Русский сын короля Кальмана - Вера Гривина

– Расшумелся святой отец! – заворчал шут. – А вот я уважаю греков уже за то, что для них невежество не является достоинством. Да, они нас ненавидят. Но никто в здравой памяти не будет любить забравшегося в его жилище разбойника.

Гулять Борису больше не хотелось. Простившись с Лупо, он подошел к своему шатру, возле которого Векша варил на костре похлебку. Угрин, скрестив на груди руки, наблюдал за другом.

– Милости прошу отобедать! – обратился Векша к Борису. – Господь послал нам сытную трапезу!

Угрин почему-то хмыкнул.

Кроме жирной похлебки Борис получил от Векши еще и пышную лепешку с козьим сыром, да кружку вина.

– Доброе вино, – похвалил Борис после первого глотка.

– Вестимо, доброе, – откликнулся Векша.

– Где ты его взял?

– У одной греческой женки. Она бедная вдовствует, а я ей помогал по хозяйству.

– Не токмо по хозяйству, а еще и в постели, – уточнил Угрин. – Не зря тебя почитай до зари не было.

Векша самодовольно ухмыльнулся:

– Не без того. Покойный князь Владимир Всеволодович поучал нас не обижать вдовиц. Я ее и не обидел.

– Старый греховодник, – буркнул Угрин.

Векша не остался в долгу:

– Старый-то старый, но на старость покуда не жалуюсь, не охаю и не брюзжу с утра до вечера.

– Очи мои не глядели бы на тебя, черт плешивый, – процедил Угрин сквозь зубы и ушел за шатер.

– Опять вы разбранились, – усмехнулся Борис.

Векша тоже улыбнулся.

– Как разбранились, так и помиримся. Не впервой.

После обеда Борис забрался в шатер, чтобы немного вздремнуть. Устраиваясь поудобнее, он снял с пояса мешочек, в котором хранил драгоценности. Неожиданно что-то упало и покатилось с тихим звяканьем по земле. Борис напряг зрение и разглядел на земле золотой массивный перстень с большим сапфиром. Эту дорогая вещь была подарена племяннику киевским князем Мстиславом Владимировичем Великим.

«Князь Мстислав Владимирович любил меня, как свое дите – думал Борис. – Он часто навещал нас с матушкой и не скупился на дары. Нынешний киевский князь Изяслав, даже ревновал ко мне своего отца…»

Навалившаяся дрема спутала в клубок все его мысли. Когда Борис уже засыпал, ему померещилось, что кто-то глухо бормочет:

– Кто в моем шатре?.. Клянусь утробой сатаны!.. Что ему здесь надо?.. А это оттуда взялось?..

Больше Борис ничего не услышал, потому что забылся сном…

Проснувшись, он позвал Векшу, но услышал в ответ голос Лупо:

– Оруженосцы мессира Конрада пьют вино с ратниками графа Суассонского.

– Значит, Векша и Угрин уже помирились, – хмыкнул Борис.

Выбравшись из шатра, он обнаружил, что обстановка в лагере кардинально изменилась: несколько часов назад было тихо и спокойно, а теперь царила суматоха. Рыцари и ратники проверяли оружие, мужики-обозники собирали вещи. Стоял гул от множества голосов.

– Что случилось, пока я спал? – спросил Борис у шута.

– Завтра в путь, – сообщил тот. – На рассвете император Мануил переправит нас через пролив.

– Вот как? – удивился Борис. – Но ведь король предполагал отдохнуть еще дней десять.

Лупо саркастически улыбнулся.

– Рыцари его поторопили. Они беспокоятся, что воины германского короля заберут себе всю славу победителей сарацин.

– Слава – не хлеб, ее всем хватает, – пробормотал Борис, садясь на камень у шатра.

– Я кое-что узнал о флейтисте королевы, – объявил Лупо.

Борис не сразу вспомнил, о ком идет речь:

– О каком флейтисте?

– О подарке короля Гёзы Алиеноре.

– Ах, да! Ну, и что ты о нем узнал?

– Говорят, он часто повторял два слова – Русь и Перемыш.

Борис с трудом скрыл волнение.

«Кажись, игрец из Перемышля. Тогда он, должно быть, видал меня у князя Владимирко Володарьевича».

– А больше ты ничего не узнал о нем?

– Не узнал и уже не узнаю. Флейтист сбежал от нас.

– Куда сбежал? – удивился Борис.

– Может, в Константинополь, может, на родину, – предположил Лупо.

«Далече отсель его родина», – подумал Борис.

Он хотел повторить это вслух, но от мыслей о музыканте его отвлек проходящий мимо незнакомый рыцарь с необычной внешностью: очень темной кожей и похожим на клюв ястреба носом.

– Кто это? – спросил Борис у Лупо.

– Это рыцарь Брунó, – ответил шут. – Он прибыл три часа назад из Иерусалима, чтобы вступить в наши ряды. В Эдесском графстве у него был замок, который, увы, достался туркам. Рыцарь, конечно же, мечтает вернуть то, что у него отняли.

– Греки рыцарей Святой земли называют франками. Но этот Бруно совсем не похож на франка.

Лупо пожал плечами.

– Насколько мне известно, в Палестине собрались рыцари со всего христианского мира. Возможно, они берут себе в жены местных девиц, и у них рождаются дети, похожие на матерей.

В лагере тем временем стало еще оживленнее.

– Куда пропали Векша и Угрин, – забеспокоился Борис. – Нам тоже надо собираться.

– Я приведу слуг мессира, – пообещал Лупо и бегом направился в сторону стоянки графа Суассонского.

Борис вспомнил об оброненном перстне.

«Надобно его поднять».

Однако, осмотрев шатер, он не нашел дара князя Мстислава Владимировича.

«Значит, не во сне, а на самом деле кто-то был в моем шатре. Видать, незваный гость и взял мой перстень. Вряд ли теперь я сыщу вора. Прощай, дар князя Мстислава!»

Выйдя из шатра, он увидел своих слуг, ведомых исполнительным Лупо. Векша и Угрин раскраснелись, но на ногах держались твердо.

– Собирайтесь, – велел Борис, решив не говорить пока слугам о пропаже перстня.

Глава 4

Никея

Полные радужных надежд французы вступили на азиатский берег Босфора. Однако во время остановки у Аскалонского озера случилось солнечное затмение, которое многими было воспринято, как дурное предзнаменование и в корне изменило общее настроение. А вскоре появились первые вести о сокрушительном поражении короля Конрада под Дорелеей. Вначале французские крестоносцы отказывались верить дурной молве, уверяя себя в том, что она ничто иное, как происки коварных греков. Но, увы, вскоре французы увидели своих переживших недавнюю битву союзников. Вид у германских крестоносцев был самый жалкий, и никто из них ничего не знал о судьбе короля Конрада.

На Людовика VII разгром под Дорелеей подействовал удручающе. Французский король, хотя и не отличался особой воинственностью, тем ни менее при благоприятных условиях мог проявить и отвагу, и смелость, однако в трудной ситуации он терялся. Вот и на сей раз при виде обезумевших германцев Людовик все больше мрачнел, и когда на горизонте появилась Никея – мощная цитадель с огромным количеством башен, – он выглядел так, словно сам потерпел поражение.

В городе королева остановилась в великолепном дворце наместника византийского императора. Вела она себя так, словно ничего особенного не случилось, продолжая развлекать себя музыкой и песнями. В сложившейся обстановке такое поведение было явно неуместным, но король не решился упрекать жену, а предпочел выбрать для себя другое временное жилище – расположенный по-соседству с дворцом наместника дом богатого никейского купца.

Людовик сразу собрал совет, на котором в основном растерянно молчал. Вельможи, святые отцы и магистр тамплиеров успокаивали его, говоря, что не все еще потеряно: французские крестоносцы вполне способны самостоятельно противостоять врагу, да и германские союзники не все уничтожены, поэтому их не следует совсем сбрасывать со счетов. Король слушал и хмурился.

Воины тем временем располагались на постой. Борис нашел пристанище в харчевне, где рыцари заняли все комнаты, включая каморки и кладовки, а ратники разместились в конюшне и под растущим во дворе густым платаном.

Пока Векша и Угрин искали в Никее баню, Борис попытался поговорить с хозяином харчевни о битве под Дорелеей. Однако беседа не получилась, потому что тучный грек то ли вообще не доверял крестоносцам – даже тем, которые говорят на его родном языке, – то ли на самом деле мало знал. Не услышав ничего нового, Борис оставил в покое хозяина харчевни и направился во двор. На крыльце его догнал де Винь.

– Оказывается, мессир Конрад говорит не только на латыни, но и по-гречески!

– Да, говорю, – подтвердил Борис.

– Ух, ты! – изумился де Винь. – Немногие наши святые отцы знает греческий язык.

Их внимание привлек рыцарь Бруно. Он стоял посреди двора, устремив взгляд на двух устроившихся под платаном едва живых германских крестоносцев.

– Что ты их разглядываешь? – спросил Борис.

Бруно ответил ровным, бесстрастным голосом:

– Если бы наш корабль не задержался в пути, я ушел бы с ними, и возможно меня уже не было бы в живых.

– На все Божья воля, – заметил де Винь.

Во двор вошли Векша и Угрин, выглядевшие очень довольными.