Рассказы - Дана Посадская

— Чудовище… — прошептал он. Его лицо побелело и покрылось пунцовыми язвами ужаса. — Это дракон?

Час от часу не легче. Этот мальчик верит в драконов! Впрочем, это ещё не самое глупое.

— Нет, благородный воин. — (А вот это прозвучало нелепо и выспренне. Она чуть не скривилась от раздражения). — Драконов нет, их создало человеческое воображение. Настоящих чудовищ создаёт Тартар…

Он не понял. Глаза его стали пустыми.

— Тартар… Аид… Ад… — пояснила она.

— Ад… — он помертвел, по его верхней губе заструился пот. — Ад…

Ему явно хотелось вскочить на коня, нетерпеливо гарцевавшего на месте, и скакать быстрее ветра, скакать куда угодно, только прочь, как можно дальше от этого места. Пожалуй, так было бы лучше всего… для него, разумеется.

Он неожиданно стиснул зубы и распрямил квадратные плечи.

— Я убью это чудовище, — произнёс он, явно пугаясь собственных слов. — Я не могу поступить иначе. Я всего лишь оруженосец… но я дал обет сражаться со всяким злом, которое встретится мне на пути.

Его черты заострились, в глазах вспыхнули два ледяных костра.

Она ощутила досаду. Обет… как скучно. Ему нет дела до неё, до её атласной белой руки, на которой горит багровый след от браслета. Обет сражаться со злом, подумать только!

А ведь ещё секунду назад… ей почти стало жаль это дитя.

Что же, тем лучше.

Впрочем, пора продолжать. Пауза немного затянулась.

— О, нет, благородный воин. — (Проклятие, снова эта банальность!) — Не делайте этого. Множество отважных рыцарей пытались его уничтожить, но сами погибали. Забудьте об этом, поезжайте своей дорогой.

— Нет, госпожа. — Он стиснул меч обеими руками. — Вы не понимаете. Если я не сделаю этого, я стану клятвопреступником. Вся моя жизнь будет отравлена. Я должен сразиться с этим исчадием ада.

— Что ж, — прошептала она еле слышно, — быть может, несколько секунд сражения — это лучше, чем жизнь, которая ждёт такого, как ты…

— Что вы сказали?

— Ничего. Не важно. — Она улыбнулась — так лучезарно. Браво. Последние аккорды. — Коль скоро вы так смелы и благородны… Кто знает? Может быть именно вам суждено избавить мир… и меня от этого монстра. И потом… у вас есть меч, а он безоружен. Кто знает?

— Да, меч. — Он ласково погладил ножны. — Госпожа…

— Да?

— Я знаю, это дерзость с моей стороны… но если я выйду победителем… могу ли я надеяться на вашу благосклонность? Вы так прекрасны, что я был бы счастлив предложить вам руку и сердце.

Это уже слишком. Сказать она ничего не могла — иначе бы расхохоталась. Но одарила его новой улыбкой. Эта улыбка стоила не только слов, но и целого сборника старых любовных баллад. Он просиял и бросился в пещеру с мечом наперевес. Он не задержался на пороге… ну, разве что совсем чуть-чуть. А затем прыгнул в черноту, и та проглотила его без остатка. Последним, что она разглядела, был кровавый блеск на мече, отражавшем пламя заката.

Меч… Она нахмурила брови. Хоть бы один из них оставил его. Хоть бы один… А она должна замирать, ловя тишину, и ощущая в груди цепкий колючий холод. Конечно, это смешно, нелепо. Всего лишь ребёнок с мечом. Это безумие — чувствовать страх хотя бы секунду. Но ведь она всё-таки женщина.

Вот боевой отчаянный клич. Мальчишеский голос сорвался на визг. Удары меча. Рокот сражения. И — тишина. Её сердце тоже перестало биться.

А затем над лесом вознёсся победоносный рёв. Рёв, от которого растрескалась земля под ногами, и вороны, хрипя, взметнулись с деревьев чёрным фейерверком.

Конь вздыбился, из-под его копыт полетели комья земли. Но он не издал ни единого звука.

— Тихо, тихо, — она обняла его нежно за шею, провела рукой по влажной горячей щеке. — Тихо, не бойся, я о тебе позабочусь.

Он замер и только смотрел на неё огромным глазом — глубоким, блестящим, как чёрный алмаз.

Она легко прижалась губами к его твёрдому лбу, затем намотала поводья на запястье. Одновременно она раздражённо сорвала свой золотой браслет, так натёрший холёную кожу.

Вот и всё. Она вновь повернулась к коню. Закат догорал, и в его мрачном багровом свете её глаза вдруг сделались красными.

— Пойдём. Пора чествовать победителя. Надеюсь, что он не ранен. Твой хозяин был не слишком умелым воином…

И она поспешила к пещере, убыстряя шаги, пока, наконец, не побежала, заливаясь смехом, как маленькая девочка.

Когда-то она была другой. Когда-то её звали иначе.

Но теперь у неё было новое имя. Имя, вобравшее в себя все вздохи и шёпоты леса.

Пасифая…

Я НЕ…

… И стекло — стекло, разбитое всмятку — трещины — искры — зигзаги — и небо, расплавленный синий кипящий пластик, течёт по лицу — выжигает глаза — горячо — небо — нет, это кровь — липкая каша из волос и крови — рыжая — больно — глаза, глаза… алые всполохи… нет…

… И рука без тела, онемевший обрубок, потная, кровавая, нажимает и нажимает, и руки тоже нет — и больно, нечем дышать — я не хочу — не поддаётся — стекло, небо, горячее, синее, душит, ненавижу…

А потом — пощёчина свежего воздуха, и чёрная грязь, на которую капает кровь. Волосы, очень мешают волосы… И камни кромсают платье и грудь… И трава — земля — ногти — зелёные — чёрные…

Изо рта течёт бурое месиво — то ли кровь, то ли слюна, то ли рвота…

И я ползу, я ползу … И я –

… И за спиной…

— Я не оглянулась…

… Прямо за спиной…

… Но я не оглянулась…

Я не оглянулась.

Утром этого дня я сидела — смиренно и неподвижно, как когда-то за школьной партой, — за столом на кухне, ухмылявшейся с каждого окна тошнотворно розовыми занавесками. А рядом со мной, на помпезно высоком деревянном креслице восседала, точно в витрине, трёхлетняя девочка.

Моя дочь.

Покорно и заученно, как дрессированный тигр, безотказно скачущий с тумбы на тумбу среди ядовито-жёлтых опилок, я отправляла ей в аккуратно распахнутый ротик манную кашу — ложку за ложкой. Она обожала манную кашу. Восхитительно, правда? Каждая мать, наверное, втайне мечтает об идеальном ребёнке, пахнущем мылом и любящем манную кашу. Так что можете мне позавидовать, если хотите. Я вообще счастливица. Просто счастливица.

Пытаясь увернуться взглядом от этих проклятых занавесок, я неотрывно смотрела на личико дочери, изучая его, как фотографию.

Голубые пуговицы глаз, абрикосовый румянец на щеках. Красавица, просто красавица.

… Когда мне было пять лет, я всюду таскала с собой огромную куклу, казавшуюся мне божественно красивой. У неё были пышные кудри лимонного цвета, руки и ноги, обтянутые мягкой резиной, и угрожающе пухлые щёки. Кукла хлопала тяжёлыми ресницами и ворковала «мама» томным контральто.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});