Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Стало быть, нам можно теперь поставить противников на барьер? — сказал офицер с величайшим хладнокровием, как будто действующие лица были для него пешками на шахматной доске — и он собирался играть.

— Конечно, можем, — отвечал мистер Снодграс.

Он готов был согласиться на всякое предложение, потому что ровно ничего не смыслил в этих делах. Офицер подошел к доктору Слеммеру; мистер Снодграс, машинально следуя его примеру, подошел к мистеру Винкелю.

— Все готово, — сказал он, подавая пистолет своему несчастному другу. — Давай мне свою шинель.

— Ты не забыл, милый друг, о письме к моему отцу?

— Нет, нет, все будет исполнено. Ступай, подстрели его?

Легко сказать! Для бедного Винкеля это значило почти то же, если б рекомендовали ему схватить луну за рога. Совет очень хорош; но еще лучше, если б он знал, как выполнить его, не подставляя под пулю своего собственного лба! Как бы то ни было, он скинул шинель и молча взял пистолет. Секунданты удалились от места действия; джентльмен на походном стуле последовал их примеру, и противники медленными шагами начали приближаться друг к другу.

Мистер Винкель имел чрезвычайно нежное сердце, и любовь к ближнему составляла благороднейшую черту его характера. Мысль о предстоящем убийстве была, без сомнения, единственной причиной, заставившей его крепко зажмурить глаза, когда он остановился на барьере; это помешало ему разглядеть необыкновенные и загадочные поступки своего противника. Доктор Слеммер вздрогнул, обомлел, вытаращил глаза, протер их, вытаращил опять и, наконец, закричал громовым голосом:

— Стой! Стой!

Офицер и мистер Снодграс немедленно бросились к нему.

— Что это значит? — воскликнул доктор Слеммер. — Это не тот.

— Не тот! — воскликнул докторский секундант.

— Не тот! — подхватил мистер Снодграс.

— Не тот! — воскликнул статный джентльмен с походным стулом в руке.

— Ну да, я вам говорю, — продолжал доктор Слеммер, — это совсем не тот джентльмен, который обидел меня вчера на балу.

— Странно! Очень странно! — заметил офицер.

— Конечно, странно! — повторил джентльмен с походным стулом. — Вам, господа секунданты, во избежание всяких недоразумений надлежало прежде всего выяснить, точно ли этот почтенный господин, стоящий теперь на барьере перед нашими глазами, действительно и несомненно есть тот самый неучтивый и наглый джентльмен, который вчера вечером имел непростительную неосторожность обидеть общего нашего друга, мистера Слеммера, доктора девяносто седьмого полка. Таково мое мнение!

И, высказав эти слова с глубомысленным и таинственным видом, статный джентльмен снова уселся на свой походный стул, раскрыл табакерку, понюхал и посмотрел на секундантов с торжествующим лицом.

Мистер Винкель широко открыл теперь свои глаза и с непередаваемым удовольствием услышал, что враждебные действия, по воле неисповедимой судьбы, не будут иметь пагубных последствий. Мигом он смекнул, что в этом деле скрывалась какая-нибудь ошибка, и с быстротой молнии сообразил, что репутация его между сочленами Пикквикского клуба неизбежно получит значительное приращение, если он скроет настоящую причину, заставившую его принять вызов доктора Слеммера. Поэтому Винкель бодро выступил вперед и сказал:

— Да, я не тот, милостивые государи; чего вам от меня угодно? Знаю, что я не тот.

— Все равно, милостивый государь, — сказал джентльмен с походным стулом, — вы обидели доктора Слеммера принятием его вызова; и, стало быть, дуэль немедленно должна состояться во всей силе и на прежнем основании.

— Погоди, Пайн, — сказал докторский секундант. — Отчего вы, сэр, не потрудились объясниться со мною сегодня поутру?

— Ну да, отчего, сэр, отчего? — подхватил джентльмен с походным стулом.

— Замолчи, пожалуйста, Пайн, — перебил офицер. — Могу ли я повторить свой вопрос, сэр?

— Извольте, — отвечал мистер Винкель, имевший достаточно времени сообразить и обдумать свой ответ. — Вы заподозрили, сэр, в пьянстве и неприличных поступках особу в таком костюме, который исключительно присвоен членам Пикквикского клуба. Я изобрел эту форму, и я же первый имел честь сшить себе светло-голубой фрак с вызолоченными пуговицами, на которых изображен портрет достопочтенного нашего президента. Вы понимаете, что я обязан был всеми силами поддерживать честь этого мундира, и вот почему, сэр, без дальнейших расспросов я поспешил принять ваш вызов.

— Сэр, — воскликнул маленький доктор, выступая вперед с протянутой рукой, — любезность ваша заслуживает уважения со стороны всякого благородного человека. Позвольте мне сказать, сэр, и доказать самым делом, что я высоко ценю ваше поведение и крайне сожалею, что имел несчастье потревожить вас этой встречей.

— Не извольте беспокоиться, — сказал мистер Винкель.

— Мне было бы очень приятно ближе познакомиться с вами, сэр, — продолжал миниатюрный доктор.

— Мне также вы доставите величайшее наслаждение вашим знакомством, — отвечал мистер Винкель, радушно пожимая руку своему великодушному противнику.

Затем подпоручик Теппльтон (докторский секундант) и джентльмен с походным стулом попеременно подошли к нашему герою с изъявлением глубочайшего почтения и удостоились от него самых дружеских приветствий. Мистер Снодграс безмолвно любовался этой поэтической сценой, и душа его проникнута была благоговением к высокому подвигу неустрашимого друга.

— Теперь, я думаю, мы можем раскланяться, — сказал подпоручик Теппльтон.

— Разумеется, — прибавил доктор.

— Но, быть может, мистер Винкель чувствует себя обиженным, — возразил с некоторой запальчивостью джентльмен с походным стулом, — по-моему, он имеет полное право требовать удовлетворения.

Мистер Винкель с великим самоотвержением объявил, что он не имеет никаких претензий.

— Но, быть может, секундант ваш обиделся на некоторые из моих замечаний при первой нашей встрече, — продолжал неугомонный джентльмен с походным стулом, — в таком случае мне будет приятно дать ему немедленное удовлетворение.

Мистер Снодграс поспешил принести искреннюю благодарность за прекрасное предложение, которое, по его мнению, делало великую честь неустрашимости и благородству джентльмена с походным стулом. Затем оба секунданта уложили свои ящики, и компания двинулась с места в самом приятном и веселом расположении духа.

— Вы здесь надолго остановились? — спросил доктор Слеммер мистера Винкеля, когда они перебрались за ограду.

— Послезавтра мы рассчитываем оставить ваш город, — был ответ.

— Мне было бы очень приятно видеть вас и вашего друга в своей квартире, — продолжал миниатюрный доктор. — Вы не заняты сегодня вечером?

— У нас тут друзья, — отвечал мистер Винкель, — и мне бы не хотелось расставаться с ними нынешнюю ночь. Не угодно ли вам самим навестить нас в гостинице «Золотого Быка»?

— С большим удовольствием. В таком случае не будет поздно, если мы на полчаса завернем к вам в половине десятого?

— О, нет, это совсем не поздно, — сказал мистер Винкель. — Я буду иметь честь представить вас почтенным членам нашего клуба, мистеру Пикквику и мистеру Топману.

— Это, без сомнения, доставит мне большое наслаждение, — отвечал доктор Слеммер, нисколько не подозревая, кто таков был мистер Топман.

— Так вы придете? — спросил мистер Снодграс.

— Непременно.

Тем временем они вышли на большую дорогу и после дружеских пожатий разошлись в разные стороны. Доктор Слеммер и приятели его отправились в Четемские казармы; мистер Винкель и неразлучный его друг воротились в свою гостиницу.

Глава III. Еще новый приятель. — Повесть кочующего актера. — Неприятная встреча

Мистер Пикквик уже начинал серьезно беспокоиться насчет необыкновенного отсутствия двух своих приятелей и припоминал теперь с замиранием сердца, что они все утро вели себя чрезвычайно странным и несколько загадочным манером. Тем сильнее была его радость, когда он увидел их опять, невредимых, здоровых и даже способных к поэтическому излиянию своих чувств. Очень естественно, что он позаботился расспросить прежде всего, где они пропадали целый вечер. Обнаруживая полную готовность отвечать на эти вопросы, мистер Снодграс собирался представить подробный исторический отчет обо всем, что происходило за крепостью Питта на закате солнца, как вдруг внимание его было привлечено неожиданным замечанием, что в комнате присутствовали не только мистер Топман и дорожный их товарищ вчерашнего дня, но еще какой-то другой незнакомец замечательной наружности. То был джентльмен, очевидно знакомый с горьким опытом жизни. Его померанцевое лицо и глубоко впалые глаза казались чрезвычайно выразительными от резкого контраста с черными густыми волосами, падавшими в поэтическом беспорядке на его лоб и щеки. Взор его искрился почти неестественно пронзительным и ярким блеском; высокие его скулы страшно выдались вперед по обеим сторонам лица, и челюсти его были до того длинны и отвислы, что с первого раза можно было подумать, что вся кожа сползла с его лица вследствие каких-нибудь конвульсий, если б в то же время полуоткрытый рот и неподвижная физиономия не доказывали убедительным образом, что такова была его обычная наружность. На шее красовалась у него зеленая шаль с огромными концами, подвернутыми под грудь и выставлявшимися наружу из-под изорванных петель его старого жилета. Верхним его одеянием был длинный черный сюртук, нижним — широкие штаны из толстого серого сукна и огромные сапоги с заостренными носками.