудом.

Гэйл положила руку мне на лоб:

– Эдвард, у тебя температура. Очень высокая.

Я дотащился до ванной и взглянул на себя в зеркало. Гэйл остановилась позади меня.

– Что это? – спросила она.

Под воротничком рубашки вся шея у меня была исчерчена белыми линиями. Как на шоссе. Видимо, они проникли в мой организм уже давно, несколько дней назад.

– Влажные ладони… – проговорил я.

Удивительно, что это не пришло мне в голову раньше.

Очевидно, мы чуть не умерли. Сначала я еще пытался бороться, но буквально через несколько минут ослабел настолько, что уже не мог пошевелиться. Гэйл оказалась в таком же состоянии спустя час.

Я лежал на ковре в гостиной весь мокрый от пота. Гэйл – на диване. Лицо ее стало белым, словно тальк, глаза закрылись – как труп в лаборатории бальзамирования. Некоторое время мне казалось, что она действительно умерла. И даже в том беспомощном, болезненном состоянии меня не оставляла злость за неспособность вовремя подумать о всех возможных последствиях. Но вскоре и на это не осталось сил. Я не мог даже моргнуть; поэтому закрыл глаза и просто ждал.

В руках, в ногах явственно ощущался ритм какой-то деятельности. С каждым толчком крови внутри меня возникал некий шум, похожий на звучание оркестра в тысячу музыкантов, играющих вразнобой целые фрагменты нескольких симфоний. Музыка, звучащая в крови… Постепенно звук становился резче, но одновременно и слаженнее: нагромождение акустических волн стихало, разделяясь на отдельные гармонические сигналы.

Эти сигналы словно врастали в меня, в ритм моего собственного сердца.

Сначала они подчинили себе наши иммунные реакции. Война – а это действительно была война, какой на Земле никто никогда не знал, война с триллионами, участвующими в сражениях, – продолжалась около двух дней.

К тому времени когда я нашел в себе силы, чтобы добраться до кухонного крана, они уже принялись за мой мозг, пытаясь расколоть коды и найти бога, скрывающегося в протоплазме. Я пил и пил, пока меня не замутило, затем попил еще, уже медленными глотками, и отнес стакан воды Гэйл. Она прижала его к потрескавшимся губам и принялась жадно пить. Глаза ее покраснели, вокруг присохли желтоватые грязные крошки. Но теперь коже вернулось некое подобие нормального оттенка. Через несколько минут мы уже сидели за кухонным столом и вяло пережевывали пищу.

– Что это за чертовщина с нами приключилась? – спросила она первым делом.

У меня не было сил объяснять, и я лишь покачал головой. Затем почистил апельсин и поделил его на двоих.

– Надо вызвать врача, – сказала она.

Но я знал, что мы этого не сделаем. Я уже начал получать от них сообщения, из которых становилось понятно, что возникшее у нас ощущение свободы иллюзорно.

Сначала сообщения были предельно просты. В мыслях вдруг возникали даже не команды, а скорее воспоминания о командах. Нам запрещалось покидать квартиру: видимо, те, кто нами распоряжался, поняли нежелательность таких действий, хотя сама концепция наверняка казалась им совершенно абстрактной. Нам запрещалось вступать в контакт с другими себе подобными. По крайней мере какое-то время нам будут разрешать принимать пищу и пить воду из-под крана.

Когда спала температура, процесс трансформации пошел быстро и решительно. Почти одновременно нас с Гэйл заставили замереть. Она в тот момент сидела за столом, а я опустился на колени и едва видел ее краешком глаза.

На руке у Гэйл уже начали образовываться гребни.

Они многому научились, пока жили внутри Верджила, и теперь применяли совсем другую тактику. Часа два все мое тело невыносимо чесалось и зудело – два часа в аду, но потом они наконец прорвались к мозгу и нашли меня. Многовековые по их шкале времени попытки увенчались успехом, и теперь они получили возможность общаться с неповоротливым, медлительным разумом, который когда-то владел вселенной.

Они отнюдь не были жестоки. Когда концепция вызванного их действиями неудобства и его нежелательности стала понятна этим маленьким существам, они сразу принялись за работу, чтобы устранить неприятные ощущения. И пожалуй, перестарались. Еще час я пребывал в состоянии абсолютного блаженства, лишив их всякой возможности контакта.

На следующее утро нам снова разрешили двигаться. Главным образом для отправления физиологических нужд: от кое-каких продуктов жизнедеятельности они не могли избавиться сами. Я послушался – моча оказалась фиолетовой, и Гэйл последовала моему примеру. Мы долго смотрели друг на друга пустыми глазами, потом она выдавила из себя улыбку.

– Они с тобой тоже разговаривают? – спросила Гэйл.

Я кивнул.

– Значит, я не сошла с ума.

В последующие двенадцать часов контроль ослаб, и мне удалось набросать значительную часть этой рукописи. Подозреваю, что в это время в моем организме шла еще одна война. Гэйл могла немного шевелиться, но не более того.

Когда они снова вернули себе всю полноту власти, нам было приказано обняться, и мы без колебаний подчинились.

– Эдди… – прошептала Гэйл, и мое имя стало последним звуком, который донесся до меня снаружи.

В таком положении, стоя, мы и срослись. Через несколько часов наши ноги превратились в массивную опору, которая растеклась по полу во все стороны сразу. Отдельные отростки поползли к окну, к солнечному свету, и на кухню – к источнику питьевой воды. Вскоре филаменты добрались во все концы комнаты, содрали краску и штукатурку со стен, затем обивку и наполнитель с мягкой мебели.

К следующему утру трансформация завершилась. Я теперь не очень хорошо вижу, и мне трудно судить, на что мы похожи. Видимо, на две огромные плоские клетки, распустившие во все стороны сростки филаментов и растекшиеся по квартире. Великое имитирует малое.

Мне было приказано продолжать записывать свои впечатления, но скоро это будет невозможно. День ото дня, по мере того как нас поглощают находящиеся внутри мыслители, оба наших разума теряют устойчивость. С каждым днем наши личностные характеристики утрачиваются. Мы действительно огромные, неуклюжие динозавры. Теперь наши воспоминания хранятся в миллиардах маленьких существ, наши личности рассредоточены по объему преобразованной крови.

Скоро необходимость в централизации отпадет совсем.

Мне сообщили, что водопровод и канализация находятся в их власти. Многие люди на других этажах уже подверглись трансформации.

Через несколько недель по старой временной шкале мы доберемся до озер, рек и морей уже огромным числом.

Я даже не могу догадаться, каковы будут последствия. Каждый квадратный дюйм поверхности планеты забурлит разумом. А годы спустя – может быть, раньше – все люди сольются, отбросив личное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});