Безупречный злодей для госпожи попаданки (СИ) - Дарина Ромм

письмо из канцелярии императора Шелая, - на пороге вырастает мой помощник. Его лицо не закрыто маской – он не инквизитор, просто служащий. Глаза юнца горят восторгом и желанием быть полезным королю и лично мне.

Мне, второму лицу королевства, тенью стоящему за плечом Цварга Вечного. Его преданному рабу и цепному псу, Главному королевскому Инквизитору.

Отпустив помощника, разворачиваю письмо. Снова задумчиво хожу по кабинету, и остановившись у стола, где лежит первое императорское послание, усмехаюсь:

- Что же ты такое, девочка Федерика? Простая служанка принцессы Маури, за возвращение которой Шелай предлагает такую же награду, как за свою дочь…

***

Женский голос визжит, противно бьет по ушам, не давая досмотреть сон. Потом начинает рыдать.

- Господин, я ничего не знаю! Она встала, а потом упала и ударилась головой. Я не виновата, что она такая дохлая!

- Убрать ее, - голос Али спокоен, даже ласков, но женщина начинает вопить совсем уж истошно.

- Господин, сжалься. Я не при чем!

Постепенно вопли удаляются и в наступившей тишине Али размеренно произносит:

- Федерика, открывай глаза.

Шаги и движение возле моей головы. На лоб ложится жесткая ладонь.

- Ты отлично притворяешься спящей, Федерика. Полезное умение, но со мной оно бессмысленно.

Открываю глаза, морщась от слишком яркого света. Надо мной лицо Али. Между бровей хмурая складка, в глазах мелькает злость. На меня? Или на ту, что толкнула меня? Интересно, сколько я провела без сознания?

- Попробуй сесть. Целитель сейчас принесет лекарство и заберет тебя в лазарет – пока побудешь там. Но до его прихода мне хотелось бы с тобой поговорить.

Упираюсь ладонями в топчан и пытаюсь сесть. Али не помогает, просто смотрит, словно оценивает, насколько я дееспособна. Интересно, если я не смогу подняться, меня в канаву к землюкам отправят? Надо хоть узнать, что это за твари такие…

- Молодец, девочка. Живучая, - Али одобрительно хмыкает, когда я с трудом, преодолевая головокружение, сажусь и пытаюсь сконцентрироваться на его лице.

Сначала получается плохо - перед глазами все плывет и колышется. Но постепенно окружающие предмет обретают некоторую четкость.

- Что с ней будет? – спрашиваю про девицу, что толкнула меня.

- Тебе не все ли равно? Или хочешь быть уверена, что твою обидчицу как следует наказали? – губы работорговца растягиваются в белозубом оскале.

- Не знаю зачем. Может, чтобы понимать, чего можно ждать от тебя, Али.

- Лучше ничего не жди. Тогда избежишь многих разочарований, - он делает шаг к кровати и теперь стоит, почти нависая надо мной.

Я поднимаю к нему лицо и произношу:

- Не бойся разочаровать меня, работорговец. Мои ожидания относительно тебя и так невысоки.

Повисает пауза. Я опускаю голову, с ужасом понимая, что сейчас моя жизнь точно закончится. И не верю своим ушам, когда над головой раздается смех.

Отсмеявшись, Али наклоняется надо мной. Его дыхание долетает до моей макушки, скользит сзади по шее, вызывая неконтролируемые мурашки.

Еще несколько секунд и его ладонь ложится на мою голову. Нежно гладит, запускает пальцы в волосы, собирает пряди в ладонь и резко дергает, заставляя меня запрокинуть лицо вверх.

Прямо передо мной оказываются его побелевшие от ярости глаза. Он наклоняется еще ближе и, почти касаясь губами моего лица, ласково шепчет:

- Знаешь, кто больше всего пользуется спросом у моих покупателей? Больше всего они ценят молоденьких красивых рабынь, у которых вырезан язык, Федерика...

Глава 12

Следующие несколько дней я провожу в лазарете. Все время лежу, притворяясь спящей, и пью бесконечные травяные отвары. Есть ничего не могу – меня мутит от одного запаха еды.

Когда меня тормошат и требуют открыть глаза, послушно открываю. Сажусь, молча выпиваю принесенное. Снова ложусь, и закрываю глаза.

Я не хочу ни с кем разговаривать и не хочу никого видеть.

Когда целитель берет меня за руку, мне становится неприятно – от его ладоней идет живое тепло, которое меня раздражает.

Мне надо, чтобы меня оставили в покое. Дали возможность лежать, закрыв глаза, или тупо разглядывать виднеющийся в окне краешек бело-голубого неба. Больше мне ничего не нужно.

Наверное, это пик душевного кризиса. Самый ужасный период первых дней в новом мире, когда я словно сдуваюсь, потеряв всякое желание сражаться за подаренную мне жизнь.

Когда я по-настоящему готова умереть, потому что не знаю, зачем она мне нужна, эта жизнь рабыни.

Когда умом я понимаю, что нужно бороться. Надо есть и надо двигаться, но желания что-то делать нет совершенно. Поэтому меня раздражает все, что мешает спокойно заснуть и не проснуться…

Странно, но единственный человек, кого я хочу видеть в эти дни, это Али. Не знаю почему, но мне кажется, что он может заставить меня жить.

Возможно, дело в жестокости, которая исходит от этого мужчины, и которая вызывает у меня протест и желание бороться.

Или в его взгляде, который я иногда ловила на себе – пристальном, изучающем - который тоже будит в моей душе желание жить.

Не знаю…

Но работорговец ни разу не пришел, а спрашивать о нем я не хочу…

С каждым днем целитель Лазарис становится все мрачнее. Проверяя мой пульс или водя над телом руками, хмурится и грозит мне плетьми, если я не пойду на поправку.

Я каждый раз тихо смеюсь и обещаю исправиться, но есть по-прежнему не могу – стоит почувствовать запах пищи, и меня начинает выворачивать.

Наверное, я бы так и зачахла – почти неделя на одних отварах, привела к тому, что я уже и сажусь без посторонней помощи с трудом.

И радуюсь, что мне осталось недолго.

Но однажды я все-таки спрашиваю про Али…

На мой вопрос целитель хмурит седые брови и ничего не отвечает. Протягивает чашу с очередным питьем и молча ждет, пока она опустеет. Лишь после этого неприветливо произносит:

- Хозяин в отъезде. Хорошо, если к его возвращению ты будешь здорова. Иначе можешь не выдержать таврение.

- Что? - мне показалось, что я ослышалась.

Тавро, это ведь такое клеймо с определённым рисунком. Его раскаляют и прижимают к коже, чтобы остался выпуклый знак. В Америке времен освоения Дикого