Три сонета Шекспира - Лариса Захарова

— В каких отношениях вы были с сержантом Иванцовым?

— Всегда говорил и вам скажу: Иванцов — изрядный шалопай. Не знаю, за какие такие доблести вообще его держали. Про мой рапорт вам майор Хрисанфов докладывал?

— Да.

— А ведь уснул Иванцов на дежурстве в состоянии наркотического опьянения. Случайно я это понял. Летом дело было. Я проверку проводил. Трясу его, сонного. За руку взял. А у него свежие следы от уколов в вену.

— В таком случае, почему Иванцова оставили на работе в органах?

— Начальству виднее.

— Кто, кроме вас, знал о пороке Иванцова?

— Город у нас небольшой. Знали, конечно. Тем более сам Феликс Николаевич устраивал Иванцова лечиться к гипнотизеру. Спросите, какое дело подполковнику до сержанта? Николаев — человек душевный. Может, Иванцов его сам попросил, проявив сознательность? Так, мол, и так, засасывает… А у Феликса Николаевича хорошие знакомства. Как-никак отдел вневедомственной охраны!

— Возможно, вы правы, — медленно проговорила Виртанен. — А вот скажите, как же могло произойти, как могло случиться убийство? Почему Иванцов не звал на помощь? У него же была рация. На чью волну она была настроена?

— На мою, по идее… Но мой селектор молчал, клянусь.

— Знаете, почему молчал? Рация Иванцова оказалась настроена на волну подполковника Николаева.

— Не может быть… С какой стати?

— Не знаю. Спасибо, Евгений Михайлович. Вы помогли мне многое понять в том, что произошло.

Когда Кашин ушел, Люба долго сидела, размышляя. Позвонила Хрисанфову, и он дал справку. Кроме «Капитана Матвеева», в ту ночь в порту Инска стояли «Сиваш», порт приписки Таганрог, и «Красногвардеец» из Горького. Кажется, что-то начинало вырисовываться.

Люба решительно сняла трубку и набрала номер Николаева.

По телефону у него голос был чуть другим. Глубокий, сочный, он приобрел не услышанную прежде Любой бархатистость. И, стараясь не выдать свое волнение, она сказала:

— Капитан Виртанен. Добрый день. Мне необходимо встретиться с вами. Желательно поскорее.

Он почему-то ответил не сразу. И вдруг проникновенно:

— Я приеду через пять минут. Спасибо. Спасибо.

«Да что это такое? Как он меня понял?»

XII

Она сидела за столом, чуть надменная, с холодным блеском в глазах. Николаев достал из кофра цветы, три темно-алые розы.

— Сегодня райский день, Любовь Карловна!

— Спасибо за букет. — Виртанен взяла розы, отложила на подоконник.

«На самое солнце, что же она делает!»

— Я пригласила вас, Феликс Николаевич, вполне официально, — ее отчужденное лицо стало суровым. «Другая женщина. — Николаев расстроился. — Что заставило ее так измениться?»

Она вернулась к столу, и он понял: перед ней лежало дело Иванцова.

— Прежде всего, — сказала Виртанен, — объясните, почему вы направили своего подчиненного старшего лейтенанта Кашина для дачи показаний? Вам было известно, что его собственноручные показания в деле отсутствуют? И, я уверена, их изъяли умышленно.

— Впервые слышу от вас. Ни показаний Кашина, ни дела я и в руках-то никогда не держал. С Шевченко у меня отношений нет, рассказать что-либо мне некому. Но меня насторожила возня вокруг отпуска Кашина. Полковник Шатурко заставлял меня отправить Кашина в отпуск во что бы то ни стало! Это произошло не то в день вашего приезда в Инск, не то на следующий день. Я же, понимая, что по данному делу Кашин — основной свидетель, решил помочь следствию и направил его к вам. У вас еще есть ко мне вопросы, Любовь Карловна?

Виртанен низко опустила голову. Он видел: она листает дело чисто автоматически, пытается скрыть неловкость. Когда она снова подняла голову, он заметил, что взгляд ее потеплел.

— Тем не менее следующий вопрос, Феликс Николаевич. В ночь с 18 на 19 марта у вас были контакты с сержантом Иванцовым?

— Да, он знал, что я дежурю, и в двадцать один час вызвал меня. Меня этот факт, признаться, возмутил. Я же не мог предположить, что слышу голос этого человека последний раз. Я его отругал. Речь шла о квартире. Управление сдало дом, но рапорт Кашина, уже вам известный, помешал внести Иванцова в списки претендентов на ордер.

— Так это семью, не его наказали… — мрачно произнесла Виртанен.

— Такова практика, не я ее изобрел, и вы, Любовь Карловна, тоже должны быть с ней знакомы. Путевки, квартиры, дефицитные подписки на книги — это же все вроде премии. Иванцов уже знал, что ему отказано, но пытался, что называется, меня обработать, бил на жалость к семье. «Вы ж обещали…», — твердил. Об этом, кстати, я сообщал Шевченко, и странно, что он вас не проинформировал.

«И не только меня одну, — подумала Виртанен. — И Симонов не знал, что связь была, иначе бы не вдавался в предположения со мной на пару…»

— Скажу честно, — продолжал Николаев, — одно время, в самом начале, сейчас уже нет, но где-то до середины мая я думал, что моя резкая отповедь сломала парня. Он был невоспитанным человеком, мог разобидеться на весь белый свет и просто-напросто дезертировать. На самоубийство он, конечно, не был способен. Да и не сошелся же свет клином на квартире… Но, когда вы нашли его пистолет, я понял, что заблуждался.

Николаев замолчал, наблюдая, как Люба очень быстро записывает его слова.

— Вы знали, что Иванцов был наркоманом?

— Нет. Узнал, когда его уже не стало.

— Однако утверждают, что вы помогали ему с врачом-наркологом. Как понимать подобное расхождение?

— Кто утверждает?

— Кашин.

— Он просто верил слухам. После гибели Иванцова болтовни было много.

— Но ведь Кашин подавал рапорт, где было сказано, что Иванцов уснул на посту в состоянии наркотического опьянения.

— В том-то и дело, что это последнее уточнение в документах ко мне на стол не попало. У нас тогда вроде бы наркоманов вообще не было, а уж в органах внутренних дел — тем более. — В голосе Николаева прозвучал сарказм. — Ах, Любовь Карловна, Любовь Карловна, кабы вы знали, какое редкостное чувство радости я нес в себе целый день… — Он взглянул на нее.

— …и я все испортила, — усмехнулась Виртанен, покачав головой. — Что делать, Феликс Николаевич, следствие — малоприятная штука. Не пахлава от Керима. Копаешься в… — Она запнулась, опустив глаза.

— Да, да, понял, что вы имели в виду. Какие еще у вас ко мне вопросы?

— Люба молчала. Потом встала, раскрыла шкаф, нашла банку из-под сока. Вышла.

Он понял, что пошла за водой.

Потом, когда она ставила цветы в банку — Николаеву показалось, или он хотел, чтобы так было, — несколько прошедших минут изменили настроение Виртанен.

Поставив розы в воду, она осталась стоять у окна.

— Как бы вы поступили на моем месте, Феликс Николаевич? Из дела фактически изымаются показания главного свидетеля…

— Я вам могу посоветовать — объяснитесь с генералом Осипенко. Я уверен, он начнет служебное расследование. Честно говоря, с удовольствием приму в нем участие в любом качестве. — Николаев откинулся на спинку скрипящего стула и прикрыл глаза, будто устав от изнурительной работы. Сквозь ресницы увидел, что Люба смотрит на него участливо. Порадовался. Но радость была уже потускневшей.

— Если в вашем отношении ко мне, — сказал он, тяжело поднимаясь, — наш разговор ничего не изменил, то я жду вас, как вчера, в машине. Начало кинофильма в восемь вечера.

И он ушел.

XIII

Генерал Осипенко принял Виртанен без промедления. Выслушав ее, он понимающе кивнул и принялся сличать протоколы допросов Виртанен с протоколами, записанными майором Шевченко.

— И что вы собираетесь делать дальше, Любовь Карловна? Озадачили вы меня сильно. Придется разбираться, служебное расследование проводить. — Он раздраженно забарабанил пальцами по краю стола. — И Николаев хорош… Надо же! Кто? Кто мог изъять показания, манипулировать с рацией? Кто? Ну, допустим, рацию протер Симонов или Шевченко, Шевченко или Шатурко, который у нас угро курирует, перетасовали дело как колоду карт.

Виртанен вспыхнула:

— Я говорю только то, что говорю, товарищ генерал!

Осипенко несколько удивленно смотрел на нее. Конечно, Виртанен дала ему еще один факт. Фактом больше, фактом меньше… Но Любовь Карловна не помощник ему в главном: занята своей работой, но кто будет проводить служебное расследование? Все те же люди… Все тот же Шатурко.

«Куда деться от тайных врагов, которые есть в Управлении, несомненно… Есть! Зря я отказался от помощи Быкова», — подумал генерал и вспомнил, как его уговаривал Шатурко не допускать в Инск Быкова. Хотя Шатурко понятия не мог иметь о плане, задуманном Осипенко и генералом Панкратовым из МВД СССР. Вспомнилось, что Шатурко был рад, когда так легко и быстро «уговорил» начальство.

— Так что же вы собираетесь делать дальше, товарищ капитан?