Белый Пилигрим - Антон Краснов

Тряпку я нашел и даже успел привести пол и ковер в относительный порядок. Но тетя Глаша все-таки примчалась, прямая и грозная, как неизбежность. Орать начала уже с порога, еще не успев разобраться:

— Пьете? С утра зенки залили? Вон как винищем-то несет! Так ведь вы и меня еще залили! У меня там весь потолок в разводах, все обои отклеились и вообще… Нет, на этот раз ты так легко не отделаешься, скотина, тунеядец! А ну-ка!..

Я не успел отреагировать: проявив стати призового скакуна, тетя Глаша ринулась мимо меня в квартиру, отчаянно следя своими грязными стоптанными сапогами, известными всему дому. В большой комнате она застала Макарку, безмятежно пьющего злополучное вино и листающего органайзер. Из него он намеревался выудить адреса и время двух собеседований, назначенных нам на сегодня. Тетя Глаша вторглась в этот неспешный процесс:

— Пьете? Пи… пи… ете? Все пьете и пьете, бухарики?.. Что уставился, а-ачкарик? А ну берите тряпку и все убирайте! Сначала тут, а потом я заставлю вас… ррррремонт!..

Тут ее и настигла карающая ручка Нинки. Племянница подошла к ней и, чуть притопнув ногой и упрямо наклонив вперед голову, сказала:

— Бабушка Глаша, а что вы так кричите? Если у вас запор, то у Илюшки есть клизма. А еще у вас юбка порвалась на боку, и на лбу вскочил прыщик, вот. Хотите, я вам его плоскогубцами выдавлю? Я так у своей собачки, которая живет в деревне, этих… жучков давила.

Тетя Глаша задохнулась. Милая детская непосредственность била наповал. Я пробормотал на чистом автомате: «Не жучков, а этих… собачьих паразитов… гниды там, вши, блохи». Но не гниды и вши и даже не беззаботная детская речь Нинки так впечатлили злобную соседку, которая не смирила свой свирепый нрав даже после того, как двое ее мужей умерли от инфаркта и пищевого отравления соответственно, а третий бежал из жениного дома из окна, сломал себе ногу, а когда его отправили в больницу, пел песни и хохотал от восторга (мне иногда казалось, что тетя Глаша в родстве с Людмилой Венедиктовной, матушкой Лены). А вот Нинка заставила ее умолкнуть на полуслове. Еще бы!.. Я похолодел. Конечно же! Рожки и копытца! Копытца и рожки! Нинка — босиком, с непокрытой головой стоит перед старухой, чей злой и болтливый язык ядовитей любой гадюки! Точнее, любая гадюка — безвредный кусочек холоднокровного мясца с глазками по сравнению с…

Я уже не думал. Я широко распахнул дверь и заорал, не думая ни о каких последствиях:

— Тетя Глаша, немедленно выйдите! Выйдите вон из квартиры! Вы напугали девочку! Я не позволю издеваться над ребенком!..

В коридор выскочил уже изрядно подогретый Макарка и понес следующую чушь:

— Между прочим, шестой пункт Женевской конвенции об угнетении прав поднадзорных детей гласит, что сенильные психозы старушек старше семидесяти лет не являются причиной для освобождения от уголовной ответственности с целью…

Теперь я думаю, что было тогда в наших глазах что-то дьявольское. Нет, не дурацкие псевдоюридические периоды Телятникова и даже не рожки-копытца Нинки заставили несносную старуху завертеться веретеном, скакнуть едва ли не на полметра вверх и горячим сгустком злобы и страха вывалиться в гулкое, сырое жерло подъезда. Еще долго в ушах бухали сапожищи и гремела старомодная, твердая, как жесть, юбка милой соседушки. Я обессиленно потянулся всем телом и спросил у Макарки:

— Ну что, когда у нас там собеседование?

Он поднял на меня припухшие глаза и ответил:

— Да тут. Н-никак не могу вспомнить.

— Никак не можешь вспомнить, когда собеседование?

— Собеседование?.. — переспросил он. — А, ну да. Нет, не то… Не могу вспомнить.

— Что?

— Да тут одно… Засело, как заноза… Вот характер такой дурацкий: пока какую-нибудь ерунду не вспомню, не успокоюсь. Уф!.. Ладно, как вспомню, так сразу и скажу.

Я молча пошел в кухню.

2

На первое собеседование мы не попали, на второе опоздали и лучше бы вообще не ходили, потому как… Да, впрочем, вы и сами все понимаете.

Мы пытались разобраться в этой дикой свистопляске разрозненных, нелепых, совершенно не соотносящихся друг с другом случайностей. Но, как говорится, нет ничего более закономерного, чем случайность. В связи с этим Макарка, которого окончательно развезло уже на попытке выяснить функциональные особенности шапки-«носка», заявил со своей обычной перекормленной важностью:

— Как говорится, случай — псевдоним Бога. Нет ничего более замотивированного, чем причинно-следственная связь, и звенья этих связей мы и должны с тобой унифицировать…

Нинка дала ему по голове маленькой сковородкой, и он несколько утихомирился.

Я пытался рассуждать логично, насколько вообще позволяло то взъерошенное состояние, в котором я находился. Меньше чем за сутки с нами произошло два экстраординарных события. Бесспорно, между ними должна быть связь, но увидеть и тем более доказать ее я не мог упорно! Три бешеных старика, борца, боксера и бегуна; сундук с дурацким наследством, одной из составляющих которого оказалась чудесная бутылка, в которой никогда не переводится пойло; рожки и копытца, объявившиеся у моей племянницы… И — наконец — волшебное перевоспитание нашей соседки, сразу внявшей уговорам удалиться и оставившей мою квартиру без пяти ударов пустым ведром по ее пустой лысой голове. И без многоэтажного мата, и без вантуза, присосавшегося к морщинистому лбу, и без… да мало ли! (Все вышеперечисленное предпринимали соседи из различных квартир подъезда, лишь бы только удалить из своего дома эту жуткую мегеру.) Пока что удалось установить лишь третьестепенное условие разбора полетов: без бутылки во всем этом не разберешься!!!

С бутылки мы, как вам уже известно, и начали.

Так как об исчислении выпитого теперь можно было говорить лишь очень приблизительно, мы сделали засечки на тазике. Даже в лучшие университетские годы никогда не исчисляли объемы спиртного тазиками для стирки!

Прежде всего мы с Телятниковым испробовали на бутылке современное моющее средство. После нескольких минут мучений нам удалось отмыть толстый налет грязи, которым она была покрыта. Телятников покрутил бутылку в руках и обнаружил, что она из темного стекла, с тиснением на горлышке. Надпись удалось прочитать, и она оказалась в полном созвучии с нашим рационом: ПОРТВЕЙН 666. Если слово нас устроило вполне, то по поводу цифры возникли разнотолки. Я заметил, что 666 — это число дьявола и что по мне куда лучше портвейн «777», который мы с омерзением распивали только сегодня. Однако Макарка Телятников возразил, что на самом деле 666 — это нумерологическое обозначение имени императора Нерона (Nero), зашифрованное в «Апокалипсисе» товарища И. Богослова.

— А что Нерон? — продолжал разглагольствовать сын доктора исторических наук. — Конечно, в его правление были отдельные недоработки… ну, там зверей не тем мясом кормили… пожарная служба сбои давала… Но в целом всем бы так жить, как при Нероне… так сказать…

— Ну ты, ученая обезьяна, — сказал я ему с самым любезным выражением лица, какое только смог изобразить на нем, побагровевшем от треволнений и возлияний, — не надо меня лечить лекциями по истории Древнего Рима. С бутылкой вроде разобрались. Неисчерпаемый источник вина. Этакая винная скважина… П-персидский залив.

— Ага, — подтвердил тот, — залив зенки, можем п-перейти к следующему предмету. — Нинка, да не цокай ты копытами, а то как дам по рогам… м-м… м-мешаешь сосредоточиться.

— Ну ты, Макарка! — грозно ответствовал я и едва не сверзился с табуретки. — Давно не приземлялся в палисаднике тети Глаши? Она сегодня особенно добрая… Так что придержи язык. С бутылкой разобрались. Шапка нам пока что ничего не дала. Посмотрим тогда книжку.

— Какая-нибудь популярная литературка по выращиванию репы в парниковых условиях или список рецептов от старческого ревматизма, — предположил Макарка, но я глянул на него довольно свирепо, а Нинка повторно треснула моего приятеля сковородой по голове, так что он на своем мнении уже и не настаивал.

— Тут страницы слиплись, — сообщил Телятников.

— А ты ее бухлом не облил?

— Да вроде нет.

— Ну-ка, дай сюда.

Затрапезный вид книжицы не помешал мне установить, что на ее обложке выполнена надпись на вполне читаемом русском языке. Точнее, на какой-то странной помеси современного русского и церковно-славянского. На последнем я съел не только собаку, но и три пересдачи, а схлопотал я их за перевод предложения «Поби мраз обилье» [2]. Я с самым умным и начитанным видом перевел прямо в лицо нашей старенькой, но грозной преподавательнице:

— Я побил много мрази!

Сейчас, судя по ехидной улыбочке Телятникова, вид у меня был не менее начитанный. Я прочитал:

— «Словник демиургических погрешностей». М-да. И что это, спрашивается, за брошюрка научно-популярного содержания?