Рулетка для двоих. Часть 1: Онлайн - Павел Сугарин

и запыхавшийся.

— Рина, прости, пожалуйста. — Я завороженно наблюдала, как вздымалась его рельефная грудь, обтянутая белоснежной рубашкой. — Задержался на встрече, думал, что совсем опоздаю.

— Ничего страшного! Ты лучше отдышись. Может, воды?

И протянула ему бутылку с простой водой, без которой я в принципе из дома никогда не выходила.

— Ох, спасибо, — поблагодарил он, жадно прикладываясь к горлышку. — М-м-м, интересный вкус. Добавила лимонной кислоты?

— Нет, всего лишь выжала четвертинку лимона, — ответила я.

Добавлять в воду кислоту, пусть и лимонную не в моем вкусе. Не люблю химию.

Он допивал бутылку, а я не могла оторвать взгляд. Смотрела, как его губы не обхватывали, а прижимались к узкому горлышку, как двигается чуть выступающий кадык, как маленькая прозрачная капля соскользнула с уголка рта и растаяла в бороде. На миг представила, что если бы Аркадий брился, то я могла бы полюбоваться, как эта капля скатывается дальше вниз, вдоль шеи, под воротник. Вот поэтому и не люблю бороды! Весь вид портят.

— Очень вкусно, освежает. Не удивлюсь, если ты еще и готовишь великолепно?

— На самом деле, довольно посредственно, — призналась я, и это была чистая правда. Сколько бы ни старалась, но черная магия кулинарии была мне неподвластна. — Но не оставляю попыток исправиться!

— Усердие — это прекрасно. — В его голосе прорезались нотки превосходства. — Не все женщины могут похвастаться таким качеством.

«Как и мужчины», — мысленно отзеркалила я.

— А ты сам умеешь готовить?

— Зачем? Каждый должен своим делом заниматься. Мое призвание — петь.

— Призвание, достигнутое усердием?

Аркадий едва заметно ухмыльнулся.

— Скорее, помноженное.

— Как скажешь. — Я примиряюще улыбнулась и шагнула к пианино, открывая крышку.

Он поморщился, как будто даже капля сомнения в его превосходстве вызывала сильное раздражение.

Я мысленно обругала себя. Зачем опять начали с болтовни, как вчера? И вот снова появилась отчужденность, снова засквозило его высокомерие. Зачем вообще начала с ним обсуждать что-то вне работы? Я еще не залечила ожоги, оставленные разрывом с Сережей. И эта ледышка самовлюбленная мне сейчас нужна была меньше всего! Пришла на работу — вот ею и надо заниматься.

Злость на себя, раздражение от поведения Аркадия — они забурлили во мне так сильно, что даже кончики пальцев начало покалывать. Мне срочно нужно было сыграть, пока они не превысили допустимую грань, вложить их в музыку.

— Начнем? — спросила, садясь за инструмент, расставляя ноты и кладя руки на белоснежную клавиатуру. — У тебя, наверное, не так много времени? Не будем его терять.

— Ты права, давай начнем.

Он встал в привычную уже позу: рука на крышке пианино, вторая убрана в карман. Свои ноты он не доставал. Будет репетировать без них? Позер.

Я заиграла вступление. Решительно, мрачно, передавая в музыку эмоции, бушевавшие внутри. Раскрашивая ее тяжелыми, густыми мазками. Играла не для Аркадия, для себя. Сейчас я была не просто концертмейстером. Я почувствовала себя пианистом. Тем, кем я очень давно уже не была.

Первые семь тактов. Сейчас восьмой и…

Недоуменно взглянула на пропустившего свое вступление Девятова. Он внимательно смотрел на меня, пристально, серьезно, а в темных глазах сверкал загадочный блеск. По инерции я сыграла еще несколько тактов и остановилась. Только когда смолк последний звук, он отвернулся, смущенно кашлянув в кулак.

— Аркадий?

Склонив голову, он задумчиво постучал пальцами по крышке пианино.

— Давай еще раз с начала? Вместе.

— Конечно, — растерянно произнесла я.

И мы снова сыграли всю программу.

Два часа феерии. Два часа непередаваемого блаженства, наслаждения музыкой, красотой мелодий. Я уже почти полюбила Моцарта, потому что в таком исполнении арии звучали совсем по-другому. Красивее, глубже, ярче. Я играла и играла, раздираемая всеми возможными эмоциями. Рыдала на «Дон Жуане». Игриво смеялась на «Фигаро». Радовалась жизни, объятая чарующими мелодиями «Волшебной флейты». Отдавалась разочарованию «Так поступают все». И десятки других, порой противоречивых порывов заполняли пустоту внутри.

Я знала, что Аркадий чувствовал то же самое. Не мог не чувствовать. Ведь невозможно петь так красиво, не погрузившись в музыку полностью. Не отдавая ей свое сердце, как отдавала я.

Когда мы закончили, все стало другим. Я изменилась. Аркадий изменился. Наш мир изменился.

— Рина, это было…

Он стоял рядом, так близко, и не мог подобрать слова.

— Да, — просто согласилась я. — Волшебно.

— Завтра повторим?

— Нет. Завтра мы сделаем еще лучше.

Мои слова вызвали у него улыбку. Теплую, открытую. Так можно улыбаться только близкому человеку.

И я поняла, что теперь у меня есть ключ к нему. Слабый наркотик, за которым он будет возвращаться снова и снова, потому что без него не будет чуда.

Наша музыка.

В этот раз мы обменялись телефонами. Договорились о следующей репетиции. Вместе вышли из Консерватории. А потом стояли у памятника возле главного входа, не желая расходиться, и говорили о музыке. Обсуждали предстоящий концерт, предвкушая, какую бурю откликов он вызовет. Делились опытом своих прошлых выступлений, искренне смеясь, когда кто-нибудь из нас вспоминал особенно забавный случай. Перетасовывали запланированный порядок произведений так, чтобы сложилась единая картина. И просто наслаждались общением друг с другом.

Мы так увлеклись, что только выскочившее в телефоне напоминание о записи к психологу вернуло меня в реальность, сообщая, что как бы ни было хорошо, но все когда-нибудь заканчивается. Попрощавшись с Аркадием и уже шагая к метро, я твердо знала, что в нашем произведении конец будет не скоро. Музыкальная ломка завтра даст о себе знать, и мы обязательно встретимся снова в той же маленькой аудитории и сыграем весь репертуар еще и еще. А сейчас в конце такта просто поставлена небольшая пауза.

Глава 4

Небольшая пауза затягивалась, и из-за этого воцарившееся молчание становилось все более угнетающим.

— Постарайтесь расслабиться. И давайте еще раз вместе проговорим, — произнес тихим вкрадчивым голосом молодой парень в больших круглых очках c очень толстыми стеклами. Он сидел напротив за большим письменным столом и просматривал блокнот с заметками. — Итак, вы считаете, что подвержены приступам неконтролируемой агрессии. И началось это не так давно, правильно? Но вы боитесь, что можете быть опасны для окружающих. А последний срыв и вовсе привел к преждевременным родам у незнакомой женщины. Все верно?

Что-то мне не нравились такие формулировки. Когда я делился своими проблемами, это выглядело несколько иначе.

— Не передергивайте, доктор. — Пожал плечами, ощущая зарождающееся внутри раздражение. — Вижу, куда вы клоните. Про опасность для окружающих — исключительно ваши домыслы. И упрятать меня в психушку под этим предлогом не получится.

— Разве я что-то говорил о стационаре? Хотя, в вашем случае такая терапия оказалась бы более эффективной,