Профессор Влад - София Кульбицкая

Внезапный внутренний толчок теперь уже окончательно выбил меня из забытья – я даже не сразу поняла, что виной тому резко изменившийся звуковой фон в квартире. Некоторое время я, замерев, прислушивалась к происходящему в прихожей, откуда доносился невнятный бубнёж мужских голосов. Один из них, несомненно, принадлежал отцу. Другой, спокойный и наглый, не был мне так знаком. Впрочем… Не вытерпев, потирая пальцами слипшиеся от сна веки, я слезла с кровати, накинула халатик – и, подкравшись к двери, выглянула в щёлку. С первого же взгляда мне стало ясно, что случилось нечто серьёзное, неприятное и, пожалуй, касающееся нас всех. Пугающая мизансцена: входная дверь распахнута настежь; сонный, растерянный папа, с усилием тараща один глаз, столбом стоит посреди прихожей, машинально поддергивая то левой, то правой рукой широкие «семейки» в голубой горошек; рядом красуется невероятных размеров клетчатый баул вроде тех, с какими путешествуют «челноки», а два долговязых очкарика в белых футболках и синих джинсах, по виду интеллигентные ребята, уже втаскивают через порог второго точно такого же монстра, не слыша (или делая вид, что не слышат) робких протестов хозяина квартиры…

Прежде чем я сообразила, что происходит, в прихожей возник новый персонаж, ранее скрытый от моих глаз полуоткрытой дверью кухни: аккуратно уложенные волосы так и блестят от геля, сияющая белизна дорогого летнего костюма эффектно контрастирует с их пиковой чернотой. Легонько попинав клетчатый бок острым по тогдашней моде кончиком сверкающей туфли, он одобрительно хмыкнул, снисходительно кивнул своим адъютантам (те без лишних слов удалились) и загадочно, чуть коварно улыбнулся… тут я, кажется, начала догадываться… но, как назло, именно в этот момент элегантный юноша поспешил откланяться, пояснив, что внизу его ждет такси и счётчик крутится с немыслимой быстротой.

Ещё несколько секунд отец оправлялся от шока, почесывая в паху и мечтательно созерцая странную кладь, оставленную стремительным гостем; затем бросился на кухню – и до меня донеслись отчаянные вопли: «Вставай же, вставай, придурок!..» Вбежав следом, я увидела забавную сцену: папа, стоя на коленях перед импровизированным дяди-Осиным ложем, трясёт беднягу за худые веснушчатые плечи, а тот лишь страдальчески мычит да извивается в руках своего мучителя, пытаясь плотнее завернуться в матрас.

На шум поднялась и неприбранная мама. Вид огромных баулов, сиротливо стоящих в прихожей, привел её в ужас: и то сказать, за четыре с лишним года семейной жизни имущество дяди Оси значительно разрослось… Теперь несчастного расталкивали уже в четыре руки и орали на него в две глотки; еле-еле разлепив глаза, Оскар Ильич всё ещё не в силах был понять, чего от него хотят, но, когда, вытолканный разгневанными родичами в прихожую, увидел вещи, остатки сна мигом слетели с него – и он вполне здраво поинтересовался: почему же мы не задали все свои вопросы тому, кто их принес?..

– Да я и не узнал его сначала! – оправдывался отец. Дядя Ося попытался было съехидничать – дескать, как же мы, в таком случае, догадались, что именно он, Ося, хозяин сего знатного багажа?.. – но тут же прикусил язык: на каждом из баулов красовался аккуратный кусочек лейкопластыря с пометкой «Антипов О. И.» (похожие когда-то лепили мне на чемодан родители, отправляя в пионерский лагерь). Словом, то, что дядю выставили из дому, было ясно и без дополнительных комментариев. Но вот почему и как это произошло?..

Поняв, что игра проиграна, Оскар Ильич потребовал яичницу с беконом и чашку крепкого кофе – после чего обстоятельно и не без гордости поведал о своих злоключениях.

Оказывается, вчера, прежде чем отправиться ко мне на день рождения, он крепко повздорил с пасынком; то была далеко не первая их ссора, однако нынешний случай можно смело назвать уникальным – хотя бы потому, что на сей раз он, Ося, не ограничился, как прежде, горестными причитаниями, а как следует надавал Игорьку по морде, благо тот, при всех своих талантах, никогда не мог похвастать особой физической силой. Зара, естественно, налетела на мужа, как обезумевшая наседка, – и… ну, в общем, всё закончилось тем, что драчуну указали на дверь…

Мама: – Ах!.. За что же ты ударил бедного ребёнка?! – (Надо же, а я и не подозревала в ней такой лояльности!) Дядя замялся; видно было, что вспоминать подробности ему неприятно, – но так и быть… Короче, в последние месяцы с Зарочкой творилось что-то странное. Раздражительная, нервозная, она то и дело мызгала мужа из-за всякой ерунды; возмущалась, что он уделяет мало внимания сыну – и тут же сама заявляла, что он, мол, Игорьку не родной, а, значит, и не имеет права выговаривать тому за мелкие провинности; не разговаривала с ним часами – и его же обвиняла в грубости, обидчивости, чёрствости и прочих грехах, нахально и явно выдуманных. Ося, недаром психолог, чуть голову не сломал, ища реальную причину её агрессивности, – но так и не вспомнил за собой никакой вины. Оставалось одно: признать, что причиной всему пасынок, который, очевидно, с самого начала за что-то его невзлюбил и за спиной вечно наговаривает матери всякие гадости. И вот однажды Оскар Ильич собрал в кулак все свои профессиональные навыки и…

Отец, ехидно: – Что, вроде кастета, да?.. -… Да нет, бил-то он не кулаком, а ладонью, зато по лицу – по гладкому, красивому лицу!.. – но это было чуть позже. А тогда он всего-навсего постучался в комнату к пасынку и предложил ему спокойно – что называется, по-мужски – обсудить вопрос: «Почему у нас в семье постоянно случаются конфликты?» Но Игорь, нагло ухмыльнувшись, заявил, что это ясно и без обсуждений, – и с тех пор не давал отчиму проходу: «Я вижу у вас серьёзный энергетический сбой в области малого таза. Может, нужна моя помощь?»

– Помните сковородку?.. – грустно спросил Оскар Ильич. На миг лица родителей озарились мягкими ностальгическими улыбками: ещё бы, ведь именно после той незабываемой сковородочной вечеринки дядя Ося и переехал к Гудилиным насовсем, – а потому «холостяцкая» была для нас чем-то вроде символа Свободы. Ну, вот то-то и оно… За неделю Игорёк успел так достать отчима своими грубо-экстрасенсорными намеками, что в один прекрасный день – а, конкретно, вчера – тот не выдержал: сбегал к ближайшему ларьку, хватанул для храбрости баночку джин-тоника – и, когда пасынок в очередной раз полез к нему с предложением «полечить половую сферу», сумел, наконец, ответить ему достойно… далее мы знаем.

Всё это было, конечно, очень занимательно, но главный вопрос оставался открытым: что делать с дядей Осей и его вещами?.. Мама попыталась было прозондировать почву, позвонив Захире Бадриевне, но вернулась в кухню с поблёкшим лицом: осатаневшая свояченица, пожаловалась она, изъяснялась с ней в жёсткой и грубой манере врача районной поликлиники, – что не на шутку покоробило маму, до сих пор знавшую «Зарочку» только с хорошей стороны.

– У-у-у, – прокомментировал дядя Ося, – это знаете какой волк в овечьей шкуре!.. Неудивительно, что она первого мужа извела! Я ещё вовремя спасся!..

Он был весел и даже шутил, чем привёл реалистку-маму в холодную ярость; она с горечью процитировала нам финальную фразу телефонного разговора с тётей Зарой – «Всё хорошо, что хорошо кончается!» – разом убившую в ней надежду на благополучный исход. Ведь Захира Бадриевна, сама в прошлом провинциалка, так и не удосужилась прописать у себя Оскара Ильича. Но дядя Ося успокоил маму: он, по его словам, знал Зарочку гораздо лучше нашего. Вот так у них всегда и бывает: с утра поругаются, а вечером бурный Зарочкин темперамент уже гонит её просить прощения. Только вот нет, заявил дядя, уж на сей-то раз он её проучит. Баулы с бирками – это, пожалуй, перебор, так что, если мы не возражаем, он проведет у нас ещё ночку?..

Мама скривилась, но не возразила.

После завтрака жизнь потекла своим чередом. Покончив с мытьём плиты, куда несколько раз успел сбежать утренний дядин кофе, мама засобиралась в гости; папа удалился в спальню – упасть в обьятия глянцевых звёзд. Оскар Ильич, оставшийся не у дел, подсел было к телевизору и несколько минут старательно смотрел популярное ток-шоу; но скоро сломался, убавил звук – и перенёс ток-шоу в нашу гостиную. Все эти годы, – жаловался он плаксивым тоном изнемогающей в браке пожилой овцы, – надо ним цинично, расчётливо и совершенно безнаказанно глумится утончённый садист… Это меня заинтриговало, захотелось услышать подробности; к моему огорчению, ничего особо интересного дядя рассказать так и не смог.

В том-то и беда, пояснил он, что, в сущности, ему и придраться не к чему. Циничный мерзавец настолько хитёр, что ни разу не выступил с открытым забралом, предпочитая мелкие, но подлые булавочные уколы. К примеру, взгляд – снисходительный, полный жалостливого презрения. Насмешливый тон. Подчёркнутое игнорирование его, Оскара Ильича, присутствия в те нередкие вечера, когда мать уходит на дежурство, а по дому принимается шастать очередная красотка в неглиже. Или даже несколько красоток сразу: гадёныш в этом деле весьма нечистоплотен, зато завел привычку демонстративно мыть руки после каждого рукопожатия с отчимом!.. За столом тоже выставляется напоказ холодная, брезгливая, молчаливая аккуратность: ни одна крошка хлеба, выпавшая из отчимова рта, ни одна случайная лужица кофе не остается без внимания – все идет в зачёт. Одно слово – мерзавец.