Последняя надежда - Анн Плишота

Хотя ей до смерти хотелось поделиться с ним своим потрясающим открытием, что-то ее останавливало. Нет, Окса нисколько не сомневалась в Гюсе, но то, о чем ей так хотелось ему рассказать, было слишком уж сногсшибательным… Поэтому, не отходя от телефона, дрожа от противоречивых эмоций, она старалась смириться с очевидным: еще слишком рано рассказывать… Она еще не готова.

Окса попыталась сосредоточиться на наброске меню, составленном матерью после вчерашнего возвращения из ресторана. В сильном волнении девочка растерянно замерла у телефона, где и обнаружил ее Павел, выйдя из спальни.

— Что ты тут делаешь, детка? — встревожился он.

Окса вздрогнула.

— Э-э… ничего… Жду, когда кто-нибудь соизволит проснуться и присоединиться ко мне за завтраком! — быстро спохватилась девочка, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно беспечнее, — торчу здесь уже целых сорок восемь минут без всякой надежды…

— Это твоя мама виновата, — улыбнулся Павел, хитро поблескивая глазами. — Ты ж меня знаешь… Если бы это зависело от меня, я бы вставал на рассвете!

От такого заявления Окса прыснула от смеха.

— Ну да… если допустить, что рассвет наступает часиков эдак в десять утра!

Павел испустил якобы тяжелый вздох, чем вызвал у Оксы очередной смешок.

— В чем дело? Похоже, сегодня утром вам обоим смешинка в рот попала!

Наверху лестницы показалась все еще заспанная Мари Поллок.

— Это все Окса… — ответил ей Павел, — радуется, что мучает меня.

— Бедняжка ты мой… — пожалела мужа Мари, подмигнув дочке.

Все трое устроились за столом на кухне, чтобы насладиться обильным завтраком в приятной веселой обстановке. Ну, по крайней мере, так это выглядело со стороны, ибо мысли, роившиеся в голове Оксы, были скорее тяжелыми, как свинец… расплавленный.

Поглощая толстые бутерброды с маслом, девочка внутренне кипела. Несколько раз ее подмывало открыть шлюзы и открыть родителям свой секрет. Кстати, как бы это сделать — встать и выдать серьезное заявление? Или сообщить новость как бы между прочим? Нет, лучше устроить показ! Подбросить в воздух вон то полотенце, что висит рядом с раковиной или устроить художественный беспорядок со стоящими рядком на полке банками со специями!

Искушение было велико, но Окса не могла так поступить. Она ничего не могла сделать. Или сообщить. Нет, никому. Пока нет.

— Я залезу в ванну, мам! — сообщила Окса.

— Пожалуйста, дорогая.

Погрузившись в горячую воду и уставившись на медленно запотевающую кафельную стену, Окса постаралась хоть немного привести в порядок царивший в ее голове кавардак. Она чувствовала себя одновременно и измотанной, и кипящей энергией. Как же все это сложно…

С ней произошло нечто совершенно фантастическое, это девочка отлично понимала. Она всегда мечтала обладать какой-нибудь чудесной силой, но когда это стало явью, эта штука напугала ее до ужаса.

Положив голову на край ванны, Окса прикрыла глаза. И тут до нее донесся странный звук. Сначала слабый и далекий, он быстро приближался, и скоро всей мощью обрушился на ее барабанные перепонки. Перепуганная девочка села и вздрогнула, осознав, что этот страшный звук, который она теперь так ясно различала, ничто иное, как жуткие женские крики!

Окса застыла на месте, слушая и прикидывая, стоит вылезать из ванны или нет. Но ей хватило и пары секунд, чтобы понять, что крики доносятся не откуда-то изнутри дома. Они вообще шли не снаружи. Нет! Крики раздавались внутри ее самой! Они голосили где-то внутри нее, обволакивая Оксу с ног до головы и заставляя ее замирать от страха. А потом стали стихать и, наконец, замолкли совсем так же быстро и неожиданно, как и возникли.

Окса обалдело поглядела по сторонам, а потом погрузилась в горячую воду по самый нос. Когда сердце стало потихоньку успокаиваться, девочка заметила на запотевшем кафеле золотистый отблеск. Она пошевелила рукой, желая удостовериться, что это не водное отражение. Но золотистый отблеск ничуть не изменился, а стал только еще ярче.

Окса закрыла глаза, а когда снова их открыла, отблеск пропал.

«Пожалуй, мне надо больше спать… — сказала она себе, — только галлюцинаций мне не хватало…»

Однако все казалось таким реальным!

— Эй, Окса, ты там еще жива?

Это Павел Поллок подошел к двери ванной, чтобы поинтересоваться у дочери, как она себя чувствует, не надо ли ей чего… Впрочем, как всегда… Как только Окса залезала в ванну — ну, с тех пор, как она стала достаточно взрослой, чтобы делать это самостоятельно — отец окликал ее примерно раз в три минуты, интересуясь, все ли у нее в порядке там, за закрытой дверью.

— Да, папа, все нормально, я просто пытаюсь утопиться, — притворно-серьезным тоном сообщила она. — И включила фен, потому что хочу высушить волосы, лежа в воде. А, чуть не забыла: еще вместо пены я налила в ванну хлорку!

— Давай, давай, издевайся над бедным отцом, переживающим за безопасность обожаемой дочки!

— Эх, и тяжела жизнь этой обожаемой дочки! — пробормотала, улыбаясь, Окса.

— Ладно, позовешь, если что-то понадобится.

— Конечно, папа, не волнуйся!

— А я и не волнуюсь!

Окса невольно улыбнулась, снова погружаясь в воду.

Вскоре, выбираясь из ванны и заворачиваясь в махровый халат, Окса заметила у себя на животе вокруг пупка весьма впечатляющий синяк. И озадачилась, где это она могла им разжиться. Было немного больно, но, учитывая размер и цвет синяка, в общем-то, не так сильно, как могло бы!

Может, она его заработала, когда упала тогда, в первый день занятий? Хотя это скорее напоминало след от удара кулаком, а именно это ощущение у нее возникло перед тем, как грохнуться в обморок. Странно…

Окса пригляделась.

«Надо показать бабуле. У нее, наверняка, найдется какая-нибудь мазь».

Одевшись, девочка поднялась к бабушке. Та встретила внучку, облачившись в длинное домашнее платье из темно-синего бархата, украшенного яркой вышивкой в русском стиле.

— Какая ты красивая, ба!

— Спасибо, лапушка! Как ты?

— Отлично. Я зашла, потому что у меня на животе здоровенный синяк, а у тебя, наверняка, есть какая-нибудь мазь или масло на этот случай…

— Покажи-ка…

Окса приподняла футболку. Увидев синяк, Драгомира взволнованно прижала ладонь ко рту.

— И давно он у тебя? Почему ты не показала мне его раньше? Еще кто-нибудь его видел? — выдохнула она.

— Эй, ба, что-то многовато вопросов из-за какого-то синяка! Нет, он у меня недавно, я вообще только что его заметила, но три дня назад я упала, наверное, тогда и ударилась. Э-э… А последний вопрос, он вообще — к чему?

Драгомира промолчала, что было совершенно не свойственно говорливой Бабуле Поллок. Вид у нее был одновременно изумленный и счастливый. С сияющими глазами бабушка Оксы начала бормотать какие-то непонятные слова.

«Наверное, по-русски», — подумала Окса.

— Ну, так что, ба? У тебя есть мазь? — повторила она.

Драгомира будто очнулась и пробормотала, по-прежнему с ошеломленным видом:

— Конечно-конечно, лапушка…

Как только Окса спустилась вниз, Драгомира тут же направилась в свою личную мастерскую. Оба Фолдингота, смахивавшие с полок пыль крошечным перышком, почтительно приветствовали хозяйку. Драгомира рассеянно потрепала их по головкам и уселась за письменный стол. Включив компьютер, она открыла электронную почту и принялась лихорадочно стучать по клавиатуре.

«Леомидо, только что случилось невероятное: проявилась Печать, вне всякого сомнения. Приезжай как можно скорее! Я свяжусь с нашими друзьями.

Любящая тебя сестра».

Пометив письмо как «важное», она нажала «Отправить».

Лицо Драгомиры освещала улыбка, синие глаза лучились странным светом и, хотя ее сердце бешено колотилось, а руки тряслись, она не смогла сдержать нечто среднее между стоном и возгласом ликования.

— Лучезарная страдает из-за каких-то неприятностей, дело в этом? — быстро подскочили к ней встревоженные Фолдинготы.

Вместо ответа Драгомира принялась танцевать вокруг стоявшего посередине мастерской стола. Паря в метре над полом, она кружилась, прихлопывая в ладоши, подняв руки над головой и радостно напевая.

Похожее на волосатую картофелину существо взобралось на стол и начало неуклюже раскачиваться, тряся своей густой шевелюрой, и даже растения принялись ритмично шевелить листочками. Кроме, конечно, Горановы, которая не выносила никаких неожиданностей и снова впала в панику, напуганная внезапным общим ажиотажем.

Никто, кроме Бабули Поллок, не знал причины веселья, однако все охотно присоединились к хозяйке. В мастерской царил праздник!

— Мои доблестные создания, мои Фолдинготы, Печать проявилась!

— Печать проявилась? Печать проявилась? Но что это значит? — поинтересовалось некое существо с золотистым гребешком.