Кома - Алекс Гарленд

Я закрыл глаза. Я вслушался в ветер. К его свисту примешивалось тарахтение работающего дизеля.

При следующем порыве ветра я не стал удерживаться на карнизе и шагнул вперед.

9

— Опять вы.

Я открыл глаза. Передо мною, чуть справа, было автомобильное зеркало заднего вида, а в нем — глаза того самого таксиста, который отвозил меня из больницы домой.

— Да, — сказал я. — Снова я.

— А какова вероятность такого события? Того, что вы попались мне дважды кряду.

— Судя по всему, она достаточно велика, — сказал я, откидываясь на спинку сиденья. — Надо думать, я отшагнул назад.

— Извините?

— Я сказал, что я, по-видимому, отшагнул назад. От края крыши.

— Какой крыши?

— Я тут чуть не спрыгнул с крыши восьмиэтажного дома.

— Жить надоело?

— Нет.

— А что помешало вам спрыгнуть?

— Я не знаю. Может быть, ветер.

— Так куда же мы все-таки едем? — деловито спросил таксист, чье любопытство, по-видимому, исчерпалось.

— Куда? — Я на мгновение задумался. — Это мы решим с вами вместе.

Итак, фрагменты из любимых литературных и музыкальных произведений оказались слишком обрывочными, чтобы стать нужным мне катализатором пробуждения. А судя по тому, как это было с Энтони, Мэри и Кэтрин, беседы с являющимися во сне людьми тоже ничего не давали.

Но если моя память способна воспроизводить виденное мною прежде здание с такой точностью и подробностью, может статься, у меня все еще есть в запасе некий козырь. Некоторые места и дома ничуть не менее красноречивы, чем музыка или разговоры. А дома можно изучать, рассматривать. Из комнат можно переходить в коридоры, а оттуда — в следующие комнаты.

Вся проблема была в том, чтобы подобрать подходящее здание.

— А вы знаете, где я ходил в школу? — спросил я у таксиста.

— Представления не имею. Вы дайте мне какую-нибудь подсказку.

— Нет, — сказал я, — это не игра в загадки-отгадки. Я вполне серьезно спрашиваю, не знаете ли вы случайно, где я ходил в школу?

— Да откуда же мне такое знать?

— Ну, я просто подумал, а вдруг вы знаете.

Таксист повернулся и бросил на меня удивленный взгляд.

— А вот я бы подумал, что это вы должны бы знать.

— Должен бы, — согласился я. — Должен бы, но не знаю.

— Так значит, нам нужна ваша старая школа.

— Не обязательно, это просто первое, что пришло мне в голову. А в общем-то, мне нужно… — Я на секунду смолк, подыскивая выражение. — Прогуляться по тенистой аллее памяти.

— Аллея Памяти… это что, на том берегу реки?

— Я просто пользуюсь образным выражением.

— А я просто пошутил.

Когда стало ясно, что смеяться я не собираюсь, таксист смущенно прокашлялся и сказал:

— Лично я, если бы мне было нужно прогуляться по аллее памяти, вернулся бы в дом, где я вырос.

— Да, это было бы лучше всего.

— Так почему же мы туда не едем?

— Я бы очень хотел.

Таксист явно ожидал, что далее последует адрес, но я не добавил больше ни слова.

— Так вы и этого тоже не знаете, — сказал он в конце концов.

— Нет, — сказал я, — не знаю.

— Ну и как же, по-вашему, должны мы его искать?

— Думаю…

Думаю, я надеялся, что будет достаточно просто упомянуть наш дом или мою первую школу, чтобы мы тут же оказались рядом с ними. Так случилось и с больницей, и с пластиночным магазином, и с крышей, с которой я чуть было не спрыгнул. Вплоть до настоящего момента все мои перемещения осуществлялись предельно просто и удобно, однако никто не давал мне гарантии, что так будет и дальше.

— Думаю, я просто надеялся на удачу.

— А вот я думаю, что вам следовало не только надеяться, но что-то и делать, — неодобрительно заметил таксист.

— А что бы вы предложили?

— Ну, я ведь водитель такси, где я только ни езжу. Вполне возможно, что я проезжал мимо этого дома не раз и не два. Вполне возможно, что я подвозил кого-нибудь на эту улицу. Возможно, я ее прекрасно знаю.

— Ну хорошо, а что с того…

— Если б вы только сумели рассказать мне хоть что-нибудь об этом доме или об этой улице, вполне возможно, что я извлек бы из этого описания очень и очень много.

— Описать наш дом…

Ну да, вполне разумное предложение. Только вот лежащее далеко за пределами возможного по причине чертовой амнезии, ограничивавшей меня единственным кадром, промелькнувшим перед моими глазами в пластиночном магазине — видом с точки зрения малолетнего ребенка на огромную, туманную фигуру отца, колдовавшего над скрытым от моих глаз проигрывателем.

Таксист молча ждал. Я стеснялся признаться, что не могу рассказать ему ничего полезного, а потому начал стрелять наугад.

— У дома была крыша, — сказал я и тут же торопливо добавил: — Конечно же, — чтобы показать, что это всего лишь начало.

— Крыша, — серьезно отметил таксист.

— И парадная дверь. Ну там, стены и все такое.

— Крыша, парадная дверь, стены. Пока что все ясно.

Я отчаянно пытался сообразить, какие еще черты имел мой дом — скорее всего имел. Я не хотел вводить таксиста в заблуждение ложной информацией и совершенно терялся, что еще могу я сказать ему с достаточной долей уверенности.

— Окна? — предложил таксист.

— Да, — торопливо согласился я. Несколько.

— Сад перед домом?

Сад перед домом.

На меня мгновенно нахлынуло ощущение того времени и того места. Ощущение, что я ритмично двигаюсь то вперед, то назад. А потом падаю.

— …Качели. Ну конечно же.

— Что?

— Перед домом был маленький сад, с деревом и качелями.

— Ну вот, это уже что-то. Вы знаете, сколько таких домов, с садиком и деревом?

— Нет, не знаю.

— Гораздо меньше, чем всех прочих. Так что я думаю, ваш дом должен находиться в одной из наиболее комфортабельных частей города.

— Да, — кивнул я, — я не припоминаю никакого дискомфорта.

— Вот видите, — сказал таксист. — Я вам вот что еще скажу. Я б рискнул предположить, что этот дом был построен уже после того, как автомобили стали рядовым явлением. Потому что в более старых районах приходилось расширять улицы, в результате чего практически все сады исчезли. Нет, вы наверняка выросли в пригороде.

— Вы очень проницательны, — похвалил я его.

— Вообще-то, — сказал таксист, — я уже могу представить себе это место.

— Да, — кивнул я, — и я тоже могу.

10

Было очевидно, что в этом доме давно уже никто не живет, потому что трава перед ним напоминала не столько газон, сколько нескошенный луг, а оконные переплеты облупились и почернели, сквозь грязные стекла смутно виднелись рваные, серые от пыли тюлевые занавески. Не приходилось сомневаться, что мои родители — мои во-сне-родители, чьих имен я не помнил и чьих лиц не мог себе представить, — либо уже умерли, либо давно отсюда съехали. Было вдвойне ясно, что это дом, увиденный мною во сне. Его обветшалость была отнюдь не вспомненной обветшалостью, но своеобразным представлением слишком уж смутно вспоминаемого прошлого. Этот дом был метафорой, и я мог бродить по нему, сметая метафорическую паутину.

И все это в целом разочаровывало: было вполне очевидно, что такое вот смутное воспоминание о прошлом — это лучшее, на что я способен. Высокая трава и почерневшие рамы.

Обрывок веревки, свисающей с дерева, на том месте, где были когда-то качели, а деревянное сиденье давно уже, конечно, сгнило. Бетонная дорожка замшела и растрескалась, сквозь ее трещины пробивается буйное племя одуванчиков.

Да какая, собственно, разница. Главное, что это дом, где я вырос, тот самый дом, который я искал. Мало-помалу мне вспоминались мелкие его подробности. Я знал, что, когда я толкну эту дверь, она тихонечко, басистым голосом заскрипит и скрипеть будут скорее доски двери, чем петли, знал, что, когда я буду пересекать прихожую, у меня под ногами будут нестройно пощелкивать расшатавшиеся кафельные плитки.

— Не забывайте, что я вам сказал, — крикнул через окошко машины таксист.

— Что не забывать? — удивился я.

— Насчет того, чтобы не спешить.

— О'кей, — сказал я.

За моей спиной заурчал дизельный двигатель такси, этот звук начал удаляться и быстро исчез.

11

Дверь действительно заскрипела, плитки зацокали, за спиной вторично зазвучал знакомый скрип двери, на этот раз — закрывающейся, и меня окружила дальнейшая знакомость прохладного, чуть затхлого воздуха.

Было и кое-что еще, не сразу заметное. Легкая сила, тянувшая меня от пола вверх, делавшая меня чуть легче. Это было похоже на то, как когда опустишь на пол тяжелую ношу и твои плечи словно потянутся к потолку.

И это изменение было чисто внутренним. Всею тканью своего существа я ощущал, что занимаю по отношению к этому дому меньше места, чем следовало бы. Я поднял руку и взглянул на нее, ожидая увидеть пальцы полупрозрачными, словно плоть моя и кости превратились в дымчатое стекло. Вместо этого я просто увидел свою руку. Однако ощущение осталось. Был я таковым или не был, но я чувствовал себя прозрачным.