Вперед в прошлое 5 (СИ) - Ратманов Денис

Вышли мы втроем, и нам навстречу ринулся очкарик Мишка из восьмого «А», с которым Боря раньше дружил. Маленький, головастый, с тонкой шейкой и вечными заедами в уголках рта и перхотью в желтых волосенках.

— П-привет! — обрадовался Мишка. — Можно с-с вами в шк-к-к… шкколу?

Борис тягостно вздохнул, но у него не хватило наглости прогнать приятеля поневоле. На брюках Мишки белел отпечаток стопы, судя по размеру, ее оставили младшеклассники. Наверное, вон те лысые пацанята, что сюда поглядывают. Второй класс тиранит восьмиклассника, стыд и позор!

Над Мишкой, как над Желтковой, издевались все — он был забитым настолько, что никогда не огрызался, молча терпел плевки и побои. Родители перевели его в другую школу, но стало только хуже, и он вернулся. А сейчас он вел себя, как собака, которой предстоит пройти по чужой территории: прибился к людям, с которыми его не тронут обитающие там стаи.

— Можно, — разрешил я.

— Ну зачем нам такой позор? — закатила глаза Наташка.

Пропустив обидное мимо ушей, мальчик поплелся следом, не надоедая нам разговорами.

Как же мне хотелось приехать в школу на мопеде! Но я понимал, что оставить его негде, и моего Карпа могут угнать или разбить из вредности. Ну и мы условились всей командой собираться возле шелковицы, чтобы идти в школу всегда вместе — пусть понимают, что, если тронут одного, его есть кому поддержать.

Все уже были на месте, Каюк прибежал последним и похвастался, кулаками протирая красные глаза:

— Я вчера полночи читал! Лит-ру готовил заранее. Хочу четверки и мопед. Поможете мне учиться?

— А потянешь? — засомневался Илья. — Ты ж три класса фигней страдал, у тебя в башке стерильно. Не видать тебе мопеда!

— Поможем, — пообещал я, — но предупреждаю: будет трудно.

Все зависит от того, не высушил ли он себе мозги клеем. Если соображалка у него работает, то нормально учиться Юрка сможет. Правда, по математике будет трояки таскать, но и это со временем поправимо. А если он уродился тупым, как Желткова или Карась, то тут ничего не поделаешь. Он рукастый, не пропадет. Хороший специалист всегда прокормит семью, будь то бухгалтер, профессор или автослесарь.

— Все в сборе? — спросил Илья, осмотрел собравшихся. — Саши нет. Где она?

Алиса пожала плечами.

— Проспала, наверное. Она может.

Бежать ее будить было поздно, и мы направились в школу, разделившись и разойдясь по кабинетам уже в здании школы. Расписание еще не составили, вывесили временное, мы переписали его себе в дневники, заметив, что сегодня четвертым уроком 9 «Б» поставили биологию. Значит, на большой перемене надо в библиотеку за учебником.

А сейчас у нас русский, который ведет Вера Ивановна — увлеченный и искренний человек. Учитель с большой буквы, которая всей душой за нас переживает. Она чуть старше нашей классной, но ей нет тридцати. Все-таки учитель — не профессия, а призвание.

Русский был в двадцать втором кабинете, на втором этаже, в самом конце левого крыла, возле учительской. Наверняка меня там уже ждут люмпены полным составом. Под ложечкой похолодело от дурного предчувствия. Не трусить, Пашка! Они чувствуют страх, а ты сильнее и умнее. Пусть трепещут. Тем более ты не один.

Но ведь это еще сложнее! С меня берут пример друзья, и если я натуплю и облажаюсь, будет большое разочарование. Авторитет, он ведь почти хрустальный, уронишь — вдребезги разобьется.

Напротив запертого кабинета была равная по площади галерея и огромное окно, возле которого столпились девчонки и что-то рассматривали. Я громко поздоровался:

— Салют, народ!

Люмпенов не было, только Карась, который вился вокруг Памфилова, Кабанова и Райко. Гаечка тоже еще не пришла. Зато явилась Фадеева, рассказывающая окружившим ее девчонкам, как круто с мужиками в сауне, и что ей подарили палку салями и целый торт!

Девчонки-«ашки» сгрудились вокруг нашей Натки Поповой. Баранова на равных общалась только с Семеняк, Райко и Кабановым, ну, еще с Памфиловым иногда, остальным позволяла пресмыкаться, за что иногда давала списывать. Сейчас королева лишалась свиты, что ее не радовало.

До образования нашего клуба половина класса вращалась вокруг Барановой и Райко, а остальные дружили парами: Ниженко с Гаечкой, иногда к ним прибивалась Заячковская, иногда — к Барановой. Димоны. Мы с Ильей.

Теперь же класс разделился на четыре группы: мы и Райко-Барановцы в количестве пяти человек, девочки-«ашки» плюс Попова и парни-отморозки, к которым примкнет Синцов. Этих тоже пятеро, если считать Карася.

Коллектив, в котором четыре лидера: Баранова, Райко, Чума, теперь еще и я — обречен на вечное противостояние, пока не определится один лидер. В той реальности им стал Чума, которому удалось всех запугать, кроме Райко. С Петей у них получился симбиоз.

Как выйдет сейчас, неизвестно. Очень хотелось верить, что одноклассники поймут, где угроза, и сплотятся в борьбе с Чумой.

Если рассматривать школу как работу, то, когда атмосфера в классе здоровая и дружеская, а учителя умеют заинтересовать учебой, то такая работа становится любимой, и дети счастливы все эти десять лет. Нам осталось три года, но это тоже много! Почему бы не попытаться сделать лучше?

Интересно, получится ли слепить из одноклассников коллектив, где каждый друг другу товарищ и брат, а не волк? Это будет полезно, я-то уйду, а друзьям учиться в банке с пауками.

Из учительской выглянула вторая русичка, похожая на бульдога Людмила Кировна Джусь, которая возьмет наш класс в следующем году, отперла дверь кабинета и исчезла. Мы вошли внутрь, расселись, доставая учебники и тетради, и тут распахнулась дверь, ударившись о стену и выбивая куски штукатурки, и в класс, гыкая, матерясь и благоухая папиросами, ввалились люмпены: Чума, Барик и Плям.

Барик напоминал молодого белого бычка: сбитый, короткошеий и коротконогий, с башкой угловатой, как у робота, и лишенными мочек ушами.

Плям напоминал губастую жабу.

Я приготовился отражать нападение, встал, но отморозки прошли мимо, рассевшись на задних партах среднего ряда. Барик, Серега Борецкий, был среди них самым умным и воспитанным и даже мог иногда получить четверку: отец заставлял его учиться и драл ремнем так, что Серега иногда сидеть не мог. Но очень уж влекла его тюремная романтика.

Говорят, он насолил кому-то серьезному, подался в бега, и его след потерялся.

Барик с Плямом уселся за Заячковской, которая тоже худо-бедно соображала, и у нее можно было списать, а позади Барика занял место Чума.

Когда я уже подумал, что опасность миновала, припозднившийся Карась, проходящий мимо моей парты, демонстративно пнул мой рюкзак и харкнул на учебник.

Класс замер в ожидании.

— Ты офигел, черт полосатый? — Рамиль встал в проход между рядами, преграждая Карасю путь к задним партам.

— Врежь ему, Павел! — крикнула Лихолетова.

— Ставлю сто рублей — на Мартынова! — имитируя голос рефери, крикнул Памфилов. — Ставки, господа!

Решение надо было принять мгновенно. Да, бить Карася — что идиота обижать. Возможно, его это сделать заставили, вон, кровоподтек на щеке. Но оставлять безнаказанным его тоже нельзя. Я медленно встал, закатил несуществующие рукава, как это делала Гаечка, и стал наступать на затравленно озирающегося Карася, приговаривая:

— Они сказали, что я ничего тебе не сделаю? И не тошнит быть таким опущенным? Нравится, когда… — И тут я вспомнил про внушение, шагнул к Карасю, взял его шею в захват, прижал башку к своему боку. Карась начал брыкаться и попытался меня ударить, но боли я не чувствовал и произнес менторским тоном:

— Слушай меня, Саша. Ты больше не опущенный. У тебя есть собственное достоинство. Ты будешь учиться и никому не позволишь обращаться с собой плохо. А теперь извини, но за дерьмо свое ответишь.

Я отволок его к своей парте и принялся возить мордой по харкотине. Каждый считал своим долгом дать совет, что мне с ним сделать, в том числе — отморозки, и я отрешился от раздражителей, голоса слились в монотонный гул. Потому я не сразу заметил звонок. Грозный окрик заставил отпустить Карася: