Москау - Георгий Зотов

Глава 6

Ангел

(пешеходная зона Вагнерка, д. 22/7)

Специзолятор гехаймштатсполицай[20] расположился в самом конце Вагнерки — прохожие по старой памяти называли эту пешеходную улочку Арбатом. С виду двухэтажный книжный магазин с вывеской «Бухенрай»: хотя в руссландском варианте это название подошло бы скорее для винной лавки. В просторном и светлом зале сонные от безделья продавщицы помогали покупателям выбирать новые шедевры литературы рейха. В витрине пылились лидеры продаж — книжка-раскраска «Фюрер в детстве» и пособие Лени Рифеншталь «Как стать кинозвездой». Книги мало кто покупал — их предпочитали скачивать из сети Сёгунэ. «Майн Кампф» и так с 1944 года входила в школьную программу, а вся остальная литература строго проверялась на благонадёжность Министерством народного просвещения и пропаганды. Зачастую электронному отделу гестапо приходилось оперативно блокировать те разделы Сёгунэ, где размещали нелегальные переводы: Джека Лондона, например, Хэмингуэя, а также Зощенко — особую большевистскую крамолу, за чтение которой лепили двухмесячный арест. Впрочем, аресты не помогали — ссылки на скачивание и Зощенко, и Пушкина росли, как грибы. «Чтобы книгу читали, ее следует запретить, — подумал Павел, открывая стеклянную дверь „Бухенрай“ с рисунком-печатью в виде орла. — Лучшей раскрутки и не придумаешь». Продавец, девушка в форме с нашивками бевербера,[21] завидев его, дежурно улыбнулась:

— Герр покупатель, приветствуем в нашем магазине. Чем вам помочь?

Павел оглянулся по сторонам — впрочем, это было излишней предосторожностью. В «Бухенрай» почти не заходили посетители — цены в тысячу рейхсмарок за книжку отпугивали всех. Лишь в самой дали, у стенда с остросюжетными романами, спиной к нему переминался с ноги на ногу сухощавый старичок, изучал томик Стефании Майер. Павел сразу вспомнил — этой писательнице сам гауляйтер Нойе-Йорка с помпой вручил железный крест за серию шпионских романов «Абвер против НКВД».

Он склонился к девушке-беверберу — так, что почти коснулся её губ.

— Мой номер семь-восемь-девять-пять-два-два-один-шесть, — шепнул Павел.

Девушка, продолжая автоматически улыбаться (было ощущение, что улыбка нарисована на ее лице, как на магазинном манекене), выбила цифры на кассовом аппарате. Тот засветился огоньками. На экране появился номер, звание Павла в гестапо и уровень допуска. Тихо щёлкнув каблучками, она вложила в руку покупателя электронную карту.

— Возьмите, пожалуйста, ваши книги во-о-о-он там, — показала девушка на дверь в конце коридора. — Не забудьте на входе сообщить о скидке. Данке шён за покупку!

Дверь открылась и закрылась с помощью карты. В узкой комнатке был лифт с одной-единственной кнопкой на панели. Нажав её, Павел поехал вниз — в подвале его ждали. Хмурый толстяк-фольксдойче,[22] с печатью вчерашнего похмелья на лице, проверил удостоверение, поправил фуражку с эмблемой медицинской службы СС и куда-то позвонил. Солдат в чёрной форме повёл Павла дальше — по бетонному коридору, тускло освещённому красными лампочками. В Москау (как и в других рейхскомиссариатах) давно закрыли учреждения для душевнобольных и уволили врачей. Если требовалось арестовать повредившегося в уме человека, его попросту отправляли в специзолятор. Как только надобность в больном отпадала, его депортировали в Африку. Комендант специзолятора скучал у себя в кабинете, под гербом рейха: свастика на дубовом венке была тщательно, в несколько слоёв, заштукатурена. Он кивнул Павлу, но не потрудился встать, лишь небрежно бросил на стол папку.

— Все бумаги и фото там. Хотите пообщаться? Даже не знаю, как у вас это выйдет. Двое учёных превратились в овощи — ни на что не реагируют, питание — и то им вводят внутривенно. Третий получше, но… ни с кем не говорит. Зато иногда начинает вопить по ночам как резаный — нам приходится литрами вкалывать бедняге успокоительное.

— Ничего, — усмехнулся Павел. — Со мной поговорит, не волнуйтесь. Я забираю досье. Скажите номер камеры и избавьте от провожатых. Это слишком особый разговор.

Он замолчал, пытливо вглядываясь в одну из фотографий.

— Надеюсь, вытрясете из парня всё, что вам нужно. — Щёлкнув мухобойкой, комендант ловко прихлопнул насекомое на столе. — Идите, битте шён, во времени я не ограничиваю.

…Камера специзолятора соответствовала ожиданиям. Четыре на четыре метра, обита мягким белым войлоком, чтобы узник не разбил себе голову в припадке. Лампочка освещения и камера под потолком, транслирующая видео на пост охраны. Красный огонёк погас, едва Павел зашёл к заключённому, — съёмка прервалась. Человек в комнате не обратил внимания на гостя. Небольшого росточка, взъерошенный, волосы — рыжие. Славненько, рыжим не надо краситься, чтобы выглядеть арийцами. Шепчет что-то про себя, сидя на топчане, раскачивается взад-вперёд. Очень впечатляет. Ну-с, за работу…

— Здравствуй, — ласково сказал Павел, с треском раскладывая стул.

Он встал так, чтобы лампочка осветила его лицо.

Заключённый перевёл взгляд и… закашлялся. От спокойствия не осталось и следа. Он вскочил с топчана, вытянул руку, прижался к мягкой стене, затараторив, как дятел:

— Ты… ты… ты… как это может быть… ты же…

— Умер? — закончил его мысль Павел. — Согласен, такие неприятные вещи иногда случаются. Но, размозжи меня молот Тора, разве это помешает нашей милой беседе?

На лбу рыжего выступили бусинки пота. Его била мелкая дрожь. Он слепо шарил вокруг себя руками, словно стена из войлока могла расступиться и забрать его внутрь.

— О, совсем чуть-чуть, — заверил Павел. — И обещаю — я сразу уйду. Ты же понимаешь, у тебя нет никакого выбора. Говори мне чистую правду… и тогда всё закончится быстро.

Рыжий кивнул — чётко, как робот. Павел сел на стул.

— Это было чудовищно, — лихорадочно прошептал рыжий.

— Тебе удалось туда заглянуть, — напомнил Павел. — Просто скажи: ЧТО ТЫ ВИДЕЛ?

— То, чего не может быть, — закашлялся безумец. Мне казалось, я брежу. Но всё было наяву. Я прикоснулся к ЭТОМУ… ОНО… было так реально. Окно туда теперь закрыто, правда? Нас заперли здесь, чтобы мы молчали… Но люди скоро узнают. Ты понимаешь, что грядёт? Мы растворимся, как тающий снег. ОНО приближается.

Узник говорил горячечно и сбивчиво. Павел сохранял спокойствие — кто-то решил бы, что ему очень скучен рассказ. Пару раз он даже вздохнул, посмотрел на часы — модные, из спецвыпуска швейцарской фирмы «Апфель» с портретом Хорста Весселя.

— Я усвоил. Ты смог понять, в чём причина?

Сумасшедший умолк. Некоторое время беззвучно шевелил губами:

— Силуэт из огня. Вспышка. Один глаз у меня ослеп. Яркий свет. Это ангел.

Павел ничуть не удивился. О чем ещё может говорить безумец? Уж явно не о квантовой физике. Главное, чтобы не замолкал. Он кивнул, всем своим видом выразив интерес:

— Продолжай.

— Он прошёл рядом, стоило нам проникнуть на место СОБЫТИЯ. Мы вошли и увидели ЭТО. Невыносимая яркость. Жар. Мозги у Германа сварились, вытекли через нос, и… он исчез. Я отчетливо видел. ОНО поглотит нас. Мы разлетимся на осколки.

— Ты помнишь его лицо? Этого ангела? Сможешь нарисовать?

Узник вырвал из его рук блокнот. Размашистыми, резкими движениями набросал карандашом портрет — лицо, обрамлённое длинными волосами, нос с горбинкой, тонкие губы. «Отлично рисует, — отметил Павел. — Вот всегда так. Почему мы пашем в конторе за горсть рейхсмарок, а не развиваем заложенный богами талант? Правда, какое сейчас искусство в Москау… Рейх требует чёткости и минимализма, мускулистых героев а-ля Шварценеггер, без лишних красок. Для икебаны и иероглифов надо ехать в Токио».

Сумасшедший оторвался от листка. Глаза слезились.

— Это было так реально, что я ощущал его дыхание… ОНО дышало пламенем.

Настроив эфунк, Павел сфотографировал рисунок с разных ракурсов. Отправив его на другой телефон, он задал ещё несколько вопросов, но не добился ничего нового. Сознание безумца вновь отправлялось по кругу: он видел всполохи пламени в воздухе, умирающих товарищей, огненного ангела. Потратив минут десять, Павел поднялся со стула. Он знал, в каком месте это случилось, но после рассказа не горел желанием увидеть тот кошмар своими глазами. Лучше разузнать, имеется ли какая-то защита от раздражителя. Незваных гостей тот, похоже, не жалует.

Он полез в карманчик рубашки, достал таблетку.

— Прими. Тебе полегчает.

Безумец захохотал — стало ясно, что он всё понял.

— Чудесно… как долго я этого ждал… валькирии, ко мне… наконец-то!

Павел шёл по коридору со стулом в руке, а стены изолятора сотрясались от хохота рыжего психа. Эфунк завибрировал. Павел открыл сообщение и прищёлкнул языком.