Долгий сон - А-Викинг

Опустила руки, но не глаза. Мужики переглянулись, одобрительно покивали. Неудержимо краснея, заставила себя не повернуться и не прикрыться снова. Даже не спросила, зачем они тут: и так понятно, что в годы бабушки Медвяны «Покаянницей» витой махать — толку немного. А откуда мохнатые взялись, тоже не след спрашивать — волчий дух, матерый, и так все сказал.

Вот и раскинулись руки — широким крестом выше головы. Словно корешки из стен выросли, запястья намертво, но не больно прихватили. Вот волосы грудью прижала — чтобы спину открыть, послушно и понятливо. Вот и пар с витых полос «Покаянницы» белесым дымком поднялся. Шепот Медвяны, неясная тень, тяжелая рука на поясе, плотнее к стенке прижала. И первое покаяние, вместе с болью сдернувшее грех — от плеч к ногам, напрочь и резко, как откинутая голова и трудный глухой стон.

— Вот и хорошо, девка. Вправду хорошо, — опять голос Медвяны и ее руки, сильно втирающие в тело пахучую мазь.

Уже не стена под грудью, а шершавое покрывало кровати. Горло саднит и ноет, стыдливый шепот:

— Я громко кричала?

— Ничего, это не стыдно сейчас. Все хорошо. Ты молодец. Я знала… Я же говорила, что мы с тобой одинакие. Лежи. Голову не поворачивай.

— Почему одинакие?

— Ну, лет через двести сама поймешь… — хихикнула. — А все одно — я почище тебя первый раз на тропки ступала… У меня от «Покаянницы» было двадцать шесть, на одну меньше… — и снова заливистый, совсем не старый смех.

Тихо улыбнулась Леська, не удержалась, повернула голову и шаловливо показала язык:

— А одна лишняя была!

Ойкнула, когда Медвяна несильно пришлепнула все еще пылающий от плети и мази зад:

— Ишь, разыгралась! Про лишнее будешь своему Беру рассказывать. Может и поверит, чучело лесное.

Леська подавилась смешком.

— Значит? Нам теперь можно? Когда? Сейчас?

Медвяна пригвоздила к постели одним взглядом:

— Скажу, когда! — И чуть теплее добавила: — Потерпи чуток. Скоро уже.

Не удержалась, еще раз шлепнула тугое тело:

— Нужна ты ему с такой расписанной… пусть присохнет да подлечится.

И прикрикнула:

— Лежи, говорят! Я позову, как надо будет.

И она позвала. Как и обещала — скоро.

И они нашли на тропках Бера. Но это совсем другая история.

2005 г.

Долгий сон

…Марку этого «трахтора» Игорь даже не пытался определить — явно собранный из двух или трех транспортных средств в сельской кузне, она же филиал районной сервис-службы «БМВ энд УАЗ», он справно выполнял свою задачу — лениво переваливаясь по ухабам, тащил на здоровенном танковом тросе его мертвый «крузер». Который весь из себя «ленд» и прочее, не считая так же сдохшего кондишена и отчего-то истерично взвывающей сама по себе сигнализации. Оттащили не далеко — но это «недалече, рукой подать», было заявлено по местным меркам — километров под двадцать. И за все время пути ни навстречу, ни сзади не попалось ничего и никого, хотя проселок явно не для коров делали, мостики из мощных стволов перебрасывали и кое-где даже канавы дренажные рыли.

x x x

Даша трудно повела плечами, сводя лопатки: хуже, чем рывком длинной плети, ожгли чужие шаги по дороге. Перевела дух, облизнула закушенные, чтобы не стонать, губы. Разжала сжатые в кулачки кисти растянутых в стороны рук, схваченных на перекладине креста широкими ременными петлями. Хуже очередных плетей был приход кого-то, кто сейчас шептался с теткой. Не оборачивалась, хотя могла бы — привязаны только руки, извивайся как угодно, хоть передком у креста повернись… но чтобы не встречаться глазами — потому что хоть и свои тут все, а когда ты как есть голышом на распялке, вся плетью исписанная — тут позора лишнего — ого!!! По шагам понимала — мужик. И того хуже… Накатило волной горячего стыда — даже про боль спины забыла, стиснула тугие голыши, плотней ляжки свела — хотя все одно задом к нему стоит, а оно как-то… не так стыдней…

Снова бухнули сапоги, удалились, загребая придорожную пыль. Злой, отрывистый и даже какой-то обиженный голос Марковны, что приходилась ей многоюродной теткой:

— Не дал боженька тебе всю порцию прописать… Чужака везут, сломалась машина евоная… А ну-ка, размягчи зад! Хоть напоследок протяну с опоясочкой…

Как-то механически-привычно расслабила бедра, а в голове стучала новость, которая, выходит, взаправду снилась два дня подряд! Вещие, ой вещие были ночки!

— А-а-аххх… мммм… — рвущая боль с «опояской» обернулась вокруг бедер, взрезала на голышах круглый полумесяц, набухший острой болью.

— Ну вот, хоть с протяжки стон подался… — довольно проворчала Марковна, сворачивая кольцом длинную узкую плеть. Потянулась повыше, отстегнула ремни. — Ну-ка, домой! Платье-то натяни, стерва, сверкаешь тут голяком бесстыжим… Ничо, я тебе назавтра хоро-о-ших прутов настегаю! Досыта!

x x x

Хутор, утонувший среди матерого ельника, вынырнул сразу за очередным поворотом. Как и было обещано в начале буксировки, на постой его определили «а вот сразу второй дом, к Ермилу, он до гостей охочий». Так же споро и немногословно плечами затолкнули «крузер» на необъятный Ермилов двор, тяжело проскрипели воротами («крепостные…» — оценив толщину досок, хмыкнул Игорь) и убедительно заверили: человечек в район уже того, пошел, кого надо вызовет, машинку твою сделают, а пока жди — да гостюй. Вот Ермил обо всем чего надо и скажет.

Откланялись, мохнато шевельнули бровями и бородами, презрительно глянув на заготовленную «пятихатку», и окутались дымом «трахтора», пропадая на проселке. Остался с Игорем только один — как выяснилось из коротких, степенно сказанных «гостевых» слов, это и был Ермил:

— В дом прошу, гостевать и мир нести… Меня Ермилом называй.

— А по отчеству?

Сухощавый, подвижный дед еще раз коротко поклонился:

— Сказано ж, как называть… Чего отчество, чего зря слова плодить…

— Хорошо. Спасибо. Я — Игорь…

— Игорь так Игорь… — неуловимо пожал плечами хозяин, отворяя широкую домовую дверь.

Молча поклонилась у печи крупная, статная хозяйка, совсем и не пожилая женщина, ловко сняла со стола накидку, под которой уже густо теснились миски да плошки («„Узун-кулак“, — опять глубоко про себя ухмыльнулся Игорь, — откуда знали, что к ним человека приведут? Пока „крузер“ ставили, такой стол никак не собрать…»), не тратя лишних слов, сел к столу вслед за хозяином. Оглянулся — не сядет ли хозяйка, но той уже не было — даже половицы не скрипнули, когда вышла. Ермил щедро набулькал из темно-синего штофа янтарного цвета жидкость, мелко перекрестил рот и, подавая пример, аккуратно вкинул стопку внутрь бороды. Игорь с непривычки к таким стопарям повторил жест медленнее, а потом некоторое время собирал разбежавшиеся глаза: миленький ягодный запах маскировал градусов этак за шестьдесят…