Век Екатерины. Заговорщики у трона - Иван Саввич Брыкин

меня, холоп! — и вдарил так, что Барятинский свалился.

Тут офицеры как завопят:

— Выродок голштинский, он Барятинского убил!.. Да он всех перебьёт, дай ему волю!.. Бей его, братцы!

Набросились они на него, повалили, пинают, бьют, кто-то душить пытается; он, однако, не сдаётся, — откуда только сила взялась?

Пора это было кончать, а шпаги при мне нет; я ищу что-нибудь подходящее и хватаю первое, что под руку подвернулось, — вилку, которую Барятинский у Петра Фёдоровича отобрал. Гляжу, он каким-то образом вывернулся и подняться пытается: тут-то я в него вилку и всадил — прямо в сердце попал, не промахнулся.

Пётр Фёдорович охнул и завалился на пол; крови из раны всего капля вылилась, а он уже не дышит. Офицеры вмиг протрезвели, отпрянули от него и на меня в испуге смотрят.

— Перенесите его в спальню, положите на кровать, — говорю. — А я сей же час письмо императрице напишу. Бог милостив, матушка-императрица тоже, — обойдётся, как-нибудь…

Письмо я написал и наверняка знаю, что Екатерина всю жизнь хранила его в секретном ящике — оно ей полное оправдание в смерти супруга давало. В письме было сказано так: «Не знаю, как беда случилась, но Пётр Фёдорович заспорил за столом с князем Фёдором Барятинским, — не успели их разнять, а императора уже не стало. Сами не помним, что делали, все до единого виноваты, пьяны были, но никто не думал поднять руку на государя! Повинную тебе принёс — и разыскивать нечего. Погибли мы, когда ты не помилуешь, — прогневили тебя и погубили свои души навек».

Кары никакой нам не последовало, напротив, Барятинский был пожалован императрицей в камер-юнкеры и получил двадцать четыре тысячи рублей; далее она произвела его в камергеры, тайные советники, а потом — в гофмаршалы.

Убийство Петра III.

Гравюра XVIII века

О смерти императора Екатерина народ оповестила манифестом, в котором внезапную кончину Петра Фёдоровича объяснила прежестокими коликами от приступа геморроя. Верил ли кто в это, не знаю, тем более что когда тело императора в Петербург привезли и выставили в Александро-Невской лавре для прощания, лицо было чёрным и опухшим. Впрочем, долго рассматривать не давали — офицер, тут находящийся, командовал:

Поклониться и сразу идти в другие двери!

Императрица на похороны не пришла, а погребли императора в той же Александро-Невской лавре, так как в императорской усыпальнице Петропавловского собора хоронили только коронованных особ, а уродец наш короноваться не успел. После кончины императрицы сын её Павел прах отца своего в Петропавловский собор перенёс, посмертно короновал и рядом с Екатериной захоронил; мне тоже в этой церемонии участвовать пришлось, но это уже другая история…

* * *

После смерти императора на меня стали косо поглядывать, иногда я слышал шепот за спиной: «Цареубийца!» Ну, что же, пусть так — разве я первый и единственный, кто поднял руку на царя? С древности до наших дней царей убивали, и дальше будут убивать: такая уж это должность — быть царём…

Однако разговоры за моей спиной не только от высокого негодования возникали — чаще завистью были они побуждаемы. Ну, как же — вон на что Орловы дерзнули и вот что приобрели!.. Особенно зависть усилилась, когда пошли слухи, что императрица замуж за Григория собралась, — тут целый заговор составился! Возглавил его Федька Хитрово, которого мы за своего считали: до переворота он служил ротмистром в Конной гвардии, а там наших мало было, — если бы не Федька, да Потёмкин, который тогда был вахмистром, вряд ли конногвардейцы к нам присоединились бы. Императрица этого не забыла и обоих одарила: Федька восемьсот душ крестьян получил, Потёмкин — четыреста, каждому дано было по десять тысяч рублей, а кроме того, и тот, и другой были переведены ко двору, в камер-юнкеры.

Но им этого показалось мало; Потёмкин от тоски в монахи хотел уйти, глаза, к тому же, лишившись при лечении у какого-то знахаря и получив отсюда обидное прозвище «Циклоп». Григорий его при дворе уговорил остаться: Потёмкин чужим голосам удивительно подражал и этим искусством императрицу забавлял — хорошо же он после брату моему отплатил, став новым возлюбленным Екатерины!..

А Федька Хитрово решил, ни много, ни мало, всех нас, Орловых, перебить, Екатерину с трона свести, а на её место посадить Иоанна Антоновича, узника шлиссельбургского. Первый пункт такового плана большое сочувствие вызвал у многих важных персон при дворе, но о втором и третьем они и слышать не хотели. Тогда Федька начал сообщников среди менее значительных персон искать и обратился к камер-юнкерам Несвицкому и Ржевскому, однако они, его выслушав, тут же донос в Тайную экспедицию написали, а Ржевский, этим не удовольствовавшись, ко мне прибежал и лично всё доложил.

— Федька ведь брат твой двоюродный? — говорю я Ржевскому, выслушав его. — Не жалко брата под топор подводить?

— Я матушке-императрице служить присягал, а не Федьке, — отвечает он.

— Да, — соглашаюсь я, — разве ты сторож брату своему?..

Тайная экспедиция розыск учинила, Федьку Хитрово арестовали. Начальник Тайной экспедиции Василий Суворов, отец нашего генералиссимуса, протоколы допросов Федьки мне для ознакомления прислал, особливо одну фразу выделив: «Первым мы Алексея Орлова убить намеревались. Григорий Орлов глуп, а брат его Алексей больше всего делает: он всему причиной».

Я поехал в Тайную экспедицию: уж очень хотелось в глаза Федьке посмотреть — мы с ним хорошо знакомы были, кутили вместе не раз и в перевороте заедино головами рисковали. Вхожу в комнату, его допрашивают; завидев меня, пал он передо мною на колени и стал прощения просить:

— Бес попутал, Алексей Григорьевич! Кровь в голову бросилась, когда узнал, что императрица замуж за Григория собралась. Если уж она решила замуж идти, то вольна взять владетеля или принца крови, а Гришка разве может быть императором, сам посуди? Один из вельмож наших, знаешь, что сказал? «Готов служить Екатерине Романовой, но графине Орловой служить не буду».

— Я на тебя зла не держу, — отвечаю, — обидно лишь, что ты нашу былую дружбу предал. В остальном пусть государыня-императрица твоё дело рассудит.

Позвал я Суворова и говорю ему:

— Я тебе советовать, Василий Иванович, не смею: ты человек опытный, сколько лет уже сыском занимаешься. Однако какой из Федьки заговорщик — болтовня одна с пьяных глаз, от зависти, что Орловы императрицей столь обласканы. На каждый роток не накинешь платок, а «слово и дело» покойный император Пётр Фёдорович, слава Богу, отменил: хоть какая-то от него польза была.

— Разберёмся, Алексей Григорьевич, — сказал Суворов. — Я доклад матушке-императрице со всем беспристрастием составлю.

Верно, разобрался