Пленница сновидений - Анджела Дрейк

Но, глядя в вырез ее блузки, вдыхая исходивший от Зои пряный аромат, он знал, что ее отказ продиктован чем угодно, только не недостатком женственности. Зоя Пич была женщиной на все сто.

Внезапно Чарльз потерял терпение и стал вспоминать номера подружек, которым можно было позвонить по мобильному телефону из машины.

— Я уезжаю, — сказал он. — Позвоню утром.

Она подняла глаза и рассеянно улыбнулась.

Чарльз положил ладонь на ее макушку.

— Интересно, о чем ты думаешь? — непринужденно спросил он, мужественно скрывая разочарование.

Зоя потянулась. Левая нога затекла и напоминала подушку, утыканную иголками. Девушка принялась ее растирать, и вскоре вены закололо от прилива крови.

Она посмотрела на часы. Половина девятого. Чарльз ушел два часа назад. Она два часа просидела в кресле, ничего не делая, в полудреме, думая о прошлом и размышляя о будущем.

После того ужасного сна в самолете она привыкла жить в другом мире. Воспоминания о катастрофе влекли ее, как кишащее мальками мелководье влечет к себе хищную рыбу. Она каждый день тревожно прислушивалась к сообщениям по радио и от корки до корки просматривала газеты. Каждый день с трепетом ожидала вести, которая подтвердила бы правдивость ее пророческого сна. А она была убеждена, что это пророчество. Видение было слишком ярким, слишком живым. И, конечно, было послано ей в предупреждение.

Но кого следовало предупредить? Сначала она боялась за себя, тряслась от страха весь рейс, пока самолет не приземлился в Хитроу, и бесстыдно цеплялась за Чарльза Пима, что тоже было чревато последствиями. Он чарующе улыбался ей и бархатным голосом бормотал: «Со мной вы в безопасности»…

Но когда приземление прошло без сучка и задоринки, Зое пришло в голову, что сон может не иметь к ней никакого отношения. В последующие дни она все больше убеждалась, что предупреждение предназначено кому-то другому. Возможно, не конкретному человеку, а экипажу какого-нибудь самолета или пассажирам, скопившимся в огромном аэропорте. Нужно было действовать. Выполнить свой долг. Передать предупреждение.

Она плохо спала по ночам и мучилась от неопределенности. Попытки поделиться нехорошими предчувствиями с учителями одной из школ в надежде получить какой-нибудь совет, оказались тщетными. Общее мнение склонялось к тому, что все это «истерическая чушь для старых тетушек, которые ходят к гадалкам и думают, что видели духов». Зоя понимала их скепсис. Не было смысла делиться своими переживаниями с теми, кто не верил в возможности человеческого разума.

Неделя такой жизни привела к тому, что она почувствовала себя измотанной, как человек, борющийся с неизвестной и неизлечимой инфекционной болезнью. Ей даже приходило в голову, что следует отменить прием. Но имело ли это смысл? Она всегда устраивала прием в последнюю неделю февраля — время, когда родилась ее мать. Ее любимая, легкомысленная, снисходительная мама, для которой приемы были главным делом в жизни.

И прием сыграл свою роль. По крайней мере, сначала. Болтать с друзьями, смеяться, разыгрывать роль радушной хозяйки. Час-другой она была занята мыслями об угощении и развлечении примерно пятидесяти человек и не вспоминала про страшные картины трагедии и смерти.

А затем появился Франсуа Рожье, и в ее мозгу прозвучал болезненно громкий тревожный сигнал. Желудок свело судорогой, по венам хлынул электрический ток.

Зоя и не подозревала, что кристально ясный образ человека из ее сна может обернуться реальностью. Она думала о нем как о символе. Как о чудотворной иконе, призванной излечить последствия трагедии. Спасти и сохранить.

Но сейчас получалось, что Франсуа Рожье сам мог подвергнуться риску. Или Леонора. Она громко застонала. О нет, только не Леонора! Господи, пожалуйста, только не ее любимая малышка!

Зоя вскочила. Хватит с нее моральных мук. Хватит распинать себя. Она вышла в коридор, взяла толстый телефонный справочник и начала водить пальцем по строчкам.

Глава 6

Сквозь стенку кухни послышались странные звуки. Тихие судорожные звуки, время от времени прерывавшиеся пением флейты.

— Проклятье! — сказала Марина, вгрызаясь в треугольный подрумяненный тост и сосредоточенно жуя. Это позволяло временно отвлечься от помех.

Но когда тост был доеден, предлога не слышать жалобной сонаты, доносившейся из соседнего дома, не осталось.

Марина вздохнула. Она не выносила детского плача. Видно, с возрастом становишься чересчур чувствительной. В молодости она редко думала о печальном: о людях, ночующих на скамейках в парке, о голодных беспризорных детях, о собаках, выпрыгивающих из машин на дорогу с оживленным движением. Предпочитала оставаться разумной и практичной. Думать о чем-то, помогать чем можешь и забывать.

Но в последнее время она не могла без слез смотреть по телевизору старые душещипательные фильмы или слушать отрывки из «Волшебной флейты» Моцарта. Она приложила ухо к стене, отделявшей ее кухню от кухни соседей. Да, конечно, там плакал ребенок. Та самая сияющая, похожая на лебедя девочка, которая каждое утро шла по тропинке, с обожанием глядя на отца.

Марина вздохнула еще тяжелее. Придется выйти и проверить. Никуда не денешься, бывает, что на детей не обращают внимания, бьют, морят голодом и даже убивают, пользуясь попустительством соседей, которые предпочитают затыкать уши, лишь бы не нарушать этикет и не вторгаться в святая святых другой семьи.

Но это была не просто семья. К ней относилось то, что предсказывали карты.

— Черт! — громко выругалась Марина, заставив Риска выпрыгнуть из своей уютной корзины и залиться оглушительным лаем, напоминавшим треск пулемета.

Марина схватила ключи от стола и попыталась поскорее проскочить к входной двери, пока пес не схватил ее за подол. Риск терпеть не мог, когда его оставляли одного.

Она вырвалась, но поздно: зубы успели проделать в черной ткани дырочку. Марина наклонилась, хлопнула его по носу, грозно прищурилась и прошептала:

— «Волшебная флейта»!

Риск застыл на месте, поджал уши, повернулся и поплелся обратно на кухню.

Она стояла на крыльце соседнего дома, чувствуя странное замешательство. Позвонить в дверь не поднималась рука. Внезапно она шагнула в сторону и настойчиво постучала в окно прихожей.

На стук выглянул удивленный мужчина.

Сердце Марины билось сильнее, чем обычно. Она улыбнулась и приветственно помахала рукой. Нелепый, старомодный жест.

Мужчина открыл дверь и любезно произнес:

— Доброе утро.

Вблизи он казался еще более высоким и внушительным. Марина доверяла своим глазам. Этот человек не мог быть грубияном или бессердечным мучителем детей. Впрочем, именно такие люди совершают самые жестокие преступления, как правило, остающиеся нераскрытыми.