Партизанские встречи - Вен. Андреев

— Почему? — удивился мальчик.

— Тайна. Разболтаешь её, до врага дойдет…

— Я же вам говорю… А у нас об этом все знают. И хоть ты шкуру спусти с наших деревенских, никому не скажут… А в разведку я хожу не один, а с Сергеем.

— С каким Сергеем?

Андрейка видимо уже учел предупреждение Бондаренко, потянулся к уху спутника и прошептал:

— Из города его прислали.

«Наверно, тот самый таинственный Волгин», — подумал Дарнев.

Подошли к дому — обыкновенной бревенчатой избе с пристройкой. В сенях было темно, и Бондаренко оступился. Обледеневшие валенки застучали как сапоги.

В тепло натопленной избе партизан встретила женщина лет сорока, мать Андрейки.

— Раздевайтесь, раздевайтесь скорее, дорогие мои. Намерзлись, поди, мученики вы наши, — говорила она, суетясь вокруг гостей, веником обметая с них снег. — Отогревайтесь. Я печь чуть не докрасна накалила и чайку скипятила.

Разделись, сбросили обледеневшие валенки. Хозяйка подала сухую обувь, приготовленную лыжниками. А когда сели за стол, она заговорила, глядя на Бондаренко:

— А я, признаюсь, Алексей Дмитриевич, думала, вы изменились очень. А ничего, смотри, слава богу, вроде как бы моложе стали. Тяжело, небось?

— Вам наверное тяжелее, Варвара Ильинична.

— А кому теперь легко? Да ничего, сдюжим. Недаром в народе говорится: «Не тот силен, кто первым бьет, а тот силен, кто выстоит».

Варвара Ильинична с партизанами была связана ещё с осени, когда Дарнев приходил сюда к Тимофею Ивановичу посоветовать в старосты хорошего человека. Тогда же Дарнев узнал и о том, что муж Варвары Ильиничны, старший механик МТС, как только эвакуировал тракторный парк, ушел на фронт. Варвара Ильинична осталась с малолетним сынком. После неудачной попытки эвакуироваться она вернулась в свое село. К зиме Варвара Ильинична не приготовилась, что было запасено — отобрал враг.

На счастье ей удалось припрятать швейную машинку. Кое-как она и зарабатывала шитьём, принимая немудреные заказы от односельчан, да и не только от них. Приносили иногда работу из города. Работа Андрейкикой матери и помогла партизанам обосновать у неё одну из своих явок. Портниха, как её теперь называли, охотно приняла предложение.

Когда Литвин зашел в хату, внеся с собой острую струю холодного воздуха, Бондаренко и Дарнев уже отогревались за столом горячим чаем из шиповника. Андрейка устроился около Дарпева и задавал ему один вопрос за другим.

Литвин только переступил порог, как Ильинична воскликнула, прижав руки к высокой груди:

— Господи, да что это такое? Уж не сошла ли я с ума? Неужто ты, Петро?

— Я, Ильинична; тот самый Петро, которого ты выходила Ещё раз спасибо.

Взволнованный Литвин обнял хозяйку и поцеловал:

— И за то спасибо, что не забыла.

— И сейчас твои раны снятся.

— Андрейка меня не хочет признавать.

— Признал дядя Петя. Только не сразу: одёжа-то на тебе немецкая, вот я и…

— Да и впрямь, гляди-ка ты, — спохватилась Ильинична, — а я не заметила на радостях-то. Что это ты напялил на себя фашистское?

— Долг службы, Ильинична, — объяснил Литвин, раздеваясь, — долг службы. Не глянется чужая одёжа?

— Э-эх, милый, душа бы только своей оставалась, советской, а одёжу сбросишь вместе с хозяевами… Садись скорее за стол, отогревайся.

Бондаренко и Дарнев наблюдали картину встречи и оба, каждый про себя, удивлялись ей. Литвин сел за стол и сообщил товарищам:

— Раненым тут скрывался, когда выбирался с Украины… В погребе, на огороде. Ильинична мне раны чистила, а Андрейка, — Литвин прижал к себе белую головку мальчика, — Андрейка горячую настойку шиповничка носил, вкусная, с витаминами, душистая…

— А ещё гранаты — немецкие и там разные, — вмешался Андрейка, закатившись озорным ребячьим смехом. — Украду и к нему.

— Ого, да у тебя тут, поди, целый склад оружия, — перебил его Бондаренко.

— Нет, всё роздал нашим…

Договорить ему помешали. Как раз в это время вошла Вера. Она осмотрелась и доложила Алексею Дмитриевичу:

— Наши ящики с подводы сняли, в санях оставили ровно по накладной.

— А тол куда? — спросил Дарнев.

— К кузнецу. Там ребята крючки готовят, ящики проволокой скрепляют.

Пока Дарнев помогал Вере снять шубу, Андрейка не спускал с неё глаз. Еле слышно спросил Литвина:

— Как звать тетеньку?

— Вера, — ответил Литвин так же тихо.

— С ним она, что ли? — кивнул Андрейка на Дарнева.

— С нами.

— В партизанах?

— Да, а что?

— Чудно! — сказал Андрейка, повозив плечами.

— Что же тут чудного?

— Девку в партизаны, а меня нет…

Андрейка был убежден, что партизанское дело посильно только мужчинам, таким, по крайней мере, как он. Ведь ни одна девушка их деревни не выходит даже за околицу, а эта в такую метель из города, одна с мужиками, да кажется ещё и командует. И постепенно чувство недоверия сменилось у Андрейки уважением к Вере. Он уступил ей своё место, а сам сел на лежанку около печки и продолжал рассматривать гостью. Мальчонка настолько погрузился в свои размышления, что не слышал начавшегося разговора за столом, потом, точно очнувшись, спрыгнул с лежанки и подошел к Вере. Она посмотрела на Андрейку, подвинулась немного и, положив ему на плечо руку, посадила рядом.

— Тебе холодно? — спросил он.

— Почему? Тепло.

— Нет, там, на морозе?

— А на морозе всем холодно. Но на мне шуба, шаль, валенки.

Варвара Ильинична, наблюдавшая за сыном, погрозила ему и подала руками какие-то сигналы. «Завяжи язык», — означали они. Андрейка успокоился, но не надолго.

— А штаны у вас есть? — спросил он тихо Веру.

— Что? — переспросила Вера.

— Ну, брюки. — Андрейка постучал ладонями по своим коленям, — теплее чтобы…

— А как же? Конечно. А что?

— Я могу вам свои дать. У меня есть, широкие такие папкины… Мне они велики, а вам как раз. Прямо на валенки их и натягивайте. Снег тогда за голенища не попадет. Дать?

— Не надо, — сдерживаясь, чтобы не рассмеяться и не обидеть Андрейку, сказала Вера. — Всё у меня есть.

— Андрейка! — грозно крикнула Варвара Ильинична. — Что тебе сказано? Молчи. Не мешай.

13

Долго Бондаренко и его друзья толковали с наблюдавшими за дорогой. Пришел Тимофей Иванович, высокий пожилой человек с длинными обледеневшими усами. Он остановился у порога, чтобы стряхнуть с усов лед. Вслед за ним с шумом ворвался в избу парень лет двадцати пяти, в кепке, натянутой на уши, в черном поношенном пальтишке с приподнятым воротником и в больших армейских ботинках, покрытых снегом. У порога он крякнул и, стряхивая с ботинок снег, отбил чечетку.

— Вот это я понимаю, морозец: как бомбу в избу швыряет.

Он сыпал скороговоркой и надсадно кашлял. Заметив у порога Тимофея Ивановича, старательно снимавшего с усов сосульки, он сказал:

— Здравия желаю, господин староста… А говорят — Тимофей и в ус не дует. Слышите, шипит как?.. Остриги, Тимофей, усы, не мучься… Эх, голова твоя садовая, слушайся молодого-то.

Бондаренко, к удивлению всех, узнал паренька и пошел ему навстречу.

— Это товарищ Волгин, — сообщила Вера.

— Какой же Волгин, если Ольгин, Вася… Как ты сюда попал? — спросил парня Бондаренко.

— Сергей Волгин, он же Василий Ольгин, с некоторых пор находится, так сказать, в длительной командировке, — отрапортовал Сергей.

— Как? Откуда ты сюда попал? — спросил парня Бондаренко.

— Из древнего города князей Трубецких, то есть Трубчевска, по велению их отдаленного потомка боярыни Веры.

— А ты как был болтуном, так им и остался, — строго сказала Вера.

— Зачем на меня так смотреть, Вера? — продолжал Сергей. — И слова такие зачем — «болтун»?.. А в сущности, в моём положении, — он показал на одежду, — не болтать, так и тепла не видать. Язык только и обогревает. Он у меня, что мотор: чуть чего, я завожу его, и тело прогрето… Что остается бедному студенту?

Этого неугомонного и неутомимого «болтуна» Бондаренко неоднократно пытался взять на постоянную комсомольскую работу в обком, а получив назначение в Трубчевск — в родной город Сергея, Бондаренко окончательно решил забрать его с собой, но паренек отказался. Это было в 1939 году. Появление Сергея здесь, в колхозе, было неожиданным для Бондаренко, и он попросил его толком рассказать о себе.

— В том-то и дело, что толком об этом не расскажешь, Алексей Дмитриевич, — сказал Волгин. Он снял пальто и сел за стол. — Ну, вот, скажем, Тимофей Иванович, — показал он почему-то на старика старосту, — тоже с докладом, небось, пришел, а стоит у порога, точно привязанный Ты не приморозил там ус к косяку?.. Хорош старик! Работать с ним одно утешение. Молчун и неказист вроде, а так вкручивает фрицам шарики, только держись… Нет, толком не расскажешь: так, непутево всё началось.