Если честно - Майкл Левитон

Я открыл рот от изумления, пытаясь понять, откуда ему известно мое имя. Придя к выводу, что единственным разумным объяснением была магия, я стал хоть чуточку склоняться к мысли, что этот странный человек и впрямь обладал некими сверхъестественными способностями. Но эту гипотезу еще необходимо было подтвердить.

– Хо-хо-хо, Майкл, – повторил Санта, явно смакуя мое удивление тем, что ему известно мое имя. – Что бы ты хотел получить на Рождество?

Я внимательно всмотрелся в его лицо, чтобы не пропустить его реакцию на мои слова, и произнес:

– Я еврей.

Санта запрокинул голову и вполне по-человечески рассмеялся. Затем он склонился поближе ко мне и прошептал:

– Я тоже, парень. Я тоже!

Тут уже мы оба прыснули. Было в этой разделенной на двоих запретной истине нечто безумно забавное. Честность этого торговоцентрового Санты стала для моим персональным маленьким рождественским чудом.

В конце концов я слез с коленей Санты и вернулся к сиявшей от радости Грэмми.

– Вы с Сантой так весело смеялись! – восхитилась она.

Мое желание обличить ложь Грэмми переросло в нервозность. С одной стороны, я боялся задеть ее чувства, с другой – не поведать о том, что только что произошло, было просто невозможно.

Я пересказал ей слова Санты, и Грэмми буквально сложилась пополам от истерического хохота.

– Ох, Майкл, – произнесла она, отдышавшись. – Я в жизни не слышала ничего более забавного!

– Правда? – удивился я. – Я думал, тебе станет неловко из-за того, что ты наврала.

Смех Грэмми прервался.

– Я не врала, – возразила она, и тут же снова зашлась хохотом. – Не терпится рассказать твоей маме о вашем разговоре с Сантой!

Когда мы вернулись домой, Грэмми пересказала маме эту историю, устроившись на коричневом диване в нашей маленькой гостиной. Я переводил взгляд с одной из них на другую, сравнивая их, глядя то на яркие одежды Грэмми, то на более спокойный мамин наряд. У меня в голове не укладывалось, что эти женщины связаны родственными узами.

Стоило Грэмми начать рассказ о том, как она отвезла меня к Санте, обычно ласковая мама заметно посуровела.

– Ты отвезла Майкла к Санте, прекрасно зная, что я этого не одобряю? – перебила она.

Грэмми невозмутимо продолжила говорить, пропустив мамин вопрос мимо ушей. По ее словам выходило, что я был рад возможности увидеть Санту и с нетерпением ждал встречи с ним. Весь мой скепсис она решила опустить. Затем она перешла к пересказу нашего с Сантой разговора, причем говорила так, будто стояла рядом и слышала все до единого слова. Я внимательно наблюдал за выражением лица мамы, пытаясь понять, уловила ли она фальшь в словах Грэмми. Когда та сообщила, как я сказал Санте, что я еврей, мама расхохоталась. На этом Грэмми окончила свой рассказ, опустив и ту часть, где я уличил ее во лжи. Я был абсолютно потрясен ее непонятной уверенностью в том, что такое искажение произошедшего сойдет ей с рук – я ведь стоял рядом, знал правду и был готов изобличить ее вранье.

Грэмми уже закончила говорить, а мама все никак не могла отсмеяться.

– Все было не так, мам, – не выдержав, сказал я.

Грэмми полностью проигнорировала мои слова. Впрочем, я прекрасно знал, что, оставшись с мамой наедине, она обязательно начнет ей жаловаться на то, как я поставил ее в неловкое положение. Сдержанная улыбка на лице мамы показывала, что она точно знала, кому из нас верить, что мне она доверяла больше, чем собственной матери, и правильно делала. Я же лишь дивился тому, как просто, оказывается, быть честным, и как легко заслужить чье-то доверие даже в четыре года, и никак не мог взять в толк, почему это было так трудно для Грэмми и других взрослых[17].

Когда Грэмми, наконец, ушла, мама тяжело вздохнула и морально приготовилась объяснять мне, почему взрослые, собравшиеся в той очереди у торгового центра, лгали своим детям и почему тем так это нравилось. Она рассказала мне, как в моем возрасте тоже подозревала, что с Санта-Клаусом дело нечисто. Когда она сама спросила об этом Грэмми, та ответила:

– Санта ведь тебе подарки дарит! Какая неблагодарность! Считаешь, что твоя родная мать лжет тебе? Заодно, кстати, с родителями всех твоих друзей? Негодница!

Годами позже, узнав наверняка, что Санты не существует, мама напрямую спросила у Грэмми о том, почему она в тот раз просто не призналась.

– Потому что верить в Санту весело, – ответила та. – Я ведь хотела, чтобы тебе было весело.

Мама честно изо всех сил тщилась объяснить мне, почему дети так упорно верят в Санту, несмотря на абсолютную неправдоподобность этого мифа. Она говорила, что большинство людей предпочитают честности веселье и возможность не выбиваться из коллектива.

На это я ответил:

– Но ведь люди же придумывают сказки, снимают фильмы, а мы смотрим их и знаем, что это все не по правде, но это все равно весело!

Мама рассмеялась:

– Верно, Майкл! Честно, я не знаю, почему взрослые не говорят детям, что это просто такая забавная традиция. Наверное, им почему-то так нравится, – сказала она. А затем совершенно нехарактерно для себя мама, пойдя против собственных принципов, посоветовала мне воздержаться от развеивания мифа о Санте в разговорах со сверстниками. – В следующем году ты пойдешь в детский сад, и если тебя спросят о Санте, просто отвечай, что ты еврей и можешь что-то сказать только про Хануку. Что можешь вместо этого рассказать им про менору.

Сказать, что я был потрясен, значит ничего не сказать.

– Но это же вранье! – воскликнул я.

Мама на секунду растерялась и смутилась, но все же решила отстоять свою точку зрения.

– Да, – сказала она, – Просто в данном конкретном случае будет лучше, если ты не станешь говорить правду.

Папа бы никогда мне такого не посоветовал.

Детсадовские лицемеры

В детском саду я столкнулся с шумными толпами маленьких проказников, либо толком не говоривших, либо говоривших так неразборчиво, будто никогда не имели дела с диктофоном. Все мои призывы сочинять песенки, шутки или какие-нибудь забавные истории мои новые однокашники неизменно встречали настороженными косыми взглядами. Мои любимые игры, вроде игр в вопросы или придумывание историй к рисункам, им не подходили – не хватало внимательности и усидчивости. Прямо посреди моих пояснений они вскакивали и начинали носиться и кричать. Девочки в среднем лучше владели речью и были внимательнее, но они отказывались играть, да и вообще особо со мной не разговаривали. Я бы и рад был завести друзей, но мои критерии отсеивали весь контингент детского сада без исключения.

Моя воспитательница, миссис Смит, носила очки в металлической оправе и собирала седые волосы в неаккуратный пучок, из которого постоянно выбивались пряди то с одной, то с другой стороны. Она казалась мне старше моих бабушки с дедушкой, и была тихой, но весьма строгой поборницей благопристойности.

Как-то раз, когда я сидел в одиночестве за столом и что-то рисовал, пока остальные мальчишки играли рядом и изображали пулеметные очереди,