Русская горка. 2014—2016 - Алексей Смирнов

Тем более, что никотинсодержащий продукт я все же нашел. Сигареты. Правда, тоже из-под прилавка. Покупал их под песню:

Прости, родная мать!Не смог твой сын понятьСовсем элементарного:Не надо воровать.

Рождение жанра

Я предлагаю выделить отдельный художественный жанр: Порыв.

У нас в СП есть разные секции – детективная, прозаическая, поэтическая, не пойми какая экстравагантная, еще какие-то. Надо сделать и секцию Порыва. Может быть, даже создать отдельный СП. Союз Порыва.

Потому что во всех патриотических произведениях – особенно фантастических и стихах – важно не исполнение, а чистота души. Порыв-то похвальный. Человек, как умеет, славит Родину. Желает ей победы даже в мрачном будущем. Особенно в нем. Будоражит умы детской верой, которая и должна быть мерилом.

Критиковать разрешается только степень накала, и то надо постараться не обидеть, если не торкает. Люди настолько любят отечество, что не хватает слов, а какие есть – разбегаются.

Планета животных

Наследница договорилась взять рыжего котика.

В жизни не видел ничего трогательнее.

Владевшая котиком сторона проявила невиданную бдительность. Спросила паспорт. Выяснила условия. Спросила про среду и пятницу. Чем будете кормить? Какой фирмы? Где он будет спать? Сторона потребовала докладывать о состоянии котика и высылать фото. Пообещала звонить и проверять, насколько мы палачи.

Сторона – мать и дочь – доставили котика в котовозке к метро. Приехали на машине. Из Горелово – для питерцев, кто понимает.

Старшая прослезилась.

– В чем вы его повезете? Он только что покушал.

Я помахал моей котовозкой, от которой мой демон пришел в ужас, едва я ее достал – вспомнил. В ней можно доставить слона.

– Вот, возьмите ему простыночку…

– Мы взяли. Шарф ручной вязки.

– Дайте хоть пять рублей на корм…

Я дал сто.

– Да ну что вы, мне бы пять…

Слезы лились. Котовозку на прощание перекрестили. Мы поклялись, что будем писать.

В метро я спросил:

– Как назовете?

– Думаем, – отозвалась наследница. – Есть мысли?

– Есть. Ричард Паркер. Тигр из «Жизни Пи».

– И как, по-твоему, это будет звучать?

– Очень просто. Дик, Дик, Дик!

– Я не буду звать его этим словом!

Ну, напрасно.

Обитель муз

На фестивале «Петербургские мосты» я лишний раз убедился, что настоящие художники встают поздно. Приехал я довольно рано. Дом Писателя – заколдованное место. Вроде и искать его нечего, а я все блуждаю. Так вот: к полудню там еще стояла мертвая тишина. Потом писатели потянулись. Некоторые – со станции, где магазин. Может быть, там и ночевали.

Я решил познакомиться с одним московским поэтом. Протянул руку и представился.

Поэт, сильно качаясь, уставился на нее мутно. Опасливо взял. Затем изрыгнул непристойные, обидные для некоторых народов слова – не в мой адрес, а вообще. Эта догма стала для него с вечера мантрой, а с утра – лейтмотивом. Я отступил. На чтениях поэту назначили няньку, чтобы тот не упал, но не со сцены, а со стульчика.

Хорошо в Комарово! Сам бывал такой.

Нить

Меланхолическое. Надо бы к юбилею, да ну его.

Мне лет пять или шесть. Сижу на лавочке со старушкой. Мы глазеем на убогий дворовый фонтан с единичным выпрыском. Но не столько на него, сколько на тень от струи. Тень очень потешная. Она исступленно подскакивает, но никак не допрыгнет до края бортика – живая иллюстрация к тютчевскому «Фонтану». Похожа не то на жабу, не то на маленькое привидение.

Мы одинаково веселимся и тычем пальцами. Старушка, прабабушка моя, родилась в девятнадцатом веке. При Александре Третьем. Еще жил Дантес, да и Ленин был совсем молодой.

Обитель зла

Конечно, я плохо знаю родной город. С другой стороны, доселе мне было незачем сворачивать с Лиговки в промзону возле Московского вокзала.

С третий стороны, это самый центр.

Я словно перенесся в зловещий уездный город, на самую раскаленную его площадь, где не хватало только сонной лошадки. Вокруг стояли двухэтажные кирпичные казематы, которых не трогали с царских времен. Не знаю, что там было раньше – тюрьмы, склады, конюшни, сумасшедшие дома или штрафные роты. Они были пронумерованы в произвольном порядке. Якобы офисы. Семнадцать корпусов. Шаверма простирала над ними ароматические крыла. Это был истлевший караван-сарай в шаге от туристической цивилизации, помесь кишлака с павловским плацем.

Мне, наверно, не удастся передать впечатление. Это место создано для любого зла.

Я шел через пекло в пункт доставки за книжкой. Она называлась «Откровения людоеда».

Алые паруса

Юбилей ознаменовался мистическим подношением. Объяснений у меня нет.

Выйдя на кухню, я заметил что-то пыльное у холодильника. С утра там было пусто.

При рассмотрении оно оказалось деревянным парусником с магнитом, на холодильник. У меня такого не было отродясь. Я не помню его. У меня вообще магнитов мало.

Мне понятно, что его мог выудить кот из зазора между холодильником и стеной. Правда, я шарил там пару месяцев назад, было пусто. Парусник такой пыльный, что лежал где-то очень давно. Вдобавок, я бы услышал, как его гоняют.

В общем, этого парусника у меня в жизни не было. А даже если был, он точно не скрывался в щели. Откуда он взялся – непостижимо. Намек непонятный, но спасибо.

Атлет

Побывал на чудо-весах.

Напрасно я думал, что отметил полтинник – весы уверены, что мне пятьдесят семь.

При помощи сложных датчиков они мгновенно определили состав меня. Мне даже стало не по себе. Я все ждал, что они назовут фамилию, приведут цитату и выпишут срок.

Одно утешение: мышечная масса безупречна.

– Как это? – спросил я. – Весь день сижу.

– Бывает, – сказали мне. – Занимались в молодости спортом, осталось на всю жизнь.

– Да ну сейчас. Я в молодости водку пил.

– Значит, скажите спасибо родителям.

Не родителям, а прадеду Захару, который наградил династию алкогольной мутацией.

Ювенальная юстиция

Во дворе охота на педофилку.

– Стерва! Старая, поганая блядь! Я все видела! Все вы такие! Подросток вот так наклонился, а ты ему рукой туда! Думаешь, все плохие, а ты чистая? Сука! Я тебе покажу!

Дама за шестьдесят, в ситцевом платье, против толстой фифы в белых брюках, лет пятидесяти.

Магическое мышление

Матерное слово имеет заклинательную силу само по себе. Даже в отрыве.

Послали меня в аптеку. Жара, времени нет. Пришел, но чуть опоздал: прямо передо мной чинно взошла по лесенке дама с насморком.

И разыгралось обычное представление. «Мне бы каких-нибудь витаминок и антигриппинок, зеленьких таких, я видела где-то». В ответ ей высыпали весь современный арсенал якобы полезных медикаментов. Начались сортировка, оценка, выбор, сомнения и разубеждения.

– Блядь, – прошелестел я.

Да просто вырвалось, еле слышно, безадресно, в сторонке. Но сверхъестественно ускорило процесс, и даже насморк вроде прошел, то есть еще и адекватное лечение.

Слова утешения

Родители идут ноздря в ноздрю. Теперь инфаркт у маменьки.

Надеюсь, что обойдется. Делюсь эпизодом эпической жути.

Батя позвонил с новостью в семь утра, и я помчался. Голоснул первую тачку. За рулем согнулся дерганый человек. Он был похож на волка, не раз ужаленного гадюкой. Из переполненной пепельницы торчал триколор с гербом.

– Кто бы мне пепельницу выбросил! – осклабился он.

Я молча кивнул, но тут зазвонил телефон, я заговорил, и волк оказался в курсе дела.

– Вот я вам скажу, – начал он. – У меня отцу семь лет назад сказали: аритмия! Приговор! В любой момент. Думаете, я поверил? Как бы не так…

– Я из медиков, – буркнул я. – И этот приговор…

– Вот вы меня разозлили! – взвился он. – Я ведь хотел от души поделиться, а вы влезли, и я уже не хочу продолжать! Медики, блядь, мелкие уроды все, до последнего! Зачем вы перебиваете? Аритмия, говорю, плюс рак предстательной железы четвертой стадии! Опа? Извините! Руками развели! А я, как проклятый, таскал его по церквам, кредиты его выплачивал, крутил так и сяк, наркоманом прикидывался, алкашом! Таблетки выпрашивал! А он теперь мне что? Ой-ой-ой! – заблажил волк, передразнивая родителя. – Глаза круглые! Когда это ты, говорит, мне помогал? Я для него всё, а он меня на дурку и упек? Понимаете? Я в дурке из-за него валялся… Никто не знает, кому жить, а кому помирать! Он мне: когда это ты мне деньги давал? И на дурку меня. Вот как бывает!..

Он распалялся, а я начинал думать, что хорошо бы мне доехать живым. Никто же не знает, кому и что. Он был прав.

Естественный отбор

Раннее утро, пустынная улица. Еще свежо. Я иду.

– Молодой человек!

Вот все-таки странно. Если какая молодость и сохранилась, то на макушке.