Молодость - Михаил Сегал

– Эти билеты нельзя поменять, понимаешь? Это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время.

4

Директор театра поднялась в свой кабинет, отдышалась и села за стол.

– У нас межгород работает? – спросила она секретаршу.

– Работает, Анна Николаевна, я сбегала в сберкассу, все работает.

Внимательно всматриваясь во множество циферок на листочке, директриса набрала номер. Сначала долго не отвечали, она просто ждала, прижав трубку к виску. Потом заспанный мужской голос ответил.

– Здравствуйте, – и снова сверилась с листочком, – Николай Валерьевич. Это вас беспокоит…

Она говорила размеренно, делая паузы, давая возможность человеку понять, что произошло, но в то же время не давая ему возможность разрыдаться.

– Да… Да, конечно… – отвечал голос. А потом связь прервалась.

Анна Николаевна подождала какое-то время, а потом заплакала. И тут же телефон зазвонил вновь.

– Тут прервалось что-то… – медленно подбирая слова, стал говорить голос… – Я благодарен вам… Сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Вопрос про билеты… Вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… У меня к вам личная просьба помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется…

Анна Николаевна встала из-за стола, включила громкую связь и подошла к окну. Дождь моросил по асфальту, кончался рабочий день. Заботливые родители с детьми выходили из «Чиполлино», вытирали им носы, поправляли одежду.

– … все расходы и благодарность вам лично, это естественно. Поймите нас, прошу, бывает так, что обстоятельства сильнее. Тем более Валерий Иванович столько лет отдал театру, я вас очень, лично прошу…

Секретарша все слышала и смотрела на тихо плачущую Анну Николаевну. Потом подошла к столу и посмотрела на листок.

– Они в Гоа. Курорт в Индии. Мы там в прошлом году отдыхали.

5

Графиня вжалась в стену рядом с дверью и не смела мешать Эльфогному. Он заходил то с левой, то с правой щеки и целовал дедушку. В щеки, в губы, в глаза. Вдруг закричал так громко, что заложило уши, вернее – только начал кричать.

Елена бросилась к Лике, схватила в охапку и прижала к себе. Эльфогном подергался и сразу затих, как будто съел свой крик. Телефон зазвонил в рюкзаке. Елена не отпускала. Потом поняла, что Лика хочет взять трубку. Отпустила.

– Да, – ответила Лика. И надолго замолчала, стоя посреди комнаты.

«…Алло, зайчик… Мы все знаем… Родная, держись. Переезжай к тете Лизе, мы ей сейчас позвоним. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами…»

За окном трамваи сигналили машинам, машины трамваям, от низких туч стало темно, но дождь не начинался.

«…Понимаешь, это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время…»

Затем голос поменялся на мамин, мама стала говорить что-то в том же духе.

Лика положила оправдывающийся телефон на колени к дедушке, а сама опустилась рядом на пол и тоже склонила голову. Вошла Анна Николаевна.

– С папой разговаривает, – прошептала Елена.

Лика медленно встала, подошла к выходу и уткнулась носом в Анну Николаевну.

– Ну что ты, девочка… Мы все сделаем сами. Валерий Иванович – старейший работник нашего театра…

С сиреной к окнам театра приехала «скорая».

6

Вот таким длинным оказался этот день. Но он еще не закончился, нужно было что-то делать, «организовывать», а плакать, видимо, нельзя, да и негде. Лечь спать тоже сразу не получалось и как-то вообще не хотелось.

Лика разгримировалась, а через полчаса в театр приехала тетя Лиза, чтобы «забрать» ее.

– Вещи завтра свои у дедушки возьмешь, нечего туда ходить, только нервы.

Они поехали в набитой битком маршрутке далеко-далеко, в «микрорайон». Люди входили и выходили, а плакать было опять нельзя, потому что это вообще глупо – плакать в маршрутке. Доехали, вышли и потом еще минут десять топали между грязных серых хрущевок, каких-то детских садов и школ. Лика никогда не любила ездить сюда в гости, потому что ей был неприятен этот путь от остановки до квартиры. Троюродная сестра Оля и дядя Андрей все уже знали, были подготовлены и встретили Лику с понимающими лицами.

Сели ужинать. Есть не хотелось, но Лика все съела, всю эту картошку с мясом.

На какое-то время в доме воцарилась тишина, Лике выделили место в Олиной комнате. Оля села делать уроки. Здесь с этим было строго. Потом Лика услышала, как за тремя закрытыми дверьми в кухне включили телевизор. Она легла, натянула одеяло и впервые за последние несколько часов почувствовала себя одной. Теперь можно было плакать или думать. Больше всего, конечно, хотелось уснуть, но не получалось, сколько ни зажмуривайся, сколько ни считай слонов. Пока ехали сюда, она мечтала дойти до кровати и натянуть одеяло, словно весь ужас прекратится и найдется какое-то решение. Но вот одеяло перед глазами, а ничего не изменилось, и всего лишь восемь часов вечера, спать лягут не скоро. Вдруг она подумала о том, где сейчас дедушка? Его куда-то… Забрали? Унесли? Как это лучше сказать? Еще утром, даже днем он принадлежал себе, сам решал, куда пойти, куда сесть, а теперь его можно брать и уносить? И он не сможет сказать ничего против, даже если очень не хочет? Куда вообще его могут увезти? По логике, или домой, или в морг. Значит, пока я здесь лежу под одеялом, дедушка лежит в морге? Что такое морг, Лика толком не знала: только то, что там лежат люди, перед тем как их похоронят. Знала, что если кого-то долго нет дома, то родственники «обзванивают все морги». Все? Значит их несколько. И потом… Как они там лежат? Одетые или нет? Аккуратно или прямо на полу? Она вдруг вспомнила, что когда ходила мимо больницы, то рядом видела пристройку с надписью «Морг». Окна в пристройке были зарешечены, да и самой смотреть особо не хотелось. Если пойти туда завтра утром?.. Внутрь могут не пустить… Как не пустить? Он же мой дедушка, а не их! Это я им могу разрешить что-то делать или нет! Разве они имеют право отбирать его?

Лика встала и подошла к окну. Было уже совсем темно. Выпустить ее точно не выпустят. Она прошла в кухню. Дядя Андрей смотрел телевизор.

– Не спится? Хочешь, поговорим или телевизор посмотрим?

Телевизор? Ага! Может, еще поплясать?

– А где тетя Лиза?

– Уехала хлопотать… по поводу дедушки. Она все сделает, все будет хорошо.

– Я… просто тоже хочу.

– Что ты хочешь?

– Хлопотать.

– Ну что ты, там взрослые нужны. Этим позвонить, этим заплатить. Ты там только мешать будешь.

Вот так все и закончится? От спальни до кухни и обратно? Помогла дедушке, молодец. Успокоилась. Иди, спи под своим одеялом дальше.

Она прошла в прихожую, стала обуваться. Дядя Андрей вышел следом.

– Ну, что ты собралась делать? Не дури.

– Я поеду. Не могу здесь.

Дядя Андрей все понял и тоже обулся. Опять долго шли к остановке, потом очень долго ждали маршрутку и очень долго ехали до центра.

Свет в дедушкиной квартире горел во всех комнатах, и окна тоже были открыты. Дедушка этого не любил, потому что можно было простудиться.

– Так надо, – объяснил дядя Андрей, – пусть проветривается.

Тетя Лиза увела Лику в маленькую комнату, она только успела заметить, как какие-то посторонние мужчины суетятся рядом с ванной.

– Ты тут посиди пока. Собери вещи. Дедушка еще не готов.

То есть скоро он выйдет из ванной и скажет: «Я готов!» Что за глупости.

Прошло много времени. Лика собрала свои школьные принадлежности, одежду, всякие мелочи.

– Ты готова? Если хочешь, пойдем.

Лика не хотела и не была готова, но быстро прошла в дедушкину комнату. Он лежал на своем диване, и ничего страшного в этом не было. Это был тот же дедушка, он просто лежал, как нормальный человек. Ну нормальный человек не будет, конечно, лежать на постели в обуви, а в остальном – ничего особенного.

– Подойди, если хочешь.

Лика подошла ближе, постояла, а потом села на корточки. Взяла дедушку за руку и тут же отпустила. Рука была очень холодная.

– Кажется, что он сейчас глаза откроет… Или скажет что-то.

– Это всегда так кажется… Ну умер человек, что поделаешь. Иди сюда, не сиди там.

То есть все? Поговорить, даже немножко, уже точно не получится?

Ничто не выдавало смерти. Руки… как руки… Ноги… Лицо… Глаза закрыты, челюсть подвязана, но все равно – человек. Почему утром он с тобой разговаривал, а сейчас не может, даже если очень захотеть? Где она, эта смерть? Лика посмотрела на дедушкину шею и в одну секунду поняла: смерть в горле. Шевелить руками и ногами не обязательно. Горло! Там больше не может родиться ни звука. Ни одного слова.