Владыка битвы - Алекс Хай

Я встал перед ними, раскинув руки в стороны. — Я с вестью для короля, а не с дурным умыслом. Но если нужно, унизьте меня ещё раз. Вижу, вы здесь это любите.

Селвик тяжело вздохнул и молча покачал головой.

— Да бог с тобой, — отмахнулся хускарл. — Проходите.

Второй охранник распахнул перед нами окованные железом створки. Первым вошёл монах, я следом. Вооружённые братья с моими пожитками остались за порогом.

Едва попав внутрь, я закашлялся. В нос мне ударил странный запах — вроде бы горела смола, но аромат у неё был тяжёлый, дымный, удушающий. У меня сразу же закружилась голова, а в носу противно защипало.

Отец Селвик взглянул на меня с сочувствием.

— Не по нраву драгоценный фимиам?

— Ничего, привыкну, — прохрипел я. — У нас нет таких смол. Мы травы воскуриваем.

— Заморская. И священная. Если окурить дом этим фимиамом, то злые чары уйдут.

Я хмыкнул. Зачем тащить из-за моря какой-то фимиам, если зло отлично прогоняет полынь? А уж если смешать с чертополохом и шалфеем… Но я решил помалкивать, чтобы лишний раз не раздражать этого подозрительно дружелюбного монаха. Мне требовалось только переговорить с Альриком-Элерихом, и ради этой встречи, судя по всему, следовало прикусить язык. Кажется, месть сделала меня чересчур язвительным.

Внутри дом оказался ещё более угнетающим, чем выглядел снаружи. Окна, больше похожие на вертикальные продолговатые бойницы, располагались на самом верху, и сквозь них почти не проникал свет. Зал, в котором мы оказались, миновав первое помещение, тонул в полумраке. Здесь горели свечи и масляные лампы, тонкие струйки курившейся смолы тянулись к погруженному во тьму потолку. Очаг пылал, но каменные стены, казалось, поглощали весь его жар. Мне стало холодно, и я плотнее закутался в старый изодранный плащ.

Пока я пялился по сторонам, к отцу Селвику подошёл человек в лисьей шкуре на плечах, и они принялись о чём-то шептаться. Я разглядывал стены, увешанные картинами, что были вышиты нитками. Такого мне ещё видеть не приходилось. Вроде бы рисунки — но на ткани, и рисунки искусные. На них были изображены люди, животные, сады и крепости, и в небе над их головами обязательно изображали ещё одного человека — он словно взирал на всё с облаков и непременно светился. Наверное, так они видели своего единого бога, что умел умирать и воскресать. Почему же они так его любили? Должна быть причина. Но я пока не видел её. Не понимал.

Или не хотел видеть и понять.

— Хинрик! — громким шёпотом позвал меня монах. — Король готов нас принять.

Я кивнул.

— И я готов.

— Обращайся почтительно. Правильно говорить «ваше величество». Не начинай разговор первым — сперва дождись позволения. И поклонись, когда войдёшь.

— Многовато сложностей.

— Это же король.

— С конунгом было проще.

— Король — не конунг. — Селвик назидательно поднял палец к потолку. — Конунга выбирают люди, а короля — бог. И этот выбор нужно почитать.

— И как же он его выбирает? Шлёт видения вашим монахам?

Божий человек шикнул на меня.

— Потом, — шепнул он.

Из тёмного проёма вышел тот же муж в лисьей шкуре и жестом указал нам себе за спину. Селвик пошел первым, я осторожно шагал следом. Старая привычка красться, когда подозревал опасность.

Как я понял, король принял нас в семейной части дома. Зал был меньше, отделён от главного деревянной стеной. Убранство здесь было богатым, но я не успел рассмотреть сокровища, потому как Селвик резко остановился, и я едва не налетел на него.

Высокий толстый свер сидел за небольшим столом и разглядывал страницы заморской книги. Я сразу понял, что именно этого мужа когда-то именовали Альриком Тучей, потому как он был хмур, огромен, а пепельно-седые космы и кустистые брови и правда придавали ему вид мрачный, грозовой.

— Отец Селвик, — поприветствовал он и аккуратно, словно то была величайшая реликвия, закрыл книгу. Я увидел, что её оклад был богато украшен серебром и самоцветами. Видно, и правда очень ценная книжища. — Кто с тобой?

Монах отстранился, давая мне возможность показаться. Я шагнул вперёд и поклонился, как меня учили.

— Моё имя Хинрик, ваше величество, — представился я. — Хинрик Фолкварссон. Сын твоего брата и Эйстриды из Химмелингов.

Король замер и уставился на меня во все глаза, позабыв убрать руку с книги. Я видел, как на его лице удивление сменялось испугом, затем озадаченностью, а после и вовсе растерянностью.

А затем Элерих Благословенный расхохотался так, что задрожали камни.

— Я говорю правду, ваше величество, — добавил я, но его смех заглушил мои слова.

Вдоволь отсмеявшись, он вытер проступившие слёзы рукавом богато расшитой рубахи и строго взглянул на монаха.

— Отец Селвик, не знал, что ты умеешь шутить. На кой ты привёл этого щенка?

Божий человек вытаращился на меня и украдкой показал кулак.

— Говори правду, начертатель. Ты поведал мне, что у тебя есть новости о Химмелингах. Не трать время короля.

— Это и есть новость о Химмелингах. Нас двое — Сванхильд Фолквардоуттир и я, Хинрик Фолкварссон. Я и сам узнал, кем являюсь, только этой зимой. И я могу доказать это.

Король медленно поднялся из-за стола и двинулся на меня.

— Не смей порочить память моего брата, ты, сучёныш…

Монах попробовал протиснуться между мной и Элерихом.

— Вашему величеству не стоит…

— Прочь! — рявкнул король.

Я шагнул ещё ближе и быстро выудил из внутреннего кармана перстень матери.

— Вот моё доказательство. — Элерих уставился на драгоценность, что я ему протянул. — Это перстень моей матери, он всегда был при ней. Она родила меня на Свартстунне, куда бежала после того, как Гутфрит убил моего отца. А затем она сделала меня сыном мести. Так мне сказала верховная жрица Гутлог. Она меня воспитала и в нужный час всё рассказала.

— Дай сюда!

Элерих вырвал у меня из рук перстень и поднёс ближе к свечам. Самоцвет вспыхнул яркими прожилками. Король долго вглядывался в него, а затем бросил перстень на стол, устало повалился на скамью и закрыл лицо руками.

— Он. Точно он. — Он взмахнул одной рукой. — Селвик, умой ему рожу. Хочу взглянуть, похож ли.

— Глаза у меня от матери, — на всякий случай добавил я. — Химмелевы.

Монах исчез и тут же вернулся с кувшином воды. Налил мне немного на руки, и я старательно отчищал лицо от грязи и засохшей крови.

— Почему ты сразу всё не сказал? — расстроенно проговорил он.

— Потому что не знал, чего от вас ожидать.

Я вытерся куском ткани, что услужливо предложил монах. Хоть посвежел и взбодрился. Вода была холодная.

— Ну, покажись теперь, — приказал дядя.

Я медленно поднял глаза на