Ню - Борис Берлин

Ее навещали родители и девочка лет семи – старшая дочь. Не помню, как ее звали. Младшая – та самая – четырехмесячная, оставалась дома, ее не привозили ни разу…

Муж оставил ее еще до рождения второго ребенка. Может и приходил, не знаю…

Заканчивался обход всегда одинаково.

Я подходил к кровати Однорукого. Смотрел в медицинскую карту.

– Жизненные показатели в норме…

Потом бросал своему помощнику: – Закончи здесь без меня…

Я знаю, что было дальше.

Тот перепоручал Однорукого молодым врачам. А те – скорее всего – медсестрам.

Антибиотики, жидкости, диализ… Стандартное лечение. Вот только… Понимаете, мы всегда полагаемся на себя, на больного и на судьбу. И делаем для этого все необходимое. А с ним – только на судьбу, Ни того, ни другого не встретишь ни в одной истории болезни…

Вчера, в четыре часа, она умерла.

Однорукий вскоре пошел на поправку.

А сегодня, еще и обход не начался – и вдруг старшая медсестра крикнула:

– Остановка сердца!

И вот мы – вся команда – сгрудились у кровати Однорукого.

Что-то там заклинило в его недовзорванном организме – и сердце остановилось.

Я должен его спасать…

…120 секунд…

…Пять минут до его смерти…

– Командуй, ну!!!

– Шеф! С вами все в порядке?

Со мной-то в порядке.

Только меня со вчерашнего дня мучают вопросы.

Каково этим двум пожилым людям, в одночасье ставшим стариками – хоронить дочь?

Кто будет провожать старшую в школу? Давать ей с собой завтрак?

Кто купит Настеньке комбинезон с заячьими ушами?

И еще много других вопросов, на которые у меня нет ответа…

Пять минут…

Чтобы еще раз попытаться на несколько минут стать богом.

Знать бы только – что сам Он хочет от меня – на этот раз…

Самое страшное – какое бы я не принял решение в эту секунду – я буду проклинать себя за него всю оставшуюся жизнь…

– Адреналин!

Инь и Ян

Инь

Сегодня – скажу. Все, хватит, расстаемся. Скажу. Сумею.

Амой любимый, мой горячо и нежно любимый, это – услышит.

Мы десять лет вместе.

Именно – вместе, хоть и встречаемся раз в месяц.

Двадцать четыре часа – раз в месяц. Помножить на сто двадцать – это сколько ж часов счастья-то получается.

Самое удивительное, что любим друг друга. Хоть в этом повезло.

Иногда мне кажется, что вся жизнь моя – только ожидание его рук, его ладоней, его прикосновений…

Нет, конечно, я вполне успешная женщина, с карьерой, взрослой дочерью и двумя бывшими мужьями.

Я привыкла командовать дома и на работе, и даже нахожу в этом удовольствие.

Я никогда не расслабляюсь до конца, и внутри у меня – ледяной стержень.

И все таки, это – не совсем я…

Потому, что стоит мне закрыть глаза…

Услышать его голос…

Почувствовать его руки…

Да что там почувствовать – только подумать о них…

И…

…Иногда руки говорят о человеке гораздо больше, чем лицо.

Лицо можно сделать. Выучить улыбку, подвести глаза, надуть важно щеки.

А руки, вот они – какие есть. Беззащитные.

Холодные, влажные, горячие, дрожащие, крепкие, сухие, волосатые…

По рукам всю подноготную о человеке можно узнать.

Говорят, хорошие врачи по рукам диагноз умеют ставить.

А я… Что мне диагноз?

Просто я – в его руках – не женщина, а – ветер, река, куст земляники… Срывай, ешь…

Может быть, поэтому, иногда, после нашей сумасшедшей близости, я эти руки целовать хочу.

И он об этом знает.

Он – все про меня знает.

Все десять лет, все эти годы, он открывает меня. Самой себе.

Сегодня я скажу ему – хватит. Расстаемся.

Когда мы встречаемся…

О, как мы ждем этих встреч… Эта дрожь, это ожидание – лучший любовный напиток.

И – самый главный миг – первое прикосновение.

Он всегда сначала гладит меня по щеке. Просто прикладывает ладонь, крепкую, гладкую, теплую ладонь – к моей щеке и замирает…

А я… Я кладу руку ему на грудь и слушаю – сердце…

Мое-то – скачет, как у зайца. А у него – всегда, всегда, что бы ни произошло – ровный, нормальный ритм.

Если б не руки и глаза, можно подумать – и не скучал по мне целый месяц.

И, как вам объяснить это, не знаю, но именно то, что пульс его спокойный и ровный – заставляет меня желать его еще больше, насколько это может вынести мое сердце.

А то, как он смотрит, и что говорит.

Нет мне жизни без него…

И сегодня я скажу – хватит. Расстаемся.

Он всегда читает мои мысли – по глазам, по первым фразам, по улыбке. Знает, чего ожидать – а что – и у нас всякое бывает, мы же, считай, семья…

Я и боюсь его угадывания, его проникновения в мою суть, и желаю – больше всего на свете. Поэтому и не скрываю никогда и ничего – знаю, что бесполезно.

Сегодня – в первый раз.

Еще тридцать ступенек.

Двадцать секунд.

Ключ – в замке.

В первый раз – совру…

Скажу, надо расстаться, снова замуж выхожу.

И бог даст – он мне поверит… Потому, что правда – это…

Правда – это диагноз…

Ян

Я всегда приезжаю первым. Жду ее прихода, укладываю в холодильник продукты, неторопливо вытираю пыль, ставлю в вазу цветы.

Мне нравится ее – предвкушать…

Раздвигать шторы, распахивать окна. Впускать – жизнь.

Она до сих пор любит белые розы.

Двенадцать букетов в год.

Десять лет.

Я всегда знал, что однажды все закончится. Просто потому, что кончается все и всегда. И с этим ничего не поделаешь.

Я знал, что однажды скажу ей, что больше не приду. И не приду…

И все. И никаких объяснений. Потому, что обида поможет ей пережить необратимость происшедшего. Другого средства я не знаю, или его нет вовсе.

И я слишком хорошо знаю ее…

Когда я почувствую, что уже не… Ну, что я должен объяснять?

Между нами – сумасшедшее влечение и разница в двадцать лет. Все эти годы мы пьем друг друга по капле. Этих капель уже – океан. Океан счастья. Но и у него есть берег, и он приближается, как ни меняй курс и ни пытайся плыть против ветра.

Я просто хочу остаться для нее мужчиной – вот и все. Правда просто?

Я никогда не плачу. Ну, то есть, ребенком – да, разумеется, дети плачут все. Пока ты маленький, мир большой, и между миром и тобой – те, кто защищает, охраняет, любит – можно себе это позволить. Но это – недолго. Потом ты растешь, а мир делается все меньше, пока не становится таким маленьким, что целиком умещается у тебя внутри – в твоей памяти, твоем сердце… Тогда слезы возвращаются. Иногда, изредка. Не из жалости к себе, а из-за боли за тех, кто рядом, кто дорог, кого – любишь. Потому, что знаешь, что у них впереди…

Н-да… Зачем я все это говорю…

Нет, мне пока рано. Еще – рано. Но месяц назад, в последнюю нашу встречу, я понял, каково это, всего на несколько минут, когда случайно уронил ее сумочку на пол. Она была в душе, а я стал собирать неимоверное количество разных женских мелочей и безделушек, среди которых была одна единственная бумажка, сложенная вдвое. Я развернул – это было направление на химиотерапию, в онкологический центр. На несколько минут она вдруг перестала быть. Ее не стало. Я остался один, а мир стал крохотным. И я понял, что плакать можно не только в детстве…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

«Черный тюльпан» – во время войны в Афганистане, так называли транспортные самолеты ИЛ-76, перевозившие назад в СССР, тела погибших советских солдат. Для тех, кто уже не знает…