Точка плавления (ЛП) - Кейт Мидер

— Посмотри на меня, — произнес Гейдж, продолжая свои ритмичные, разрушающие мозг движения рукой.

— Я… я смотрю, — глаза Брейди едва могли охватить великолепие, находящееся перед ним.

Гейдж усмехнулся.

— Выше, Брейди.

Мужчина поднял взгляд и увидел улыбку золотого бога, не ту усмешку для билбордов и общественности, а особую улыбку для Брейди. И этого оказалось достаточно. Из горла Брейди вырвался стон, за которым последовал невероятный оргазм серией рваных струй, покрывших золотистую кожу рельефного пресса Гейджа. Он все продолжался и продолжался.

Брейди прижался к плитке, делая глубокие, прерывистые вдохи. Он никогда не чувствовал себя таким выжатым. Настолько удовлетворенным. Его сперма стекала по груди к прикрытому члену Гейджа, было так сексуально видеть свою метку на этой золотой коже.

Когда Гейдж не ступил под струи воды, чтобы смыть ее, Брейди потянулся за мочалкой.

— Нет, — тихо сказал Гейдж. — Я еще не закончил.

Верно. Это было так давно, что Брейди и забыл о необходимой взаимности. Социальная адаптация провалилась. Но прежде, чем он сумел собраться с мыслями, Гейдж прижал кулак к плитке справа от Брейди.

— Теперь смотри.

“Смотреть?”

Гейдж завел вторую руку за пояс своих намокших плавок и спустил те достаточно, чтобы высвободить член. Такой же идеальный, как и сам мужчина, он был немного длиннее, чем член Брейди, но не такой толстый. Плавки так и остались висеть на бедрах и эта великолепная неряшливость Гейджа послала еще одну волну возбуждения к паху Брейди. Неужели ему позволено только смотреть? Было ли это частью мести за то, что Брейди не позволил Гейджу заполучить полную свободу действий над своим телом недели назад?

— Mais... (каджун. — Но...) — он продолжил настаивать, обращаясь к языку своих каджунских предков, чтобы выразить разочарование. — Позволь мне.

Гейдж покачал головой и провел ладонью по сперме, все еще покрывающей его пресс, сперме Брейди, и — гребаный ад — обхватил этой ладонью свой член. Не разрывая контакта их взглядов, он начал двигать рукой, от каждого поглаживания его глаза прикрывались от удовольствия, а из горла вырывался стон. Снова став твердым от открывающегося вида и непристойного саундтрека, Брейди мог только смотреть, как этот идеальный образец мужчины доводит себя до оргазма, используя сперму Брейди, как смазку.

— Гейдж. Mais, пожалуйста, — и только, когда Брейди думал, что больше уже не выдержит и просто обязан взять дело в свои жаждущие руки, Гейдж наклонился для глубокого поцелуя. Рот Гейджа был генетическим чудом, мягкие губы, окруженные грубой щетиной. А этот поцелуй… он целовал Брейди так, словно завтра может наступить конец света.

С громким стоном, Гейдж отстранился, румянец на его щеках означал, что он близок к разрядке. Он удерживал свой напрягшийся член вдали от тела Брейди.

Нет. Этого не произойдет.

— На меня, Гейдж. Кончи на меня! — Брейди не волновало, что его голос звучал отчаянно. В этот момент он отдал бы все, чтобы заполучить струи Гейджа на себя.

— Брейди, — хриплый шепот. Гейдж прикрыл глаза и выстрелил на торс Брейди, покрывая все его уродливые шрамы. Великолепный беспорядок на ужасном беспорядке тела Брейди.

Такой чистоты Брейди не ощущал уже годы.

***

Брейди еще раз проверил свой телефон: 13:45. Время принимать очередную дозу Викодина, но он знал, что бы предпочел получить: старый добрый поток эндорфинов от секса. И даже нет необходимости доставлять удовольствие себе левой рукой, — на данный момент его единственной рабочей рукой, — потому что любимый метод доставки эйфории прямо сейчас находился в его постели. Гейдж все еще был здесь.

После душа Гейдж нежно обтер полотенцем чувствительную кожу Брейди, промокнул свою и заявил: “Пора на боковую”. Это было четыре с половиной часа назад.

Это был первый раз, когда в постели Брейди был мужчина. После того, как Гейдж потратил столько усилий, чтобы забрать его, привести домой и позаботиться о нем, в каждом возможном смысле слова, Брейди не мог прибегнуть к книге правил. Кончил, теперь уходи. Правила удерживали его в здравом уме, но они также возводили препятствия на пути каждого реального шанса на то, чтобы начать жить нормальной жизнью.

Для бедного ребенка родом из глуши, находящейся в восьми километрах от Батон-Руж[2], Брейди нравилось думать, что ему комфортно быть тем, кто он есть. Особенно когда его родители отвернулись от него, когда он признался в своей нетрадиционной ориентации в шестнадцать, а затем возобновили отношения, когда он стал героем после побега из террористического плена в Афганистане. Возвели его в ранг божества, когда выяснили, что Эли Купер, вскоре собирающийся стать мэром большого города Чикаго, был его братом и приятелем в морской пехоте.

Деньги, которые он стабильно посылал им раз в месяц, тоже поспособствовали этому.

Строгое воспитание Луизианы и последовавшая за ним служба в морской пехоте научили Брейди хорошему качеству: держать свои мысли при себе. Не стесняться их, но, конечно же, и не кричать во всеуслышание. Секс никогда не был проблемой до того, как его мир перевернулся вверх дном в пустыне, и потом… ну, он выяснил способы, которыми можно найти облегчение, не столь удовлетворяющие, как могли бы быть.

Ни один парень не хотел трахать Брейди с включенным светом, но он никак не ожидал, что настолько великолепный мужчина, как Гейдж, не будет считаться с правилами. Он мог закадрить каждого парня в комнате: гея, натурала, горячего, как ад, страшного, как грех. Если бы он хотел затащить в постель всю линию нападающих “Чикаго Бэарз”[3], он мог бы, наверное, провернуть это, сказав: “Привет, я — Гейдж Симпсон. Я сексуален, огромен, зарабатываю, спасая жизни, и в свободное время являюсь моделью для билбордов. Джей Катлер[4], наклонись и покажи мне свой белоснежный зад”.

Этим утром в душе Гейдж снова разрушил все правила, и Брейди это нравилось. Он жаждал этого. Вопрос был: что теперь?

— Эй.

Брейди повернулся к мягкому ото сна голосу и обнаружил Гейджа, проводящего рукой по своим спутанным светлым волосам, торчащим во все стороны, потому что он заснул с мокрой головой. Это движение приковало взгляд Брейди к бицепсам мужчины с татуировкам в память о его приемном отце и сводном брате, которые погибли в огне восемь лет назад. Гейдж натянул джинсы, застегнул молнию, но оставил расстегнутой пуговицу. От вида выпирающих тазобедренных костей, обрамляющих пресс, Брейди был готов упасть на колени в поклонении.