Поймать лисицу - Станойка Копривица-Ковачевич

Прогремел выстрел. Шарик пронзительно завизжал. Кобыла, спотыкаясь, двинулась дальше. Двое мужчин тоже пошли, постепенно удаляясь. Вместе с ними удалялся и их смех.

Ребята бросились на землю. Если бы не блестящая гильза, не дымок, идущий от собачьей шерсти, и не Шарик, неподвижно лежащий на обочине, можно было бы подумать, что все это им приснилось.

Партизаны

В деревню партизаны входили колонной, с песней. Йоле узнавал их присутствие издалека — по волнению, которое вдруг охватывало его, и по той радости, что поселялась в душе. В эти дни он чувствовал себя свободным и счастливым, как птица в небе. Безбоязненно пригонял домой овец, не таясь, подобно вору, как приходилось поступать, когда в деревне были чужие.

Уже наверху, на пастбище, он начинал гадать, сколько их всего, сколько среди них девушек, сколько у них винтовок, сколько раненых. И заранее радовался, мечтая, что кто-нибудь подарит ему карандаш.

Вот и сейчас он подходит к Рыжему и, сияя, говорит:

— А мне карандаш подарят! — Радостно всматривается он в растянувшуюся колонну вступающих в деревню партизан.

— Фигу тебе подарят, — язвительно бросает проходящий мимо долговязый парень. — У них у самих нет, а не то что тебе давать, подпевала!

— Это кто подпевала, а? — как ошпаренный подскакивает к нему Йоле.

Обидно ему не столько из-за «подпевалы», сколько из-за самой мысли, что, мол, у партизан у самих ничего нет.

— Подпевала, подпевала! — дразнит долговязый и добавляет: — Овечье дерьмо ты получишь, вот что!

— А ну, подойди-ка! Вот ты у меня действительно получишь!

Йоле принимает борцовскую стойку, поджидая обидчика. А тот словно только того и ждал.

И опять вокруг сгрудились ребята, наблюдая за поединком, и опять Йоле старается доказать этим дурням, что он сильнее. Ему трудно понять, как они могут быть настолько глупы, чтобы раз и навсегда не запомнить: нечего им с ним тягаться, все равно он сильнее всех. Сколько раз можно это доказывать?!

Но он не прочь побороться. Ему даже нравится. Есть чем заполнить время перед тем, как идти домой, а заодно он покажет этому зеленому[5], кто такие красные и насколько они сильнее.

— Дай ему как следует, Буде! — подзадоривают длинного приятели. — Ты же выше!

«Да будь ты хоть вдвое выше, это тебе все равно не поможет», — думает Йоле, крепко зажав парня.

— Держись, Йоле! — слышит он голоса своих. — Не сдавайся!

Скорее небо упадет на землю, чем он даст себя победить. Это ведь борьба партизана с четником.

Йоле все крепче сжимает кольцо рук, делает резкое движение плечом, и вот уже длинный обмяк, а в следующее мгновение лежит на спине. Йоле — сверху. Его друзья ликуют. Йоле почему-то кажется, что эти восторженные возгласы слышат там, внизу, пришедшие в деревню партизаны. Ему того и надо. Довольный, он отпускает побежденного со словами:

— А карандаш мне все-таки подарят, понял? — И на всякий случай добавляет: — Или половину карандаша.

— Да плевал я, что тебе подарят твои партизаны, — со злостью говорит длинный, поднимаясь и отряхиваясь.

— Мне всегда что-нибудь дарят, — продолжает Йоле. — А тебе что дают твои четники? — поддразнивает он.

— Так я тебе и сказал, — бросает в ответ долговязый и уходит прочь.

— А у него есть целая сумка патронов, — отвечает вместо него какой-то маленький мальчик, убегая вслед за длинным.

Целая сумка патронов… Йоле с Рыжим переглянулись.

— Кто же ему дал патроны-то, чтоб он провалился? — спрашивает Йоле Рыжего, когда они гонят домой овец.

— Да кто ему даст? Стащил небось, — высказывает предположение Рыжий.

— Стащил, говоришь? — задумчиво повторяет Йоле и многозначительно смотрит на Рыжего.

— Конечно, — отвечает Рыжий.

Оба замолчали. Ребята гурьбой шли рядом с ними.

— Я знаю, кто такие пролетарии, а ты — не знаешь! — слышится детский звонкий голосок.

— Ну, кто?

— Это те, которые пролетают по деревне, — уверенно отвечает мальчик.

Лена рассмеялась. Рыжий обернулся, взгляды их встретились. Ее улыбка почему-то сразу же погасла.

Вечером Йоле и Рыжий ходили по дворам, с любопытством подсаживались к бойцам, которые чистили оружие. Ребята спрашивали, как его разбирать, как стрелять. Хотелось хоть немножко подержать винтовку в руках.

— Только подержу, — попросил Рыжий какого— то усача. И тот ему дал. — До чего ж красивая! — с таким восторгом сказал Рыжий, что партизан улыбнулся.

«Если бы ее выпустил из рук четник, с каким удовольствием я взял бы ее себе», — думал мальчик, возвращая винтовку хозяину.

А Йоле тем временем разглядывал итальянскую винтовку. Примерял ее, прикладывал к плечу, целился.

— Хочешь быть партизаном? — спросил у него какой-то боец.

— Конечно! — не задумываясь, ответил Йоле. — Да только вот мама не пускает.

Партизаны дружно расхохотались.

— Ну что смешного? — заступилась за Йоле девушка-партизанка. — Он правильно ответил.

Она ласково погладила мальчика по голове, а потом взяла за руку и повела с собой. Йоле без возражений пошел. «Какие глаза у нее красивые, — думал он. — И какая мягкая ладонь».

Девушка привела его в палатку — уже при входе Йоле понял, что здесь царство медицины. Пахло карболкой, йодом, еще какими-то лекарствами. Запахи были ему неприятны, но ради этой чудесной девушки мальчик готов был и потерпеть.

— Как тебя зовут? — спросила она, роясь в санитарной сумке.

— Йоле, — ответил он, засмотревшись на ее глаза.

— Хорошее имя, — проговорила девушка, доставая из сумки пакетик с конфетами. — На, держи. — И протянула ему пакетик. — Это тебе.

— Не надо, спасибо. — Йоле смутился.

«Видно, считает меня ребенком, который только и ждет, чтоб его угостили конфеткой!» Он снова взглянул девушке в глаза — прекрасные, синие-синие, как цветущий лен.

— Прости, Йоле. Я думала, ты еще маленький, а ты, оказывается, уже взрослый. — Она лукаво смотрела на него. — А ты случайно не куришь?

Мальчик покачал головой.

— Ну вот, все время ошибаюсь! — звонко рассмеялась девушка. — Не куришь — значит, еще не большой, а не хочешь конфет — значит, уже не маленький.

— Я большой, — ответил Йоле. — Старший в доме. Только вот не курю.

— A-а, вот как, — сказала она, закуривая. — Потому мать и не пускает тебя в партизаны?

— Да. И еще из-за Райко.

Она села напротив, разглядывая его.

— Кто этот Райко?

— Мой старший брат. Ушел в партизаны и погиб на Неретве.

Рука, в которой она держала сигарету, задрожала. Девушка молча глядела на него, в глазах ее стояли слезы.

— Вот оно что, — сказала она взволнованно и встала.

Какое-то время она ходила по палатке из угла в угол, потом остановилась у входа. Долго стояла, задумавшись, курила. А мальчик смотрел на нее, такую непохожую на всех остальных женщин! Ее непокрытая голова… Он никогда не замечал у деревенских девушек этой нежной линии шеи. Как будто они специально скрывали ее.

— А тебя как зовут? — спросил Йоле.

Девушка, уже успокоившись, обернулась к нему.

— Дарья.

— Дарья, — повторил мальчик, и это имя нежным звоном отозвалось в его груди. — Какое странное имя, — сказал он. — Я такого и не слышал.

— Это русское имя, — пояснила она. — Мое имя — Дара, но товарищи прозвали меня Дарьей. Говорят, так красивее.

— Да, — согласился мальчик. — Я тоже буду тебя так называть.

Ему очень нравилась и она, и ее имя.

Девушка улыбнулась.

— Хорошо, Йоле.

Взглянув на часы, она удивилась, что прошло так много времени.

Он встал. Взгляд Дарьи упал на пакетик с конфетами, она улыбнулась.

— Мне надо придумать что-нибудь, какой-то более подходящий для тебя подарок, Йоле.

Стояла теплая лунная ночь, наполненная стрекотанием кузнечиков и пением лягушек. «Разве можно поверить, что сейчас — война?»— подумал мальчик.

— Ты мне не рассказал, как вы живете, — сказала Дарья.

— Да так… — Йоле пожал плечами.

Назавтра Дарья с подругой пришла к ним в гости. Йоле удивился и разволновался.

— Ничего, Йоле, не суетись. Садись, Мила, — сказала она подруге с таким видом, словно бывала у них бог знает сколько раз, и завела разговор с матерью.

Йоле и Раде сидели в углу.

Партизаны заходили в деревню и раньше, видел он и девушек-партизанок, но она, эта Дарья, — особенная, непохожая на всех остальных. Но, может, те девушки из Крайины были такими же, как и их деревенские девчата, — и по говору, и по манере держаться, — вот он и воспринимал их как своих, местных.

А Дарья и говорит по-другому, и выглядит не так, даже смеется иначе.

Партизаны стояли в деревне неделю. Это было для него самое счастливое время за всю войну.

Целыми днями Йоле вертелся возле них. А точнее, возле Дарьи и ее санитарной палатки, помогал ей. И дров наколет, и воду принесет, и бинты вместе с ней перемотает.