Наши все тридцать - Наталья Даган

На какое-то время я задумалась и не слышала, что он говорит. На меня вдруг навалилась невероятная скука, и я полностью и безотчетно отдалась ей. Когда слух вернулся ко мне, я поняла, что ви-джей моей любви фирменным своим исподволь-приемом дает мне понять, как это нехорошо, жить с родителями.

Он, видимо, желал олимпийского финала в наших полупрофессиональных игрищах. Левой рукой я отловила тогда проходящую мимо меня подругу и, извинившись, отошла с ней «на минуточку».

– Ты сегодня где ночуешь? – спросила я.

– У приятеля, – ответила она.

И тут же ее глаза засияли догадкой: она переметнула лисий взгляд с меня на него и обратно. И внесла рацпредложение:

– А третьей меня возьмете?

– Дай ключи от квартиры, извращенка, – устало сказала я ей.

– На! – Она хлопнула мне их в ладонь. Зажав ключи в кулаке, я перевернула руку и посмотрела на часы. Было около полуночи. Я вернулась к ви-джею. Он снова, как ни в чем не бывало, притянул меня к себе и сделал вкрадчивую попытку присосаться к моей шее.

Я разжала руку и показала ключи. «Поехали?»

Ви-джей отпрянул от меня. И сию секунду ушел в экран, в экранный свой образ, как люди творческие уходят в себя.

– Я не могу, – с достоинством отозвался он, – у меня завтра съемка в восемь утра.

И пустился в длинные размышления о том, что бурная ночь непременно скажется не только на состоянии здоровья, но и на цвете лица, а лицом он работает, что даже в юности, скажи ему кто-нибудь, что у него завтра съемка в восемь утра, он не решился бы…

Он наконец замолчал. Мы стояли и смотрели друг на друга как два барана. Это продолжалось секунду, не более. Я захотела уйти сразу же, но внутренний голос повторил: «Легче, Джада, легче. Вы работаете в одной зоне, нужно расстаться красиво. А то еще, чего доброго, заподозрит в тебе сексуальную маньячку: ей отказали, она убежала. Легче, легче…»

Это был довод. Play предстояло доигрывать до конца.

Первый, кто открыл рот после нашего многозначительного молчания, был ви-джей. Он предложил поужинать. Я согласилась.

Ужин был ни веселым, ни тягостным, он был обычным. На этот раз мы не отличались от большинства пар, сидящих в одном из гламурнейших кафе Москвы. Я чувствовала себя неимоверно уставшей. Аппетита особо не было, я просто сидела и рассматривала ви-джея. Он, очевидно, ждал каких-то вопросов или упреков, но я их не озвучивала. Да и какие тут могут быть упреки?.. Съемка в восемь утра. Мама.

Моя подруга присылала мне sms, полные глубокого смысла и мата. Я читала их, посмеивалась, зачитывала некоторые ему. Я ждала окончания вечера.

А потому невероятно изумилась, когда, подбросив меня до дома, он пошел на последний приступ. Это было очень вдруг. Прощаясь со мной, он подтвердил свой статус мастера в сексуальном фристайле: стремительно действуя, не промахнулся мимо ни одной моей эрогенной зоны. Он что-то там говорил, к чему-то склонял еще меня… Но только на этот раз все его действия возымели обратный эффект: мой организм пришел в раздражение и не хотел уже ничего, даже прощального рукопожатия, не то что поцелуя. Ви-джей между тем, поняв, что меня не удается уговорить на секс в машине, совершал полупрозрачные намеки, что я должна сейчас ему сделать… Чтобы нам всем было, так сказать, хорошо. Это был настоящий «алярм и ужас нах», как говорил впоследствии один мой юный приятель. И никакой ветеранский секс не мог с этим всем сравниться.

Так что я вышла из машины совершенно очарованная. Судорожно застегивая джинсовку, я даже было подумала, что пойду на следующее мероприятие с участием моего любимого ви-джея через две недели. Но что бы я там себе ни подумала, – а мало ли что может подумать женщина, мимо ни одной эрогенной зоны которой не промахнулись, – это было последнее наше свидание. Погода с того дня установилась необыкновенно летняя, и Брюс Всемогущий счел где-то там, у себя наверху, нашу историю исчерпанной.

К тому же ровно через две недели, в день означенного мероприятия с его участием, куда я также была аккредитована, я, катаясь с одним знакомым по Москве на спортивном мотоцикле, вылетела из седла и, сделав кульбит в воздухе, очень удачно упала на газон, в районе Воробьевых гор. Ощущение было такое, как будто сам Господь Бог шлепнул меня по попке: я оказалась совершенно невредима, но эмоционально в тот день была уже ни к чему не пригодна и никуда не пошла. Знакомый мой, слава богу, тоже отделался легким испугом. Когда я встала, пошатываясь, на ноги, то увидела, что он, прихрамывая, уже рысит к своему железному коню. А вот его спортивная «ямаха» пострадала: она была мятая и битая, ее было жалко. Сняв шлем, я прорыдала над ней порядка часа и только на пятидесятой минуте поняла, что рыдаю не над «ямахой», а над своей судьбой. Мой охромевший мотоциклист сидел рядом со мной на парапете, обнимал меня, совал мне вовремя бумажные платки и рассказывал в утешение о том, какой чудесный у него младший ребенок, как он его любит…

Телефоны и е-мейлы молчали с того дня, от моего ви-джея не было ни слова. Вскоре наша с ним смурная энергетическая связь тоже сошла на нет, и ви-джей полностью вернулся на экран, где ему самое место.

Но он нравится мне до сих пор, и теперь, пожалуй, даже больше, чем когда бы то ни было. По утрам в воскресенье, попивая кофе с «бейлисом», я смотрю заветный канал и думаю о том, что редкий мужчина смог бы найти свое место под солнцем так удачно, как нашел его он. Что мой любимый ви-джей абсолютно, совершенно неповторим, он стопроцентно эксклюзивен. И с самого начала мое опытное сердце это почуяло.

Сердце

Вот, кстати, о сердце. Очень неспокойный орган. У меня он, например, никогда не болит, но весьма часто я его чувствую – особенно в период долгого отсутствия в моей жизни тренажерного зала. То есть когда наступает гиподинамия, застой.

Я заметила, сердцу часто придают излишнее, преувеличенное значение. Этому способствуют и многочисленные народные поговорки: «сердце не лежит», «сердцу не прикажешь». Особенно забавно, что все они с успехом существуют рядом с такими, как «стерпится-слюбится».

Я думаю, от сердца идут все самые глобальные проблемы в нашей жизни. Если дать ему, сердцу, автономность, жизнь станет, прямо скажем, не сахар. Потому что в действительности сердце ведь никогда не хочет покоя, это правда. Но при этом оно никогда не знает точно, чего именно хочет, – и это еще более горькая правда, чем все предыдущие.

Традиционно считается: сердце хочет Большой и Светлой Любви. Но чем она, Большая и Светлая Любовь (БСЛ), отличается, к примеру, от Большой Совковой Лопаты (тоже БСЛ), сказать могут единицы. И очень немногие могут дать ей, БСЛ, хоть какое-нибудь вообще определение.