Тайна Ирминсуля - Юлия Эфф

схватить кувшин, спросила Маша и налила в кубок воды.

– Как?! Это всё, что ты можешь сказать, сестричка?! – Антуан наслаждался превосходством. – Ты бы видела, как я снимал оружие в кабинете отца одной силой мысли! Если хочешь знать, батюшка уже отправил заявку в Академию. И там было только моё имя.

Вода была допита, пришлось обернуться к собеседнику.

– А теперь передвинь себя из моей комнаты, пожалуйста. Надеюсь, этот дар у тебя есть? – тихо, заставляя себя не произносить оскорбления, которые вертелись на языке, попросила Маша.

Антуан притворно жалобно вздохнул, смерил сестру долгим взглядом с головы до ног и поднялся:

– Так и знал, что ты окажешься лумером! Ладно, уйду, раз ты такая милая сегодня, сестрёнка. Но не проси меня, больше ничего не покажу, – перед дверью остановился и обернулся. – Владычица всё-таки исполнила то моё желание, не находишь? На целых три дня свободы от тебя! Ты себе не представляешь, как это было прекрасно – не видеть тебя и не слышать твоего противного голоса.

«Пор-р-рву-у-у!» – взревело внутреннее эго да так отчётливо, что Маша вздрогнула и пошатнулась, схватилась за угол столика. На лице юноши промелькнул испуг, однако на место этого выражения быстро вернулась снисходительная усмешка, и незваный гость вышел.

– Да что со мной такое? – в отчаянии повторила в сотый раз Маша, и слёзы брызнули из её глаз. Трясущимися руками она снова налила себе воды, и мелкими глотками выпила половину, а остальную вылила на ладонь и смочила лицо, шею. Так делала мама в прошлой жизни, когда Маша долго не могла унять плач.

Где-то за дверью заговорили двое. Судя по знакомым интонациям, один голос принадлежал Антуану, застигнутому возле комнаты сестры, а второй, женский, – матери Мариэль. «Хоть бы он не вернулся!» – подумала Маша: внутренний зверь, просыпающийся в присутствии брата-засранца, напугал ещё больше, чем то привидение у ворот.

Опасения оказались напрасными, в комнату вошла Илария в сопровождении Жанетты. Тяжело перешагнув порог и сделав несколько шагов, будто у неё болели ноги, женщина остановилась. Её глаза наполнились слезами, а руки медленно поднялись, призывая к объятиям:

– О, Мариэль, деточка моя! Ты в добром здравии! – простуженным голосом воскликнула женщина.

Это было так трогательно, что Маша охотно обняла женщину, и слёзы предательски снова брызнули, будто заговорённые – от одного воспоминания о матери из прошлой жизни и её заботе. Глядя на плачущих мать и дочь, даже Жанетта захлюпала носом и тихонечко высморкалась в платочек.

– В гостиной нас ждёт твой отец и твои друзья. Но прежде, чем мы спустимся, нам нужно поговорить, милая. Сколько я ни спрашивала Жанетту, она только головой крутит, – Илария грозно посмотрела на покрасневшую служанку, а потом за руку повела дочь к софе у окна. – Присядем, милая. Готова ли ты рассказать обо всём или хочешь отложить разговор?

Маша неопределённо пожала плечами, стараясь не смотреть в окно, чтобы не наткнуться взглядом на привидение, и сосредоточилась на госпоже Иларии и её вопросе.

Как можно обмануть женщину, беззаветно любящую своё дитя и рискнувшую собственной жизнью ради дара Мариэль? Словоохотливая Жанетта настолько ярко описала страдания мёрзнувшей под снегом госпожи, что у Маши ноги похолодели от сочувствия. Кстати, о ногах. Матушка села, рассеянно забыв поправить платье, из-под которого хорошо были видны ступни, обмотанные шерстяной тканью, в больших туфлях-калошах.

– Я хорошо себя чувствую. А как ваши ноги, матушка? – Маша положила ладонь поверх шершавых пальцев неестественно розового цвета.

– О, доктор сказал, что я быстро иду на поправку, спасибо, милая. Расскажи мне, что тебе снилось? Должна ли я что-то знать?

Маша мельком взглянула на служанку, застывшую у двери, как солдат у Кремля:

– Не знаю, стоит ли об этом рассказывать всем…

– Продолжай, милая, мы решим это после твоего рассказа, и будь уверена, против твоего согласия никто, – женщина грозно посмотрела на Жанетту, – повторяю, никто не будет болтать налево и направо!

Маша вздохнула. Знать бы ещё, о чём стоило, а о чём – нет, рассказывать.

– Мне кажется, будто я прожила другую жизнь, а теперь у меня новая, – осторожно начала она. Собеседница поддерживающее кивнула, мол, всё хорошо, продолжай. – Я жила очень-очень долго в другом мире, и мне там было плохо. Невыносимо… А потом я проснулась здесь…

Понадеявшись, что этого хватит, Маша остановилась. Теперь задумчиво вздохнула добрая женщина, она слегка пожала пальцы дочери:

– Милая, моя вина в этом, я не напомнила тебе, и теперь буду вечно корить себя за то, что ты уснула под Ирминсулем. Простишь ли ты меня?

Маша распахнула глаза. По словам Жанетты, это правило знали все в Люмерии, от мала до велика. И тот факт, что девушка позволила себе не просто задержаться под деревом, а уснуть, было следствием её личной глупости и ответственности. Такой вывод напрашивался сам собой. Искреннее сожаление матери, если разобраться, пострадавшей физически больше, чем неразумная Мариэль, напоминало виноватый взгляд той матери, когда она не могла что-либо купить для дочери. И Маша наклонилась, поцеловала шершавую руку:

– Вы не виноваты, матушка, и давайте больше не будем об этом!

– О, милая! – глаза женщины снова заблестели. – Хорошо. Желаешь ли ты ещё что-то рассказать?

Маша помедлила, смущённо взглянула на Жанетту:

– После того сна… Он длился так долго… кажется, я прожила в нём восемнадцать лет… что я не помню некоторых моментов из этой жизни. Спасибо Жанетте, она немного мне помогла … вспомнить.

Г-жа де Венетт обернулась на служанку:

– Ах, вот оно что! Могла бы мне сказать об этом, Жанетта. В этом нет ничего удивительного: люди, которые засыпали возле гнёзд, часто теряли память. Потом она к ним возвращалась. Так говорят. Теперь я вижу, что эти слухи истинны. Не переживай, милая, ты всё вспомнишь! И тебе помогут твои друзья, я уверена. Тоже мне тайны!

Она снова грозно взглянула на покрывшуюся пятнами девушку у двери. И ласково обратилась к дочери:

– Ну, а в остальном, милая, чувствуешь ли ты дар Владычицы? – Жанетта закашлялась, и женщина нахмурилась. – Поди прочь, Жанетта, выпей воды! Своей таинственностью ты меня сегодня раздражаешь!

«Скажи, скажи ей!» – зашептал внутренний голос. Желание похвастаться, рассказать о странных событиях, случившихся здесь всего полчаса назад, распирало. Маша успела успокоиться и забыть ощущение, в котором как будто внутри находилась другая сущность, иначе чувствующая и мыслящая. И вот оно, вернулось… Илария заметила испуганное выражение лица дочери и догадалась, что от неё всё-таки утаивают новость:

– Жанетта, задержись! Мариэль, милая, не надо от меня скрывать, ведь твой дар – это очень важно. От него зависит твоя судьба и судьба нашего рода.

Служанка тем временем стояла с измученным видом, кашель унять получилось, а вот желание ответить на вопрос госпожи никуда не ушло.

– Матушка, – Маша вздохнула с трудом: один голос даже не вопил – истерично требовал. А