Нас там нет - Лариса Бау

Раньше они соединялись для революции, Зимний дворец покорить, «Аврору», Кремль и дворец бухарского эмира. Но ведь все уже, покорили. Если они сейчас соберутся у нас, то что покорять? Кинотеатр разрушат? Или дворец пионеров? Это настораживало.

И где они соберутся, если «всех стран»? Хорошо бы в Москве, у них там большой стадион есть, а у нас и так места немного. Они пьяные будут, как Васин папа? Представляете, пролетарии всех стран в одном месте — и пьяные, как один Васин папа. Ну хорошо, если не пьяные и не покорять, они возьмутся за руки плясать? Как лебедятки в балете или как? Или просто будут ходить туда-сюда с флагами в виде демонстрации?

В общем, ничего понятного из этого не выходило. Обещающего тоже. То есть проще об этом не думать еще некоторое время. Там или ясно будет, или пролетарии угомонятся.

Лучше рассматривать фельетонные картинки про толстых буржуев и читать про урожай. Его всегда было много. Даешь урожай и обильно чтоб! Кому и кто? Его же не дают, его продают на базаре, а в магазине урожая нет.

Из газет получалось, что мы все живем хорошо и правильно и навсегда. А кто буржуи и неправильно, тем пролетарии хвост накрутят.

* * *

Писание — это тоже искусство. Тут есть два различия в методе: насильное писание и свободное. Со свободным всегда все ясно, свободное непедагогично, оно ничему не учит. Если в результате свободного писания получается что-нибудь хорошее, то сразу других несвободно организуют на чтение в школе. Вот так или иначе порождается несвобода.

Так вот, насильное писание — самое сложное искусство, оно включает борьбу с собой и обстоятельствами, исхитрения, покорность, но и усидчивость, и благие намерения.

Вот как с Достоевским: его запирали в комнате и заставляли писать, чтоб не ходил в карты играть, а это вредно и позорно. А так вон стал писателем, мрачным, правда, но великим. Он для взрослых писал, у них страшное и мрачное очень даже ценится, а то своих горестей в жизни не хватает. Сам старух не убивал, так хоть придумает, как другие отважились.

Многие писатели тренировались на дневниках. Ведь интересную мысль надо подкарауливать. Пока еще она придет, так и писать можно разучиться. Вот они и писали каждый день: встал, поел, отметил недостатки избранного другими пути, отправился гулять в надежде на мысль. У великих писателей таких дневников — тома. И все читают как полезное.

Вот другой писатель Толстой сказал гласом народа, который оглядывал барскую библиотеку: писали, не гуляли.

Моя бабушка без задней мысли вырастить меня писателем подарила мне толстую тетрадку и велела вести дневник. Писать, не гулять.

Сначала там были мысли, но все какие-то глупые: про кукол, там, руганья во дворе, что ели на обед. То есть летописецство.

Но это бабушке показалось недостаточно полезно и развивательно. То есть для Пушкина достаточно про обеды и шлафроки писать, а для меня нет. Надо было придумать мысли, которых еще не произошло ни во дворе, ни в школе, ни на базаре.

Например, посмотреть кино и потом понять его словами. Ну вот да, смотрела кино. Про большевика под дубом — в смысле он его поддерживал во время дождя и кривлялся лицом, потому что ему тяжело было. Ну что тут напишешь: прелесть что за кино!

Лучше про учительницу, как она пролетария спасала вечерней школой. Там да, прелестей навалом — и сталь варят, и яблони цветут, и музыка хорошая. Полстранички получилось написать: любовные мысли, как Блока за любовника приняли по необразованности. И как она пролетария стыдила в беседке при других за то, что в школу перестал ходить, с гитарой и цигаркой под окнами шумел. Очень правильное кино, там веселились плохие и напрягались хорошие.

Но с дневником меня надолго не хватило, пошли картинки, каляки-маляки, воровство чуженаписанного, чтобы отстали поскорей…

Вспомнила вдруг, что есть еще один вид искусства — спорт. Искусство, оно ведь к чувствам взывает, да? И к размышлением, да? Вот и футбол так. Можно размышлять исторически, как бы оно повернулось, если бы эти не поймали мяч головой, а другие поймали, но ногой? И чувства — да, из души рвались громко, даже у трезвых.

Футбол посильней, чем кино, в смысле народности и посещаемости.

У нас, когда футбол, на стадион валили мужики, милиция стояла по краям. Вот так бы в филурмонию валили с милицией на Бетховена, сонаты слушать! И на стадионе так орали, что в соседнем доме посуда звенела, а старые бабки думали, что опять «землитрысение». Вот бы в филурмонии свистеть, одобрять солирующего! А в антракте стоять и скандировать: «БЕТ-ХО-ВЕН, БЕТ-ХО-ВЕН!» — это те, которые идеалисты. А которые за наших, за пианистов болеют: «КЕ-РЕР, КЕ-РЕР!»[2] Потому что музыку играть — это соревнование с композитором. И не спорьте, я в музыкальной школе училась, по себе знаю. Это борьба, смертельный поединок, но немного лучше бокса.

Меня никогда не водили на футбол и на бокс. На бокс я бы и сама не пошла — это примитивное искусство первобытных людей, когда у них не было дружбы и взаимопомощи, а только урвать, отнять и побить. Но интересно смотреть, как боксер бьется с грушей. У Лилькиного папы инженера Бергсона, чемпиона Узбекистана по боксу, была груша, он ее молотил так быстро, как в мультфильмах показывают. Он ее волочил во двор, на дерево вешал и учил мальчиков по ней бить. Пьяный Васин папа садился поодаль смотреть и подбадривать и в эти светлые моменты своей жизни переставал огорчаться, что инженер Бергсон — еврей, даже любил его и поощрял. Лилькина мама теть Римма не одобряла боев, с зеленкой выходила, проигравших мазать. Зато инженер Бергсон всехний герой был.

Спортсмены — это всегда герои и выгодные женихи для народных девушек. У меня в семье это не ценилось, у нас считалось, что женихи должны быть интеллигентные. Лилькин папа — единственное исключение, и боксер, и шахматист, и инженер. Но он был уже женат на теть Римме и как жених не рассматривался. Было мнение, что остальные спортсмены сплевывают на землю, ругаются матом, шаркают ногами, гогочут и толкаются. Это было неприемлемо для женихов «в нашем кругу».

В этом «нашем кругу» только альпинисты ценились. Потому что это единственный духовный спорт — залезть высоко, чтобы просто посмотреть, без цели кого-нибудь побить или обидеть.

Мне, кстати, спорт и не нравился: обидеть, показать, что сам лучше. Вот представьте: в оркестре скрипачи соревноваться будут между собой! Что за музыка пойдет?

Все вместе потели, как в оркестре. А тут одному — медаль, а другому — фиг тебе, иди домой, плачь и сопли вытирай…

От такого нет музыки, доверия и вообще гармонии в мире, где и так уже все немилосердно устроено.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});