Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников - Гордон Оллред

– Вот как атакует истребитель! – орал старший сержант. – Быстро! Неожиданно! Смертоносно! – Он ехал и колотил каждого по голове. – Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

К счастью, его удары не всегда достигали цели.

Я почувствовал, как палка просвистела у меня над головой, и через мгновение, войдя в роль истребителя, Боров опрокинул одного курсанта страшным ударом.

– Неповоротливая задница, – прокаркал он.

«Какая радость! – подумал я. – Сбит прославленный летчик!»

– По мере того как бег становился совсем невыносимым, ребята один за другим начали терять сознание. Наконец, нас осталось четверо или пятеро. Видимо, Боров тоже немного устал и приказал остановиться. Все мы судорожно хватали ртом воздух, но, должен признать, мышцы болеть перестали. Когда мы остановились согнувшись – в позах, выражающих внимание, – истребитель сердито посмотрел на нас, улыбнулся и заметил – Всего-навсего короткая прогулка перед завтраком, правда, ребята?

Бамбуковая палка мелькнула в воздухе и едва не разломилась пополам.

Таким было начало неудачного дня. После обеда Змей познакомил нас с еще несколькими играми. Последняя заключалась в ползании по казарме на животе под койками. И все потому, что пол был грязнее, чем «в свинарнике». Я полз вперед, и передо мной маячили пятки соседа. От одного только прикосновения к полу я начал засыпать. Сон буквально одолевал меня. Как было бы чудесно, если бы я незаметно выбрался из этой вереницы, просто тихо лег под койкой и спал бы, и спал… Желание уснуть нахлынуло на меня, как водоворот, но тут же раздался крик:

– Ползи сюда!

Я уткнулся в чьи-то сапоги.

Через какое-то время Змей ушел, и с кухни принесли деревянные бадьи с едой. Я яростно набросился на свою миску с рисом, когда кто-то произнес:

– Привет, старина Кувахара.

– Привет, Накамура! – ответил я. – Сиди, сиди, пожалуйста.

Ничего, кроме традиционного приветствия, да и голодны мы были так, что особенно не поговоришь. И все-таки как здорово было иметь друга. Накамура был одним из тех, кто не упал во время нашей утренней «короткой прогулки».

– Грязный сукин сын, – прошептал он. – Небось наглотался сегодня своих таблеток, а?

– Да, – согласился я. – Совсем ополоумел.

На самом деле никто из нас не видел, принимал ли что-нибудь Боров, но было приятно думать, что у него «съехала крыша». Вскоре мысль, что у старшего сержанта не в порядке с головой, стала передаваться из уст в уста.

– Подожди, – уверял меня Накамура, – эта толстая задница как-нибудь получит. Придет темный вечерок…

– Это точно, – согласился я.

Опять мы выдавали желаемое за действительное. Но желание это было огромным. Просто думать об этом и знать, что другие думали так же, – уже одно это поднимало мой дух. Поначалу многие ребята молчали, но, как товарищи по несчастью, мы быстро подружились. Было здорово сочувствовать друг другу и вместе ненавидеть.

Наша короткая передышка закончилась, и вскоре мы познакомились с другими играми. Когда мы проявляли недостаточную выносливость, нас заставляли ложиться на бок, а потом подниматься с помощью одной руки и ноги и балансировать. Эксперимент интересный, и сначала он казался простым, но с течением времени становилось все труднее и труднее. В конце концов, в этой идиотской позе нельзя было продержаться больше нескольких секунд. Раз за разом мы балансировали. Наши тела представляли собой своеобразную букву «Х». Руки и ноги начинали дрожать, затем подламывались. Через полчаса мы плюхались на землю, уже не балансируя.

На этой стадии наши сержанты начали использовать кнуты. Мы лежали, задыхаясь, стеная и ожидая удара кнута или палки. Один раз кнут, словно кислота, обжег мою шею и ухо, но я только непроизвольно сжался и попытался закрыться. Я был почти парализован.

В течение дня мы подверглись еще дюжине новых видов наказаний, и вечером Боров довел издевательства до логического завершения. Мыне смогли повторить вслух пять основных пунктов Имперской присяги, а точнее, предписания.

Вскоре я понял, что ошибки в этой области приводили к дисциплинарным взысканиям гораздо быстрее, чем любые другие нарушения. Имперское предписание солдатам и матросам, отданное императором Мэйдзи в 1882 году, считалось практически священным. Это был документ, состоявший из нескольких страниц, которые каждый военный был обязан знать наизусть. Его сложные правила и философию требовалось поглощать через постоянную зубрежку и медитации. Каждый должен быть готовым в любой момент процитировать его, полностью или по частям.

Иногда японских бойцов заставляли повторять его наизусть полностью на каждой вечерней поверке. Распевное чтение длилось около четверти часа. Однако мы в Хиро повторяли только пять основных пунктов или положений:

1. Солдат и матрос должен считать преданность своей важнейшей обязанностью. Солдат или матрос, чей боевой дух недостаточно силен, каким бы талантом он ни обладал в искусстве или науке, является простой марионеткой. Тело солдата или матроса, просящее пощады, каким бы организованным и дисциплинированным он ни был, в сложных ситуациях ничем не отличается от черни. С твердым сердцем выполняй свой главный долг – храни верность. Постоянно помни, что обязанность тяжелее скалы, а смерть легче перышка…

2. Младшие по чину должны считать приказы старших исходящими от самого императора. Всегда оказывай уважение не только командирам, но и другим старшим по званию, хотя ты им и не подчиняешься напрямую. С другой стороны, старшие не должны относиться к младшим с презрением и высокомерием. Кроме случаев, когда долг требует от них быть суровыми и строгими, старшие обязаны относиться к подчиненным с вниманием, сделать доброжелательность своей главной целью, чтобы все военные могли объединиться для службы своему императору…

3. Солдат и матрос должны высоко ценить мужество и героизм. Даже в древние времена мужество и героизм в нашей стране почитались. Без них наше дело не заслуживало бы уважения. Как могут солдат и матрос, чья профессия сражаться с врагом, забыть хотя бы на мгновение о своей доблести?

4. Честность и справедливость – обычные обязанности человека, но солдат и матрос без них не могут оставаться в рядах вооруженных сил и дня. Честность подразумевает верность своему слову, а справедливость – исполнение долга. Значит, если ты хочешь быть честным и справедливым, с самого начала ты должен задуматься, способен ты на это или нет. Если ты бездумно соглашаешься сделать что-то непонятное и связать себя неразумными обязательствами, а потом пытаешься доказать себе свою честность и правоту, ты можешь оказаться в сложном положении, из которого нет выхода…

5. Солдат и матрос должны стремиться к упрощению своей цели. Если ты не упрощаешь свою цель, ты станешь женоподобным, легкомысленным, станешь стремиться к роскоши и расточительству. Ты станешь самодовольным, подлым, опустишься на самое дно, и ни преданность, ни доблесть не смогут спасти тебя от презрения… Солдат и матрос, никогда не относитесь легкомысленно к этому предписанию.

Эти предписания назывались «Великий путь небес и земли, всемирный закон человечества», и люди, допускавшие хотя бы одну ошибку при его повторении, обрекали себя на самоубийство.

Вполне понятно, что Боров придавал такое огромное значение именно этому аспекту нашей подготовки. Закон должен был дойти до души «каждого солдата и матроса». Ну и конечно летчика. В то же время казалось большим парадоксом, что Боров и его коллеги довольно странным образом выполняли директивы относиться к младшим с доброжелательностью.

В тот вечер за то, что мы плохо запомнили положения предписания, нас выстроили перед казармой и одного за другим стали толкать так, чтобы мы бились лицом об стену. Один парень сломал нос, другой лишился нескольких зубов.

– Новобранцы, – сообщил нам потом Боров, – сегодня знаменательный день. Еще несколько таких же, и вы станете настоящими мужчинами!

Глава 7

Время плакать

В одну неделю вся моя жизнь изменилась – все мои представления о том, каким должен быть настоящий мужчина, что такое добро и зло, что правильно, а что нет. Но тогда я мог оценить свои чувства не более, чем жестоко израненный человек может оценить свою боль.

Внутренний шок порождал оцепенение, психологическую беспомощность. А результатом всего этого становился панический страх. Было совершенно невозможно заставить себя не бояться старших. Мы становились изворотливыми, как крысы, которых били электрическим током. Сначала нам не удавалось найти ни одного момента, когда можно было расслабиться. Мы постоянно сжимались в ожидании очередного удара.

Некоторое время мне на самом деле казалось, будто жизнь дома в семье, беззаботные школьные деньки были лишь плодом моего воображения. Каким далеким теперь все это казалось и каким туманным. Время – вещь относительная. Меня лишили юности. За одну неделю я стал взрослым.