Курс на юг - Борис Борисович Батыршин

и лежит сейчас мой путь, определенный казенным предписанием, полученным из Морского министерства…»

Выкроить время для дневника так и не удалось. Не успел Сережа заполнить своим мелким бисерным почерком даже одну страницу (он всегда тщательно обдумывал фразы, прежде чем перенести их на бумагу, оттого помарок с исправлениями было немного), как над головой застучали матросские пятки и засвиристели в свои дудки боцмана.

Сережа поспешно запер тетрадку в ящик стола – не хватало еще, чтобы вестовой увидел его «прозаические упражнения»! В глубине души он осознавал, что, углубившись в материи, слабо ему известные и не до конца понятные (что мог знать о России морской офицер, не вылезающий из заморских походов и военных кампаний?), он склонен идеализировать перемены, происходящие в империи. К тому же пережитая личная трагедия, гибель невесты от бомбы террористов, не могла не наложить отпечаток на все суждения, сделав его чересчур пристрастным, – а допустимо ли это для литератора, который должен, если верить многочисленным критикам, предлагать читателю непредвзятый взгляд на события?

Нет уж, подумал он, взбегая наверх по узкому трапу, лучше писать о том, что он видел собственными глазами и знает доподлинно: о войне, кораблях, морской службе, о картинах быта и обыденной жизни моряков, столь любезных читателям «Нивы». Вот, к примеру: почему бы не описать в очередной главе дневника аврал, из-за которого надувают сейчас щеки усачи-боцмана, высвистывая команду «все наверх, рифы брать!»?

Погода меж тем портилась. С норда наползали лохматые облака, несущие дождевые шквалы, и командир корвета, изучив в трубу горизонт, распорядился оставить на мачтах одни марселя, взятые в два рифа. И верно, ветер вскоре усилился до шести баллов. Он заунывно свистел в снастях стоячего такелажа, срывал пенные гребни с валов, высотой достигавших уже верных шести футов. Еще не шторм, но уже очень свежий ветер. Такой, дай ему только шанс, с легкостью ломает брам-стеньги, сносит не убранные вовремя лисель-спирты, превращая судно в беспомощную игрушку разыгравшейся стихии.

Но, к счастью, на «Витязе» все было сделано вовремя, и корвет, подгоняемый крепчающим норд-остом, резал волны, да так, что пенные брызги взлетали до самых марсов, валы то и дело захлестывали бак, прокатываясь по шкафуту, разбивались о ходовой мостик, который на корвете вынесен перед дымовой трубой и кожухами вентиляторов. Сережа порадовался, что «духам» в кочегарках не нужно сейчас усердствовать, а держать пар на «стояночной» марке, не давая остыть котлам, иначе дым из трубы с каждым порывом ветра накрывал бы мостик черной пеленой, от которой скрипит в зубах и на белоснежных манжетах и остроконечных воротничках-«лиселях» остаются жирные угольные пятна.

К шестой склянке командир предложил спуститься в кают-компанию. Вахтенный мичман проводил их завистливым взглядом – ему-то предстояло торчать на мостике еще полтора часа. У Сережи зуб на зуб не попадал: клеенчатый непромокаемый плащ он неосмотрительно оставил в каюте, из-за чего промок во время аврала насквозь, и чашка «адмиральского» чая сейчас была самое то.

После пары глотков крепчайшего напитка, щедро разбавленного черным ромом, молодой человек немного отошел и даже нашел в себе силы поддерживать беседу. Командир корвета сидел напротив и делал маленькие, аккуратные глотки из фарфоровой, с золотым силуэтом «Витязя» чашки – сервиз этот преподнесло кают-компании перед выходом в море общество офицерских жен.

– Жаль мне отпускать вас, Сергей Ильич. Двух месяцев не прослужили, только-только освоились – и вас уже забирают!

– Благодарите господина Повалишина, – вздохнул Сережа, доливая опорожненную на четверть чашку ромом. – Это он постарался. А мое дело маленькое: получил приказ – и отправляйся в Северо-Американские Соединенные Штаты, принимать надзор за строительством нового монитора. Я ведь, как вам известно, и на кораблях этого класса послужил в балтийскую кампанию, и с американцами имел дело, когда наша «Москва» заходила в Портленд для докования. Вот и сочли, что для меня такое задание подойдет в самый раз.

– Ну, решили, значит, решили, – согласился собеседник. – Начальству, знамо дело, виднее.

Сережа кивнул, отхлебывая «адмиральский» чаек. Капитан второго ранга Григорий Павлович Чухнин слыл среди офицеров «Витязя» фаталистом: после того как пушки адмирала де Хорси в щепки расколотили корвет, которым он командовал, Чухнин вернулся в Россию и вместе с орденом Святого Владимира с мечами получил новый корвет, носящий то же название, что и погибший у берегов Южной Америки.

– На Балтике-то вы изрядно погеройствовали, – продолжал командир. – Да и потом, на «Москве», тоже отличились. Егория-то, батенька, просто так, за понюх табаку, не дают…

Сережа чуть заметно порозовел – он так и не научился скрывать смущение, когда речь заходила о его собственных заслугах. О других – сколько угодно: он с удовольствием рассказывал об одиссее Карлуши Греве на «Крейсере», о самопожертвовании моряков «Чародейки» и «Адмирала Грейга», ушедших на дно со своими кораблями при Свеаборге. Но чтобы о себе? Нет уж, увольте, тем более что и Чухнину есть о чем порассказать. Вступить на краю света в бой с двумя неприятельскими кораблями, каждый из которых был сильнее его корвета, а один, «Трайумф», еще и нес броню, и при этом суметь спасти от гибели и плена почти всю команду – это ли не настоящий подвиг?

А командир его мучений, похоже, не замечал. Или делал вид, что не замечает, и продолжал беседу.

– Значит, новый монитор американской постройки будет мореходным? Это для того, чтобы своим ходом перейти через Атлантику?

– Скорее уж через Тихий океан, – ответил Сережа, обрадованный тем, что Чухнин сменил тему. – На западном побережье Северо-Американских Соединенных Штатов для нас строятся два монитора – один в Портленде, а другой на юге, в городке Вальехо, это вблизи Сан-Франциско. Оба предназначены для защиты Владивостока, туда им и предстоит направиться после ходовых испытаний.

– Тихий океан, говорите? – Кавторанг недоверчиво покачал головой. – Что-то слабовато верится. Как вспомню наши балтийские броненосные лодки… Куда им соваться в открытый океан! Они-то и по Финскому заливу с бережением ходят…

Сережа насупился: ему стало обидно за свои любимые мониторы. Хотя Чухнин прав, и остается надеяться, что «американцы» в самом деле будут избавлены от подобных недостатков.

– Если вы помните, Григорий Палыч, американский двухбашенный монитор «Миантономо» еще до войны пересек Атлантику и заходил с визитом в Кронштадт. А эти, новые, думаю, помореходнее.

– Ну, дай бог, дай бог… – покивал Чухнин. – А сейчас давайте-ка, батенька, допивайте чаек, переоденьтесь в сухое и ступайте наверх. Как там наш мичманец справляется? Ветер что-то разыгрался, не вышло бы чего…

VI

Июнь 1879 г.

Франция. Париж

В июле Париж великолепен, особенно после того, как барон Осман по