Россия и Англия в Средней Азии - Михаил Терентьев

Чтобы вернее склонить нас к уступке, Датха заявил, что эмир, из желания сделать угодное Белому Царю и тем заслужить его милость — запретил в Бухаре торг невольниками Эту меру можно бы было ценить как результат нашего политического влияния, если бы она действительно осуществилась. Последния сведения указали однакоже, что торг невольниками существует во всей силе. Не зная чем ублажить русских государственных людей, Датха приводил наконец (при объяснениях с Т. С. Стремоуховым) и то, что никогда еще эмир не присылал ни сыновей, ни родственников своих, ни столь высоко поставленных лиц, а вот теперь это сделал, ради исходатайствования забвения прошлого и возвращения взятых городов. Получив в ответ замечание, что напрасно эмир в письме к Государю, а Кушбеги в письме к канцлеру, удалились от истины и совершенно исказили ход недавних событий — Датха согласился с тем, что письма действительно грешат в этом отношении, но что сам эмир вовсе не хотел воевать с русскими и был принужден к этому своими мятежными подданными. Наконец для России несколько городов не составят важного приобретения, тогда как для Бухары это почти вопрос о существовании.

На просьбу о сложении контрибуции, датхе возражено, что эта мера была необходима: во первых, для пополнения военных издержек, сделанных из за враждебности Бухары, а во вторых и для того, чтобы мятежные подданные эмира, принудившие его к войне, почувствовали на своем собственном имуществе и всю тягость ее. — Впрочем, настойчивость бухарцев может быть объяснена упорно повторявшимися слухами, что Государь Император имел в виду возвратить им Самарканд. Слухи эти не раз высказывались и в печати. Английский посол при нашем дворе сэр Александр Буканан уведомлял свое правительство (депешей от 1 ноября 1869 года), что возвратить Самарканд было желанием Императора, «но при этом встречалось только то затруднение, как это сделать без ущерба достоинству и без утраты гарантий за благосостояние населения, принявшего русское подданство». В другой депеше от 13 июля 1870г. сэр Буканан сообщал лорду Гренвилю, что «намерение Его Императорского Величества было вывести войска из Самарканда, как только бухарский эмир исполнит свое обещание».

Далее пояснялось, что от эмира будут требовать: «не назначать никого правителем Самарканда, без одобрения генерала Кауфмана, смещать и наказывать назначенного таким способом правителя тотчас, как только его поведение, относительно подданных Императора, даст повод к справедливым жалобам». Заметив, что при таком порядке вещей, действительное управление областью останется в руках России, с. Буканан прибавляет: «нашли проще и желательнее, по крайней мере для России — сохранить безусловное обладание городом, который по его положению на верховьях Зеравшана, держит Бухару точно в горсти».

Ничего нет мудреного, что все такие соображения, предположения и слухи доходили, тем или другим путем, и до бухарцев.

По возвращении бухарского посольства в Ташкент, 1 марта 1870 г., генерал-губернатор в тот же день послал к эмиру письмо с нарочным, которому приказал присмотреться по дороге, к расположению умов населения и к военным приготовлениям, о которых доходили отовсюду слухи. Лазутчики сообщали о беспрерывных сношениях эмира с соседними ханствами, что давало повод опасаться общей коалиции. Нарочный вернулся, впрочем, с успокоительными сведениями, и Тюря-Джан, 8-го апреля, был отпущен. Не весел был кортеж бухарской миссии: датха предчувствовал невзгоду, так как ни одна из просьб эмира не была исполнена. Бедный Тюря-Джан попытался было тронуть сердце генерал-губернатора письменной просьбой, поданной им на торжественной аудиенции 2 марта. «Я приехал в Ташкент, писал принц, с твердою верою в сердце, что Ваше Превосходительство сделаете это (дело идет о возвращении Самарканда) лично ради меня, чтобы я не вернулся на родину опозоренный, с лицом, раскрасневшимся от стыда перед эмиром, моим отцом, и перед народом». Надежда эта оказалась напрасною.

Датха действительно впал в немилость, а Тюря-Джан потерял всякое преимущество перед остальными братьями.

Так как тревожные слухи о замыслах Хивы и участии ее в волнениях и беспорядках киргизов оренбургского ведомства распространялись еще с осени 1869 года, то из форта Перовский был выдвинут отряд на Куван-Дарью с тем, что в случае неполучения сведений о Сыддыке, отряд должен был идти дальше на Яны-Дарью, которой Сыддык никак миновать не может. Другой рекогносцировочный отряд из 2-х сотен казаков, выступив, 24-го октября, из Джизака, прошел в 15 дней 380 верст к самым Буканским горам, вплоть до хивинской границы и, не встретив никаких препятствий, поставил знаки на новой нашей границе, определенной автором этих строк по соглашению с прибывшим к отряду бухарским уполномоченным.

Современно этим движениям наших отрядов в Кизил Кумы, эмир подчинял своей власти отпавшие от Бухары города: Гиссар, Куляб, Дейнау и прочие. Наиболее опасный для эмира Кулябский бек, Сары-Хан, был разбит и бежал, а усмиренные города испытали на себе всю строгость неумолимого и мстительного своего повелителя. По взятии Куляба, эмир направился в Каратегин, подчиненный Кокану, обвиняя каратегинского бека, Шир-Али-бия, в поддержке Сары-Хана. Шир-Али принужден был бежать в коканские пределы, а эмир посадил на его место своего бека и присоединил Каратегин к своему ханству. Худояр-Хан обратился к генерал губернатору с жалобой на эмира, который, в свое оправдание, представил письмо Шир-Али-бека, сильно его компрометировавшее. Худояр-Хан объявил письмо подложным, а все дело — коварною интригой эмира, а в доказательство подложности печати, приложил одно деловое письмо Шир-Али, для сличения. Действительно оказалось, что печать, приложенная к письму, доставленному эмиром, совершенно отличается от подлинной, как небрежностью резьбы, так и не вполне правильною формою, что давало повод считать ее плохим, и на скорую руку сделанным, снимком с подлинной.

Не желая допустить своих соседей до серьезной ссоры и склоняясь, по многим причинам, на сторону Худояр-Хана, генерал-губернатор написал эмиру, чтобы он принял к руководству в своих будущих отношениях одно правило: «мои друзья да будут вашими друзьями, мои враги — вашими врагами», за тем указывалось, что коканский хан уже 3 года живет с нами в мире и свято соблюдает заключенные условия, а потому он должен, в равной степени с эмиром, пользоваться покровительством русского Государя; вследствие этого эмиру было предложено возвратить Каратегин законному владетелю. В то же время Худояр-Хану был дан совет отложить, на время, предпринимаемую им экспедицию для возвращения Каратегина силою.

Не дождавшись ответа, Шир-Али-бий перевалил через горы в Каратегин, но был разбит соединенными силами кулябского и гиссарского беков и взят в плен. Генерал-губернатор посоветовал коканскому хану отправить в спорную территорию прежнего законного владетеля, Музафар-Шаха, чем должен был удовлетвориться и бухарский эмир, которого также просили отпустить зато коканского вождя из плена. Эмир исполнил и эту просьбу.

Таким образом, наше посредничество, уладило каратегинское дело, грозившее было серьезной распрей между Коканом и Бухарой. Это еще более подняло авторитет русского имени.

Неурядица последнего года, междоусобия и взаимные грабежи повлияли весьма неблагоприятно на благосостояние подданных эмира, а это, вместе с политическою распущенностью народа, выразилось появлением множества разбойничьих шаек, вторгавшихся иногда и в наши пределы. В особенности отличалась шайка Бабана, грабившая по дороге между Джамом и Катты-Курганом. Так как зиаддинский бек, (пограничный с нами) откровенно сознался в своем бессилии, то генерал-губернатор приказал принять все меры к уничтожению шайки, хотя бы она была застигнута и вне наших пределов. В средине декабря 1869 г., по получении известия о появлении шайки Бабана в 300 человек, из Катты-Кургана были двинуты полторы сотни казаков, которые настигли шайку в 18 верстах за нашими пределами и частью порубили, частью разогнали разбойников. 25 пленных были отправлены к зиаддинскому беку, который и велел их зарезать.

Еще до возвращения Тюря-Джана из С.-Петербурга, в Ташкенте распространился слух, будто эмир, недовольный результатом посольства, объявил народу о неизбежности новой войны с русскими и вступил поэтому в переговоры с Хивою и Авганистаном. Задержка в уплате контрибуции придавала этому слуху еще большее значение, но все это оказалось лишенным всякого основания, и наш нарочный, посланный к Эмиру с уведомлением о прибытии Тюря-Джана, сообщил, что Бухарцы напротив сами боятся нашего движения к ним, о наступлении же, конечно и не думают. Желая окончательно успокоить бухарцев, в этом отношении, генерал-губернатор, под предлогом ответа на многократные посольства эмира и, в особенности, на любезность, оказанную им посылкою любимого своего сына к Высочайшему двору, решился отправить в Бухару посольство, возложив эту миссию на полковника Носовича и придав ему свиту из 8 лиц и конвой из 50 казаков.