С любовью, искренне, твоя - Меган Куин

сшитом на заказ пиджаке с взлохмаченными волосами. У него умопомрачительно великолепная челюсть…

— Ёшкин…

— Кот.

Мои подруги ахают. Матерятся.

Прячутся.

Все три мои подруги падают на свои задницы и пытаются найти укрытие.

— Что за вечно любящий… Какого фига он здесь делает? — Кимберли дышит, прикладывая салфетку к лицу. Чтобы замаскироваться?

— Наглость с его стороны. — Вив прикрывается кардиганом, как будто это плащ-невидимка. — Это наш бар, а не его.

Глаза Джен угрожающе сощурились, она уставилась на меня, прячась за миской с попкорном.

— Блин, прикрой лицо, или он тебя увидит.

Должно быть, они напились в хлам.

— О ком вы болтаете? — Я делаю еще глоток, пребывая в блаженном неведении.

— Пэй, прикрой свое лицо, черт возьми. — Кимберли хмуро смотрит на меня, бросая соломинку в мою сторону. — Там наш босс-ворчун.

Босс-ворчун?

— Это чертов Рим, ты, пьяная идиотка, — говорит Жен, ударяя меня по ноге под столом.

Когда его имя слетает с её губ, глубоко в моей душе загорается искорка радости.

Рим…

Рим здесь.

Я оборачиваюсь и замечаю его.

Вот он.

Его двое.

Они оба такие симпатичные, что я едва могу это вынести.

Подождите. Его двое?

Этого не может быть, и, о боже, я так пьяна.

Сидя на барном стуле, Рим одной ногой опирается на перекладину стула, а другая будто приросла к полу. Он держит на весу стеклянный стакан; его хватка крепкая, но небрежная. Галстука нигде не видно, несколько верхних пуговиц на белоснежной рубашке расстегнуты.

Уф.

Боже, он безумно горячий. Почему я считаю единственного мужчину в мире, которого не могу заполучить, таким чертовски великолепным?

Его челюсть напряжена, губы поджаты, он внимательно изучает толпу, брови нахмурены, глаза ни на чем не концентрируются, просто наблюдают.

Он кого-то ждет или просто наслаждается атмосферой?

— Почему ты не прячешься? — спрашивает меня Кимберли с неподдельным страхом в голосе.

— Ты сдурела? Он нас увидит.

Есть кое-что, чего они не знают. Мне хочется сказать — «Вы не понимаете. Я хочу, чтобы он увидел меня».

Я практически отчаянно нуждаюсь в этом. Что на самом деле на меня не похоже — совсем не похоже. Да, прошло много времени с момента моего последнего перепихона, как красноречиво выразились мои подруги ранее. Но в Риме Блэкберне есть что-то таинственное, что заставляет мое сердце биться чаще. От этого у меня по коже бегут мурашки. Он загадка, и я хочу развернуть его многочисленные слои. Признаю, что его одежда — это первый слой, который я хочу развернуть… но всё же.

Хочу, чтобы он увидел моё короткое черное платье с более глубоким вырезом, чем мне следовало надевать сегодня в офис. Глубже, чем тот, который считается уместным на рабочем месте.

Хочу, чтобы он обратил внимание на длину моих волос, на то, как волнистые кончики достигают выпуклости моей груди.

Хочу, чтобы он увидел ярко-красную помаду, которой я часто красила губы и наносила повторно, надеясь и молясь, что, возможно, только возможно, он придет на мой этаж и мельком меня увидит; интересно, как бы выглядели мои губы вокруг его члена и после исследования его тела.

Красные поцелуи на наверняка красивой, крепкой груди.

Прессе.

Ключице.

Я вздыхаю — пьяная, взгляд расфокусирован — и наблюдаю, как мой босс с серьезным выражением лица оглядывает толпу. Он обращает внимание на каждого, неспешно потягивая что-то похожее на ром или бренди со льдом и медленно поворачивая голову в нашу сторону.

Моё тело замирает, губы приоткрываются, грудь вздымается. Затаив дыхание, я желаю, чтобы он хоть раз взглянул на меня. Только разочек.

Посмотри на меня.

Я сижу здесь.

Взгляни на меня.

Но он этого не делает.

Он не замечает меня — конечно, — его холодный, оценивающий взгляд проходит мимо меня, как будто я сливаюсь со всеми остальными в этом месте. Во мне нет ничего особенного, я никогда не выделяюсь из толпы.

Так же, как на работе.

Допив свой напиток и с грохотом поставив стакан на барную стойку, Рим бросает несколько купюр и застегивает пиджак, прежде чем направиться к двери, оставляя меня в возбужденном и растерянном состоянии.

Я смотрю ему вслед, как щенок смотрит в окно на хозяина, который уходит из дома.

Это так драматично.

Боже, я пьяна.

«Виной этому алкоголь», — говорю я себе.

Все еще прячась и пытаясь слиться с кабинкой, я тяжело вздыхаю и делаю глоток своего напитка.

— Девочки, он ушел. Больше не нужно прятаться.

Выглядывая из своих жалких укрытий, мои подруги подтверждают, что горизонт свободен, прежде чем занять свои места.

— Я думала, он никогда не уйдет, — выдыхает Жен.

Я надеялась, что он останется…

— Мы были на волоске от смерти. Он почти увидел нас. — Вивиан вытирает лоб.

Я хотела, чтобы он увидел меня…

— Да, Пейтон чуть нас не спалила, — огрызается Кимберли, бросая попкорн в рот. — Она пялилась на него.

Не могла ничего с собой поделать…

— Может быть, я хотела, чтобы он меня увидел, — выпаливаю я, и, кажется, выпивка развязывает мой язык.

— Что ты только что сказала? — Реплика Жен.

Румянец заливает мои щеки.

Я только что намекнула на одну из своих самых глубоких и темных тайн: я ужасно неуместно втрескалась в Рима Блэкберна.

— Ёперный театр. Ты неуместно втрескалась в Рима Блэкберна? — Вив слово в слово повторяет мое пьяное чистосердечное признание.

— Я сказала это вслух?

Кимберли смеется.

— Ага.

— Подождите… — Вивиан поднимает руку, призывая остальных замолчать.

— Пейтон, тебе нравится Рим?

Вот и всё, правда открылась. Несмотря на то, что по моим венам течет изрядное количество алкоголя, я всё ещё чувствую себя беззащитной и выставленной напоказ.

Потому что, когда я говорю «никто», я имею в виду, что ни один человек в офисе не любит Рима.

Он там не для того, чтобы заводить друзей; а, чтобы зарабатывать деньги и развивать свою компанию.

Играя с салфеткой, гоняя её по столу, и опустив глаза, отвечаю:

— Ну, вы знаете…. Рим действительно привлекательный.

— Привлекательный? — спрашивает Вив недоверчиво. — Я имею в виду — он горячий, но… он изверг.

Да, он бывает мудаком.

Но, может быть, именно это мне в нём и нравится.

У моих подружек не хватает такта говорить по очереди, они громко кричат в унисон, чтобы я их услышала, потрясают меня своими мнениями о том, какой ужасный Рим:

Он грубый.

Он высокомерный мудак.

Он тиран.

Ага, я в курсе. Но есть в нём и что-то такое, чего никто не видит — уязвимая сторона, которую я хочу узнать.

Меня тянет к нему, как мотылька на пламя, и я не