Золото - Сизя Зике

Я все так же хожу босиком. Только, что поделать, я доволен, что хоть немного разомнусь. Когда же буду сам, без ответственности за кого-либо, мне будет легче чего-то достичь, как это всегда случалось. Но прежде всего, я хочу отправить Диану в безопасное место. Это единственная женщина, которую я любил по-настоящему, и за нами пять лет чудной жизни. Диана родилась на островах, она дочь одного из последних искателей приключений с Кариб; в ней имеется врожденный класс и сила характера, столь ценимые мною в женщинах. Она была богатой, но бросила все, чтобы сопровождать меня. Только все наши последние приключения отразились на ее здоровье. Рожденная для жизни в роскоши, она не чувствует себя к месту в этих мрачных джунглях. История нашей любви слишком красива, чтобы дать ей завянуть в таких условиях. Отсутствие уединения, вечная толкучка в этой хижине - все это совершенно не та жизнь, которую мне хотелось бы ей обеспечить. Уж лучше, чтобы она поехала отдохнуть и подлечиться в столице, пока я буду пахать в горах; а потом я приеду за ней, как думаю, недельки через две, и, полагаю, не с пустыми руками.

Я провожаю Диану к самолету.

- Счастливого пути, приятного отдыха в Сан Хозе.

- Мне тяжело будет без тебя...

- Не беспокойся, любимая, через несколько недель будем вместе.

* * *

Я выхожу рано-рано утром, в шортах и рубашке, с двадцатью пятью патронами в одном кармане и хонгос и пакетиком манго-роса в другом. Не забыл я и про свою ценную Библию, воткнутую за кобуру. Вот и все мое снаряжение.

Первый мой этап это хижина Хуана. Указания, которые мне были даны, весьма условны. Мне нужно идти вдоль берега до реки Мадригал, потом идти вверх по ее течению и просчитать четыре боковых, втекающих в нее ручья. Потом, в теории, я должен добраться до небольшой речушки, на берегу которой стоит дерево, в которое попала молния. Где-то в тех местах и находится дом Хуана.

Идти вверх по течению реки Мадригал тяжело. Никаких протоптанных троп здесь нет, потому что это уже национальный парк Корковадо, и вход золотоискателям сюда запрещен. Это заставляет меня ступать по камням, чтобы не оставлять слишком заметных следов. Река поднялась, так что вскоре я иду промокший с головы до пят. Опасаюсь за револьвер, потому что смазки, способной защитить его от ржавчины, у меня нет, а в этих местах моя тридцатьвосьмерка штука очень нужная, если не сказать - обязательная. Четвертая речка кажется мне ужасно далекой, и я уже начинаю сомневаться, потому что сейчас самый сезон дождей, и постоянные ливни рождают массу ручьев. Поворачиваю по ходу одного из них и продираюсь вдоль берега, совершенно не замечая никакого дерева, в которое попала бы молния. Берега становятся все более крутыми, а сам ручей становится все уже, пока не исчезает совершенно. Повидимому, я где-то просчитался, а ведь иду уже шесть часов.

Теперь мне уже совершенно ясно, что я заблудился, но понятия не имею, куда идти дальше. Ноги чертовски болят, они кровоточат, потому что я сбил их о камни. Крупные валуны и скалы заставляют меня постоянно обходить их. Без мачете продираться чертовски трудно. Становится уже темно, когда я наконец-то нахожу нужный поворот. Самое время. Иду вдоль реки до самого источника, ничего не вижу и, уже возвращаясь, слышу регулярные удары топора. Нет никаких сомнений, что я на месте!

Сажусь на камне в хорошо просматриваемом месте посреди реки и выкрикиваю призыв золотоискателей из Оса, похожий на вой койота. Жду еще пару минут и кричу вновь. Стук топора умолкает, и я чувствую, что на меня кто-то смотрит. Даю им время, чтобы меня хорошенько рассмотрели и узнали. Потом слышу за спиной тихий треск - это Хуан.

- Привет, Француз, как оно ничего?

- Привет, Хуан! Что у тебя? Вот, пришел тебя навестить и, можешь поверить, что серьезно напахался, чтобы найти тебя здесь.

На лице Хуана расцветает улыбка. Это низенький, мускулистый тип лет тридцати, и его беззубая улыбка вызывает симпатию.

- Это мы хорошенько спрятались, видишь ли, охранники парка - это настоящие сволочи. И время от времени они здесь так и шастают. Пошли!

Я иду за ним, но в паре метрах сбоку, чтобы не получилась тропа, способная привести охранников к его хижине.

- Вообще-то эти кретины совершенно тупые, - говорит Хуан, - и пользы от них мало, но, бывает, что иногда накрывают кого-то из орерос. Тогда конфискуют все - и золото, и инструменты. А если кто выступает, его сажают в каталажку. Большинство же орерос - рецидивисты, так что за решетку идти не хотят.

* * *

Хижина, это слишком жирно сказано - пластиковая пленка, растянутая на четырех жердях, угол для кострища, общая кровать сантиметрах в тридцати над землей, сделанная из покрытых листьями древесных стволов. Вместе с Хуаном проживают два типа. Один молодой, низкорослый хитрый и коварный педик, к которому я тут же испытываю антипатию, и молчаливый старик, на котором лежит готовка.

Похоже, что от моего появления они не в восторге.

- Можешь спать тут, - говорит Хуан, показывая на кровать, поместимся.

- Спасибо, но моя вера запрещает мне спать с другими мужчинами. Я сделаю себе свою кровать. Можешь дать мне мачете на время?

- Я помогу тебе.

Не могу же я ему сказать, что вся эта толкучка и грязь будят во мне отвращение. Он бы меня просто не понял. Для них гигиена - штука совершенно незнакомая. Впрочем, они весь день проводят в воде и считают себя чистыми.

Мы быстро устраиваем кровать возле кострища. Четыре ветки с развилками, вкопанные в землю; на них положены поперечины, удерживающие перепиленные вдоль наполовину стволы бальсового дерева. В отличие от тикос, я снимаю со стволов кору, чтобы избавиться от насекомых. Сверху все это покрываю пальмовыми листьями.

Когда мы заканчиваем, наступает ночь.Я чувствую себя измотанным и грязным, поэтому спускаюсь к реке, чтобы помыться. Нахожу естественное углубление. Вода, хоть и холодная, действует очень приятно и успокаивающе. Пользуюсь случаем и простирываю шорты, трусы и рубашку. В лагерь возвращаюсь голым. Маленький педик сидит перед хижиной и пялится на меня. Вешаю одежду над кострищем и сажусь на кровать. Занявшись смазкой револьвера, не сразу замечаю, что этот маленький дебил встал рядом и бесстыдно меня разглядывает.

- А ну перестань пялиться, сволота, и уматывай отсюда! - говорю я, прикрывая естество листьями.

- Ой, Француз... какой ты нежный! - отвечает он, покачивая задком.

Я не ошибся относительно этого дегенерата, но на этом еще не конец. Я ничего не имею против педиков, лишь бы оставили меня в покое.

После скромного ужина - рис, фрижолес и кофе - сидим и болтаем. Листки в Библии не промокли, поэтому сворачиваю самокрутку с манго-роса, которую пускаю по кругу. Через несколько минут всем становится весело, и языки у всех развязываются. Старик и молодой, которые, как узнаю лишь сейчас, живут друг с другом, никогда не выходят из джунглей. Хуан приносит им из Карате все необходимое. Какие-то темные делишки пригнали их сюда и заставляют скрываться. Хуан заснул и громко храпит. Маленький педик засыпает меня вопросами:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});