Закон контролера - Силлов Дмитрий Олегович sillov

Но выручил сержант, крепкий парень лет тридцати, с едва заметным шрамом на щеке от пули, пролетевшей по касательной.

– Это народная немецкая песня, товарищ капитан, – проговорил он. – Пролетарская, можно сказать, идейная по содержанию. Один из официальных маршей Национальной Народной Армии Германской Демократической Республики – был, по крайней мере. Похоже, правду говорит москвич. Из интеллигентов. Иностранец соврал бы что-нибудь, мол, только наших знает.

– Ну ладно, Федорчук, похоже, что ты прав, – сказал капитан, нехотя возвращая мне салфетки. – Куда направляетесь, товарищ ученый?

Я показал глазами на конец улицы, слабо подсвеченный взметнувшимся в небеса ярким торнадо.

– Понятно, на «Прожектор», – кивнул капитан. – Вас проводить?

– Благодарю, дорогу найду, – отозвался я. И пошел, чувствуя спиной взгляды кагэбэшников. Интересно, долго они будут мне в затылок пялиться? Еще немного, и проклятая пси-тварь высосет из меня все соки…

К счастью, у патруля было свое задание, и секунд через десять, завернув за угол дома, я смог с чистой совестью щелкнуть по усам обожравшегося клопа, который явно вознамерился высосать из меня всю кровь…

Клоп недовольно хрюкнул, но челюсти из моего плеча вытащил. И на том спасибо.

По-хорошему, невредно было бы переодеться, чтоб каждый раз не привлекать клопа к запудриванию чужих мозгов при виде первого встречного – так никакой крови не напасешься.

Потому я совершил преступление.

За домом был обычный советский двор: детская площадка с травмоопасными конструкциями, сваренными из стальных труб, лавочками, изрезанными перочинными ножами, гипсовым бюстом Ленина посреди клумбы с хилыми цветами и несколькими березками, на которых были натянуты веревки для сушки белья.

Думаю, в этом закрытом городе однозначно никто ничего не воровал. Все друг друга знали, краденую вещь моментально бы вычислили, да и обилие правоохранительных органов на квадратный километр территории наверняка зашкаливало. Потому на веревках совершенно свободно висели две гимнастерки, офицерские галифе, три гражданские рубашки и серое пальто на вешалке, которое я нагло стащил. Правда, для очистки совести оставил под местом хищения палку колбасы и пакет с домашними котлетами, которыми меня в дорогу снабдили кузнецы. Не уверен, что в закрытом городе было плохо с продуктами, но больше у меня ничего не было.

Пальто оказалось больше на два размера, но это мне было на руку – я запаковался в него как в мешок, надев его прямо на бронекостюм. Сегментированный шлем после нажатия специальной кнопки сложился сзади, защищая теперь лишь затылок. Я же поднял высокий воротник пальто, который, надеюсь, прикрыл край того шлема, торчащий на уровне ушей. Так себе маскировка, конечно, но дело было к вечеру, потому оставалась надежда, что местные будут пялиться на «северное сияние», взметнувшееся над городом, а не рассматривать случайных прохожих.

Автомат, на мой взгляд, тоже удалось удачно разместить под пальто, хотя, думаю, при дневном свете мою кривую маскировку все равно бы вычислили бдительные советские граждане и доложили куда следует. Оставалась лишь надежда на быстро сгущающиеся сумерки и отвлекающее внимание яркое «торнадо», зависшее над городом.

В сторону его я и направился.

И не только я.

Люди выходили из домов посмотреть на невиданное зрелище – видимо, появилось оно недавно, из чего я сделал вывод, что взрыв произошел несколько часов назад: для того, чтобы сформировался такой визуальный эффект, нужно некоторое время.

В конце улицы собралась толпа – похоже, дальше людей не пускали. Над толпой был виден третий этаж здания и подсвеченная разноцветным смерчем стоячая надпись на крыше, выполненная выкрашенными красной краской металлическими буквами:

ПРОЖЕКТОР

ХИМИЧЕСКИЙ КОМБИНАТ

Люди волновались, из толпы то там, то тут раздавались голоса:

– Почему не пускают?

– Безобразие!

– Мы работники комбината, мы там все знаем, наша помощь просто необходима!

– Хоть скажите, что случилось?

Сквозь редкие просветы между толпящимися людьми я разглядел цепь кагэбэшников в знакомых фуражках, с автоматами в руках, которые были направлены не на толпу, но держались на изготовку. Взволнованных людей пытался успокоить майор с плечами потомственного молотобойца.

– Спокойствие, товарищи! – вещал он басом густым, словно главный церковный колокол. – Ситуация под контролем. На месте работают специалисты, ситуация штатная, прошу разойтись по домам.

– Ага, штатная! – раздался из толпы въедливый голос. – Столб над комбинатом тоже штатный? Ты, майор, мне не заливай. Я всю войну прошел, после Победы уже двенадцать лет в оборонке. Такое свечение в небе я под Семипалатинском видал в сорок девятом, а в пятьдесят четвертом на Тоцком полигоне, и знаю, что это такое…

Майор быстро дернул головой, и в сторону обладателя неприятного голоса резко выдвинулись двое кагэбэшников – я это хорошо рассмотрел, так как толпа при этом слегка расступилась. Похоже, ветеран оборонки прилюдно ляпнул лишнее, и теперь его ждало очень неопределенное будущее.

– И чего Ваську ловят? – проговорил рядом со мной длинный тощий мужик в наспех надетой рабочей робе. – И так уже все знают, что контейнер с отходами рванул.

– Контейнер рванул? – уточнил я. – Что ж там за отходы такие были?

– Токсичные, судя по тому, как небо светится, – отозвался мужик. – А рвануло знатно. В контейнере тех отходов несколько тонн было, и шарахнуло так, что бетонную плиту перекрытия метров на тридцать в сторону откинуло.

«Интересно, – подумал я. – Ядерные отходы сами по себе не взрываются. Может, помог кто?»

Толпа заволновалась, расступилась.

– Идут! Смотри, идут! – раздались голоса.

Цепь кагэбэшников тоже расступилась, пропуская семерых рабочих в грязных спецовках, несущих в руках инструменты. На головах ликвидаторов последствий аварии были каски, на лицах – респираторы. Возможно, эти люди знали о радиации больше, чем остальные. Или же знали больше те, кто их послал выяснять причины и устранять последствия происшествия и потому дал приказ защитить органы дыхания от смертельно опасной радиоактивной пыли.

– Ну, что там? Как там? – взволнованно спрашивали у них люди из толпы, и я отметил про себя, что им действительно не все равно – они искренне переживали за судьбу предприятия, на котором работали.

Но рабочие не торопились делиться сведениями, которые наверняка составляли строжайшую государственную тайну. Лишь один из них, с татуировкой на кисти, бросил через плечо:

– Нормально все.

И дальше пошел вместе со всеми к крытому грузовику, выехавшему из темноты…

А меня будто током дернуло! Блин, где я мог видеть этот взгляд?

Но память, которая ранее меня никогда не подводила, вдруг словно подернулась дымкой, появившейся из ниоткуда. Я был уверен, что узнал этого человека, но обстоятельства нашей предыдущей встречи с ним были словно в тумане.

Как и имя этого рабочего, которое я, несомненно, знал, но никак не мог вспомнить.

Тогда я просто закрыл глаза и попытался вновь представить этого человека. Ничего примечательного, рабочий и рабочий, измазанный копотью и грязью. Почему ж тогда я остановил взгляд именно на нем, выделив его из группы специалистов по устранению последствий аварии?

И тут мой мысленный взгляд зацепился за единственный кадр «кинохроники», которую я прокручивал в своей голове.

Татуировка!

Она была нанесена на кисть рабочего, и, в общем, не представляла собой ничего примечательного. Якорь, а над ним надпись полукругом «ОДЕССА». Ну служил человек в Черноморском флоте или работал в порту. Моряк без татуировки – все равно что автомат без штык-ножа: оружие, конечно, но все равно некомплект.

Правда, якорь, набитый на кисти рабочего, был необычной формы, четырехлапый. Но такой, если мне память не изменяет, находится на гербе Одессы, которому, по-моему, лет двести, не меньше, так что вроде бы на первый взгляд с татуировкой все было нормально. Только вот кисть рабочего пересекал косой шрам, в результате чего четыре лапы якоря получились будто изломанными, похожими на две молнии…