Затаив дыхание - Адам Торп

На стене за стойкой висит написанное по-английски предупреждение об угрозе «Проблемы 2000» [11]. Мысль о том, что нас ждет через неполные три месяца, пугает меня. А девчонкам-хохотушкам, скорее всего, не больше тринадцати. Очевидно, она бросила работу в кафе. И навсегда растворилась в огромном шумном мире. То ли кто-то из веселой троицы что-то сказал, то ли мобильник выкинул штуку — девчонки вдруг покатились со смеху. Но смеются они явно не надо мной. Я облокотился на стойку и постарался принять вид зрелого, невозмутимого мужчины. В будущем — когда мне стукнет, скажем, сорок шесть — я наконец всерьез почувствую себя зрелым человеком; рано или поздно это непременно произойдет. Облачусь в длинное темное пальто и стану похож на директора оперы.

Появился бармен, с ним девушка, но не та; даже не взглянув на меня, они принялись шарить за стойкой. Потом девушка покачала головой и скорчила гримаску. Подбородок и нос у нее острые, темные волосы на макушке выкрашены в ярко-зеленый цвет — так на мостовой помечают место, куда вонзится пневматический бур.

— Извини, — сказал бармен. — Книги нет.

— Не беспокойтесь. Я сам виноват. Спасибо, что вошли в мое положение.

— Пардон?

— О’кей, все в порядке, — я успокаивающе замахал руками. — Кофе, однако, я бы выпил.

— Вам кофе?

— С молоком, пожалуйста.

— О-кей. Садись, если хочешь.

Я остался у стойки. Эта позиция казалась мне более выгодной. Дыхание почти наладилось. Претенциозный интерьер меня уже не раздражал. Лет десять назад классное кафе в Таллинне было большой редкостью: кругом было полным-полно русских, все вокруг, в том числе и мозги, казалось серо-бурым. Раз нет уродства, то нет и красоты; без тональности не бывает и диссонанса.

Возможно, у нее выходной. Не зайти ли завтра? Или спросить про нее у бармена. Набраться храбрости и спросить напрямик, без экивоков. Может быть, книгу нашла и убрала куда-нибудь другая официантка? Знаете, светленькая такая, с рыжеватыми волосами? Она сегодня выходная, да? — мысленно репетировал я свои расспросы. И точно знал, что зальюсь краской от кончика носа до самых ушей. А юные хиппачки будут на меня таращиться во все глаза, как голодные кошки.

Очень вероятно, что Милли, наконец, забеременела. Моя жена! Супружница моя! Из древнего нормандского рода Дюкрейнов. Женщина, которой я клялся быть верным, пока смерть не разлучит нас. Не то чтобы я жаждал, чтобы нас венчали в церкви, тем более священник с тремя небритыми подбородками.

— Все о’кей? — встревоженно спросил бармен.

— Да, все отлично. Спасибо.

— Знаешь, жалием про книга.

— Ничего, не важно. Сегодня вы, значит, работаете только вдвоем. Не все официанты вышли, да?

— Что?

Тут я припомнил, что и тогда работали всего двое.

— Ничего, все отлично. Спасибо.

— О’кей. Музыка любишь?

— Я тишину люблю. Когда совсем тихо.

Девчонки снова дружно прыснули — будто я нажал на взрыватель. Бармен тем временем запустил музыку, на сей раз не ту, легкую, негромкую, а диско 80-х в стиле «хаус», даже еще более минималистскую. Я стараюсь быть в курсе новинок электронной музыки, и эта композиция была мне определенно знакома — контрабас и барабан сплетаются, обвивая друг друга, плюс леденяще медленное, с повторами, музыкальное развитие, от которого впадаешь в транс.

— Такой любишь?

— Да, я ее знаю. Погодите, сейчас вспомню. Это берлинская группа с французским названием.

Бармен был изрядно удивлен:

— Ну! Верно. «Isolée». Это новый. Классный, да?

И он немножко подергался под музыку.

— Отлично. Просто замечательно. Великолепно. А вам нравится французская группа с шотландским певцом и жутким названием? Вот, вспомнил, они называются «Телепопмьюзик».

Облокотившись на оцинкованный прилавок стойки, бармен сосредоточенно нахмурился:

— Не «Сен-Жермен»?

— Нет, не «Сен-Жермен». «Телепопмьюзик». Точно, проверьте сами.

Зазвонил телефон; плечом прижав трубку к уху и продолжая протирать стаканы, бармен залопотал по-эстонски.

Классный парень, подумал я. Да и я не сплоховал.

Кто-то — возможно, художник по интерьерам — нацарапал на стене: Qui êtes vous? Personne. Moi non plus [12].Возможно, это цитата из стихотворения — одного из тех поэтов, чьи имена выгравированы на спинках стульев. А что, если мне сняться во французском фильме? — мелькнула шальная мысль. Сыграть типичного завсегдатая баров в какой-нибудь напряженной, мрачноватой французской картине, где ничего особенного не происходит, но все замешено на остром желании. Поначалу я собирался каждый вечер, отужинав в ресторане, ходить по таллиннским клубам, но на деле только бродил по городу до полного изнеможения. Не так-то просто отправиться в одиночку даже в клуб, если только ты не вознамерился кого-нибудь там снять. Однажды я все же заглянул в клуб: кругом все белым-бело, как в операционной, повсюду необъятные белые кожаные диваны и — ни души, только в самой середине зала двое чернокожих парней потягивали коктейли цвета разбавленной крови. После Англии очень непривычно бродить вечером в пятницу по городу, не опасаясь, что тебя изобьют до полусмерти.

Бармен положил передо мной два бумажных пакетика с сахаром:

— Я забывай это. Пардон. Ты нельзя на мне положить.

— Что-что?

— Нельзя на мне положить, — настойчиво втолковывал он, полагая, видимо, что я плохо владею английским.

Я закивал, словно ко мне только-только вернулся слух.

— На кого вообще можно положиться? Благодарю.

На самом деле, я уже допил кофе. От музыки «Isolée» голова моя пухла. Слова и стоны были сгруппированы по две доли; такой ритм звучал очень сексуально. Наверно, по задумке авторов слушать это полагается под кайфом.

— Всё хороший, — заметил бармен. — Сахар плохой.

— Да, пожалуй. Нет, да, нехороший, — с иронией добавил я. — Как выражаются у вас в Европе. Добро пожаловать в Европу.

— А?

— Приятно видеть, что ваша страна стала частью свободной Европы. В один прекрасный день войдете и в Европейский союз.

— Мы ждем видеть, — отозвался бармен, вытирая оцинкованный прилавок.

Ему было лет двадцать шесть — а подумать, так все семьсот. Мудрец, каких мало, ведь за ним — вся эстонская история. Его собственные детство и отрочество пришлись на мрачную эпоху.

— Я говорю это тебе, — вдруг заявил бармен, тыча в меня пальцем. — Добро пожаловать в свободный Европа! Понимал?

— Я только рад, — пристыженно усмехнулся я. — Да-да. Правда.